и в ночной полет, стояли все вместе на песке, они думали. Джонатан собрался с духом и подошел к Старейшему - чайке, которая, как говорили, собиралась скоро расстаться с этим миром.
- Чианг... - начал он, немного волнуясь.
Старая чайка ласково взглянула на него:
- Что, сын мой?
С годами Старейший не только не ослабел, а, наоборот, стал еще сильнее, он летал быстрее всех чаек в Стае и владел в совершенстве такими приемами, которые остальные еще только осваивали.
- Чианг, этот мир... это вовсе не небеса?
При свете луны было видно, что Старейший улыбнулся.
- Джонатан, ты снова учишься.
- Да. А что нас ждет впереди? Куда мы идем? Разве нет такого места - небеса?
- Нет, Джонатан, такого места нет. Небеса - это не место и не время. Небеса - это достижение совершенства. - Он помолчал. - Ты, кажется, летаешь очень быстро?
- Я... я очень люблю скорость, - сказал Джонатан. Он был поражен - и горд! - тем, что Старейший заметил его.
- Ты приблизишься к небесам, Джонатан, когда приблизишься к совершенной скорости. Это не значит, что ты должен пролететь тысячу миль в час, или миллион, или научиться летать со скоростью света. Потому что любая цифра - это предел, а совершенство не знает предела. Достигнуть совершенной скорости, сын мой, - это значит оказаться там.
Не прибавив ни слова, Чианг исчез и тут же появился у кромки воды, в пятидесяти футах от прежнего места. Потом он снова исчез и тысячную долю секунды уже стоял рядом с Джонатаном.
- Это просто шутка, - сказал он.
Джонатан не мог прийти в себя от изумления. Он забыл, что хотел расспросить Чианга про небеса.
- Как это тебе удается? Что ты чувствуешь, когда так летишь? Какое расстояние ты можешь пролететь?
- Пролететь можно любое расстояние в любое время, стоит только захотеть, - сказал Старейший. - Я побывал всюду и везде, куда проникала моя мысль. - Он смотрел на морскую гладь. - Странно: чайки, которые отвергают совершенство во имя путешествий, не улетают никуда; где им, копушам! А те, кто отказывается от путешествий во имя совершенства, летают по всей вселенной, как метеоры. Запомни, Джонатан, небеса - это не какое-то определенное место место или время, потому что ни место, ни время не имеют значения. Небеса - это...
- Ты можешь научить меня так летать?
Джонатан дрожал, предвкушая радость еще одной победы над неведомым.
- Конечно, если ты хочешь научиться.
- Хочу. Когда мы начнем?
- Можно начать сейчас, если ты не возражаешь.
- Я хочу научиться летать, как ты, - проговорил Джонатан, и в его глазах появился странный огонек. - Скажи, что я должен делать.
Чианг говорил медленно, зорко вглядываясь в своего молодого друга.
- Чтобы летать с быстротой мысли или, говоря иначе, летать куда хочешь, - начал он, - нужно прежде всего понять, что ты уже прилетел...
Суть дела, по словам Чианга, заключалась в том, что Джонатан должен отказаться от представления, что он узник своего тела с размахом крыльев в сорок два дюйма и ограниченным набором заранее запрограммированных возможностей. Суть в том, чтобы понять: его истинное "я", совершенное, как ненаписанное число, живет одновременно в любой точке пространства в любой момент времени.
* * *
Джонатан тренировался упорно, ожесточенно, день за днем, с восхода солнца до полуночи. И несмотря на все усилия, ни на перышко не сдвинулся с места.
- Забудь о вере! - твердил Чианг. - Разве тебе нужна была вера, чтобы научится летать? Тебе нужно было понять, что такое полет. Сейчас ты должен сделать то же самое. Попробуй еще раз...
А потом однажды, когда Джонатан стоял на берегу с закрытыми глазами и старался сосредоточиться, он вдруг понял, о чем говорил Чианг. "Конечно, Чианг прав! Я сотворен совершенным, мои возможности безграничны, я - Чайка!" Он почувствовал могучий прилив радости.
- Хорошо! - сказал Чианг, и в его голосе прозвучало торжество.
