рвался в полет тяжеловесный ворон. Он уже был далеко, а верхушка дерева все еще раскачивалась.
Однажды Танька провожала Наянского в США, в короткую, недельную поездку, как раз из аэропорта Домодедово. Это было в апреле. Сейчас был уже август. Даже странно, почему в ее душе с ним было связано столько музыки? Проводив его, девушка вспомнила старую, из детства, песню «Америка-разлучница». А по радио передавали композицию на английском, что-то про Гринфилд, вернись в Гринфилд, я продолжаю ждать. Она со школьных лет изрядно подзабыла английский, но эти слова там точно были.
Короткая неделя тогда показалась ей вечностью. За день до возвращения Наянского Таньке приснилось, будто она идет, просто идет, точно зная, что идет к нему. Невероятно, но Евгений потом рассказал ей такой же сон, и первый завел этот разговор. От нахлынувших воспоминаний девушка расплакалась. Крупная слеза упала на могильный холм. «Бабушка, прости меня, прости, что думаю не о тебе!» В ответ подул прохладный ветерок, и чуть охладил обгоревшие плечи девушки.
Домой Танька вернулась к вечеру. Ей уже не хотелось рвать и метать, напиваться как сапожник и мылить бельевую веревку в ванной комнате. Ее позвал друг семьи, который умер не так давно, в прошлом году. Только после его смерти девушка стала понимать, как ей его не хватает.
Машкинское кладбище было старым, чуть более тенистым, чем Домодедовское, но солнце все равно палило нещадно. Романенко смотрел на нее с фотографии и чуть улыбался. «Родной, если встретишь Там мою бабушку, то скажи ей, что у нее не такая уж плохая внучка»! – Шепнула ему девушка. Показалось ей или действительно Романенко теперь улыбался с портрета заметно шире.
Танька стала убираться на могиле, думая неожиданную мысль, что ей-то как-раз нельзя пьянствовать и вешаться, несмотря на одиночество, потому, что умершие оставили ее на хозяйстве.
Была еще могила прабабушки и прадедушки, абсолютно заброшенная. Танька в детстве там была и запомнила дорогу. Вот тут на хозяйстве точно была только она. Добираться туда было страшно далеко и неудобно – Ярославское шоссе, Ивантеевский поворот. Вернувшись от Романенко, на другой день Танька провела «разведку боем» и весьма удачно. Оказалось, что от метро ВДНХ давно уже ходит экспресс. Он привез девушку прямо к воротам кладбища.
Развесистые старые березы защищали от солнца, но Танька уже успела поджариться по дороге. Здесь было совсем безлюдно. Танька искала одиночества. Усевшись прямо на землю возле памятника своим прадеду и прабабке, девушка вдруг заметила, что ее прадед и Евгений Петрович похожи как родные братья. Если посчитать по годам, Евгений Петрович вполне мог быть его младшим сыном, а значит, двоюродным дедом Таньки. «Вот почему я так люблю тебя! Мы с тобой одной крови, серый брат! Славное это дело – кровосмешение, тихо так, по-родственному.» Девушка не знала, смеяться ей или плакать.
Было тихо, оградки на старом погосте высокие и девушка, сидя на траве, чувствовала себя маленьким ребенком в детской кроватке.
»…Державная пажить,
надежная, ржавая тишь.
Мне сторож покажет,
В какой колыбели лежишь.»
Это стихотворение Цветаевой она помнила наизусть. Танька заломала и загрызла ни в чем не повинную травинку, подумав, что вредно так много читать. Но в ее болезненном детстве только и было светлого, что книжный шкаф и портреты предков на стене бабушкиной комнаты, где Танька скрывалась от свирепых материнских тумаков. Прадед смотрел на нее с собственного памятника глазами Евгения Петровича. Уходить не хотелось, поселиться бы тут навеки…Пусть Наянскому «сторож покажет», в какой колыбели я лежу!
И в один из таких жарких дней «кладбищенского марафона» у Таньки впервые за три недели ожил мобильник. Евгений Петрович кислым тоном осведомился, не хочет ли она с ним помириться. Танька подпрыгнула выше ватерлинии.
Потом ей пришлось выслушать длиннейшую нотацию с предположениями о том, то эти отношения, скорее всего, лучше прекратить, пока не произошло беды, «…Видно, нам встреч не праздновать, у нас судьбы разные…» и то-то еще в этом роде. Танька слушала все это и чувствовала, что ей под левую лопатку вогнали нож и медленно так его поворачивают, со вкусом и знанием дела, для большего удовольствия от процесса ее мучений. Она не выдержала и, обхватив руками колени Евгения Петровича, уткнулась в них лицом и разревелась. Он тут же оттаял и потащил ее в койку. Тут ему и бросился в глаза ее шоколадный загар.
- «Где ты так загорела?»
- «На кладбище!» Танька любила говорить правду, это доставляло ей удовольствие.
Глава шестая
Пренеприятное известие.
«Алло, позовите Рабиновича.
- «Он на даче».
- «Он таки купил себе дачу?»
-«Он на даче показаний.»
Анекдот с бородой.
Вскоре они поехали в Дорохово сразу на три дня. У Евгения Петровича заканчивался отпуск, добрую, точнее, весьма недобрую половину которого он провел в больнице.