Джонатан открыл глаза. Они были одни - он и Старейший на совершенно незнакомом морском берегу: деревья подступали к самой воде, над головой висели два желтых близнеца - два солнца.
- Наконец-то ты понял, - сказал Чианг, - но тебе нужно еще поработать над управлением...
Джонатан не мог прийти в себя от изумления:
- Где мы?
Необычный пейзаж не произвел на Старейшего никакого впечатления, как и вопрос Джонатана.
- Очевидно, на какой-то планете с зеленым небом и двойной звездой вместо солнца.
Джонатан испустил радостный клич - первый звук с тех пор, как он покинул Землю.
- ПОЛУЧАЕТСЯ!
- Разумеется, Джон, разумеется, получается, - сказал Чианг. - Когда знаешь, что делаешь, всегда получается. А теперь об управлении...
* * *
Они вернулись уже в темноте. Чайки не могли отвести взгляда от Джонатана, в их золотистых глазах застыл ужас: они видели, как его вдруг не стало на том месте, где он провел столько времени в полной неподвижности.
p; Но Джонатан недолго принимал их поздравления.
- Я здесь новичок! Я только начинаю! Это мне надо учиться у вас!
- Как странно, Джон, - сказал Салливан, стоявший рядом с ним. - За десять тысяч лет я не встретил ни одной чайки, которая училась с таким же бесстрашием, как ты.
Стая молчала. Джонатан в смущении переступал с лапы на лапу.
- Если хочешь, мы можем начать работать над временем, - заговорил Чианг, - и ты научишься летать в прошлое и будущее. Тогда ты будешь подготовлен к тому, чтобы приступить к самому трудному, самому дерзновенному, самому интересному. Ты будешь подготовлен к тому, чтобы лететь ввысь, и поймешь, что такое доброта и любовь.
Прошел месяц или около месяца, Джонатан делал невероятные успехи. Он всегда быстро продвигался вперед даже с помощью обычных тренировок, но сейчас, под руководством самого Старейшего, он воспринимал новое, как обтекаемая, покрытая перьями вычислительная машина.
А потом настал день, когда Чианг исчез. Он спокойно беседовал с чайками и убеждал их постоянно учиться, и тренироваться, и стремиться как можно глубже понять всеобъемлющую невидимую основу вечной жизни. Он говорил, а его перья становились все ярче и ярче и, наконец, засияли так ослепительно, что ни одна чайка не могла смотреть на него.
- Джонатан, - сказал он, и это были его последние слова, - постарайся постигнуть, что такое любовь.
Когда к чайкам вернулось зрение, Чианга с ними уже не было.
Дни шли за днями, и Джонатан заметил, что он все чаще думает о Земле, которую покинул. Знай он там одну десятую, одну сотую того, что узнал здесь, насколько полнее была бы его жизнь! Он стоял на песке и думал: что' если там, на Земле, есть чайка, которая пытается вырваться из оков своего естества, пытается понять, что могут дать крылья, кроме возможности долететь до рыболовного судна и схватить корку хлеба. Быть может, она даже решилась сказать об этом во всеуслышание, и стая приговорила ее к Изгнанию. И чем больше Джонатан упражнялся в проявлении доброты, тем больше он трудился над познанием природы любви, тем сильнее ему хотелось вернуться на Землю. Потому что, несмотря на свое одинокое прошлое, Джонатан был прирожденным наставником, и его любовь проявлялась прежде всего в стремлении поделиться добытой им правдой с каждой чайкой, которая ждала только благоприятного случая, чтобы тоже ринуться на поиски правды.
Салливан, который за это время вполне овладел полетами со скоростью мысли и уже помогал другим, не одобрял замыслов Джонатана.
- Джон, тебя некогда приговорили к Изгнанию. Почему ты думаешь, что те же чайки захотят слушать тебя сейчас? Ты знаешь поговорку и знаешь, что она справедлива: чем выше летает чайка, тем дальше она видит. Чайки, от которых ты улетел, стоят на земле, они кричат и дерутся друг с другом. Они живут за тысячу миль от небес, а ты говоришь, что хочешь показать им небеса - оттуда, с земли! Да ведь они, Джон, не могут разглядеть концов своих собственных крыльев. Оставайся здесь. Помогай здесь новым чайкам, помогай тем, кто взлетел достаточно высоко, чтобы увидеть то, о чем ты хочешь им рассказать. - Он немного помолчал и добавил: - Что, если бы Чианг вернулся в свой старый мир? Где бы ты сам находился сегодня?