Лето было на исходе. Как вскоре оказалось, последний отсчет велся кем-то не только этому лету. Сейчас Танька бы и вспомнить не смогла эту поездку, только как ходила в местное сельпо за простоквашкой. Отчетливо, навсегда врезалось в память последнее утро. Тогда девушке приснилось, что Наянский бросил ее. Она проснулась от собственного крика. Разбуженный Евгений Петрович ее успокоил и тут же уснул,
Но через короткое время сам подскочил, сказал, что видел плохой сон и надо срочно позвонить домой. Он схватил мобильник и выбежал, но через минуту вернулся: «все очень плохо! Жена приехала, ходит вдоль забора, быстро одевайся и дуй в сарай, я ее отвлеку!
Танька собралась как пограничник по тревоге и шагами индейца выбралась на крылечко. Наянский уже возился с замками, а супруга пытливо оглядывала участок. Танька прошмыгнула в сарай. Через минуту шаткая деревянная дверца распахнулась. На пороге стояли Наянские. Кира смотрела на Таньку как директор школы, обнаруживший в туалете курящего ученика. Евгений Петрович был похож на жертву взрыва в кабинете химии той же школы, где был обнаружен нарушитель.
«Мне здесь нечего делать!» - Фыркнула Кира и направилась к калитке. Евгений Петрович стоял на тропинке и щелкал клювом, именно щелкал и именно клювом.
Танька бросилась вслед за Кирой, абсолютно не представляя, что говорить. У нее еще не было опыта подобных ситуаций. Тогда не было. Теперь есть.
Она нагнала Киру уже за воротами, на общей проселочной дороге.
- «Пожалуйста, вернитесь!»
- «Тогда ты вали отсюда!»
- «Да уже валю, только вы, пожалуйста, вернитесь!»
Танька ехала в электричке и черными словами ругала себя за то, что в свое время согласилась на операцию. Сейчас бы лежала в гробу и ни о чем не переживала. А теперь »ребенок» бросит ее, это точно. Кстати вспомнилась и та белая фигура из реанимации, что сказала Таньке : «обманула судьбу – пожалеешь»! На этот раз Танька мысленно увидела такую картинку - белая фигура раскачивалась, опершись на косу, и шелестела: «ловко ты меня надула тогда, в больнице! Ну, теперь ты будешь жить долго и мучительно»! Девушка тряхнула головой, чтобы отогнать видение.
Ничего удивительного в том, что после этого «досадного случая с полковой кобылой Машкой» Наянский исчез, и пару месяцев от него не было ни ответа, ни привета. Молчали телефоны, и только раз она видела его в автобусе. Девушка тогда отвернулась, заметив Наянского, а потом украдкой глянула в его сторону. Евгений Петрович стоял, низко-низко опустив голову. По дороге к метро он припустил почти бегом, когда увидел, что Танька его опередила, стоит на обочине и смотрит…Наянский несся к метро, опасаясь чего угодно – истерики, слез, «получки по морде». Девушка смотрела ему вслед, в голове у нее опять вертелась та песня:
«На веревке бельевой в ванной комнате
ты повесилась сегодня на заре…»
А что же дальше было с Танькой? Как она прожила эти два месяца? Об этом расскажет
Глава седьмая,
Шпионаж и черная магия
А Танька приехала домой и открыла бутылку водки. Чего-то не хватало. А запивать чем? Пришлось сгонять за пивом. Вот теперь был полный порядок. С этого момента все смешалось в кучу, лишь один вечер наложил отпечаток на ее печень, память и запястья. В тот день она открыла глаза, мозг включился и загрузился как компьютер: ребенок бросил меня! И незамедлительно открылся следующий файл: надо выпить!
А ко всему прочему Танька еще и простудилась. Как раз похолодало, и без того измученный организм ответил на все температурой. В ближайшем магазине ее уже приметили и встретили нахальным вопросом: «что это вы, девушка, в запой ушли?!»
Но зачем обращать на них внимание? Танька взяла баклажку пива. Так и начался этот день.
Девушка много говорила по телефону, жалуясь на жизнь в целом и на Евгения в частности. Водка шла легко, как по маслу. Организм жадно впитывал отраву.
К одиннадцати часам вечера Танька была еще трезвой, несмотря на количество выпитого ерша. Но к полуночи ее накрыло. Она начала осматривать квартиру в поисках лезвия. Оно быстро нашлось. Девушка полоснула себя по запястьям. Кожа отползла, обнажив вены и сухожилия, серые при тусклом свете лампы. Перед этим самоубийца написала записку и положила её на пол в прихожей. Входную дверь она запирать не стала.
Стало страшно, очень страшно. Потом она будет презирать себя за малодушие, ведь могла тогда покончить со всем, но струсила. И все-таки она здорово набралась. Утром она только одного не могла понять – ну почему легла спасть в зимних ботинках? Потом вспомнила – накурила в комнате, было душно, открыла окно и утеплилась, да, ведь была еще и простуда. Кстати, а где она? Температуры не было. Как рукой сняло.
Танька выбросила окровавленные газеты, которые подложила под себя перед сном и перевяза...
Продолжение на следующей странцие...