Последний довод был самым убедительным: конечно, Салливан прав. Чем выше летает чайка, тем дальше она видит.
Джонатан остался и занимался с новыми птицами, которые прилетали на небеса; они все были очень способными и быстро усваивали то, что им объясняли. Но к нему вернулось прежнее беспокойство, он не мог избавиться от мысли, что на Земле, наверное, живут одна-две чайки, которые тоже могли бы учиться. Насколько больше знал бы он сейчас, появись Чианг рядом с ним в те дни, когда он был Изгнанником!
- Салли, я должен вернуться, - сказал он в конце концов. - У тебя прекрасные ученики. Они помогут тебе справиться с новичками.
Салливан вздохнул, но не стал возражать.
- Боюсь, Джонатан, что я буду скучать по тебе. - Вот и все, что он сказал.
- Салли, как тебе не стыдно! - с упреком воскликнул Джонатан. - Разве можно говорить такие глупости! Чем мы с тобой занимаемся изо дня в день? Если наша дружба зависит от таких условностей, как пространство и время, значит, мы сами разрушим наше братство в тот миг, когда сумеем преодолеть пространство и время! Но, преодолевая пространство, единственное, что мы покидаем, - это Здесь. А преодолевая время, мы покидаем только Сейчас. Неужели ты думаешь, что мы не сможем повидаться один-два раза в промежутке между тем, что называется Здесь и Сейчас?
Салливан невольно рассмеялся.
- Ты совсем помешался, - сказал он ласково. - Если кто-нибудь в силах показать хоть одной живой душе на земле, как охватить глазом тысячу миль, это наверняка Джонатан Ливингстон. - Он смотрел на песок. - До свидания, Джон, до свидания, друг.
- До свидания, Салли. Мы еще встретимся.
Произнеся эти слова, Джонатан тут же увидел внутренним взором огромные стаи чаек на берегах другого времени и с привычной легкостью ощутил: нет, он не перья и кости, он - совершенное воплощение идеи свободы и полета, его возможности безграничны.
* * *
Флетчер Линд был еще очень молодой чайкой, но он уже знал, что не было на свете птицы, которой пришлось бы терпеть такое жестокое обращение Стаи и столько несправедливостей!
"Мне все равно, что они говорят, - думал он, направляясь к Дальним Скалам; он кипел от негодования, его взгляд помутился. - Летать - это вовсе не значит махать крыльями, чтобы перемещаться с места на место. Это умеет даже... даже комар. Какая-то одна бочка вокруг Старейшей Чайки, просто так, в шутку, и я - Изгнанник! Что они, слепы? Неужели они не видят? Неужели они не понимают, как мы прославимся, если в самом деле научимся летать?
Мне все равно, что они обо мне думают. Я покажу им, что значит летать. Пусть я буду одиноким Изгнанником, если им так хочется. Но они пожалеют об этом, еще как пожалеют..."
Голос проник в его голову, и хотя это был очень тихий голос, Флетчер так испугался, что вздрогнул и застыл в воздухе:
- Не сердись на них, Флетчер! Изгнав тебя, они причинили вред только самим себе, и когда-нибудь они узнают, когда-нибудь они увидят то, что видишь ты. Прости их и помоги им понять.
На расстоянии дюйма от конца его правого крыла летела ослепительно белая, самая белая чайка на свете, она скользила рядом с Флетчером без малейших усилий, не шевеля ни перышком, хотя Флетчер летел почти на предельной скорости.
На мгновенье у молодого Флетчера все смешалось в голове.
"Что со мной происходит? Я сошел с ума? Я умер? Что это значит?"
Негромкий спокойный голос вторгался в его мысли и требовал ответа.
- Чайка Флетчер Линд, ты хочешь летать?
- ДА. Я ХОЧУ ЛЕТАТЬ!
- Чайка Флетчер Линд, так ли сильно ты хочешь летать, что готов простить Стаю и учиться и однажды вернуться к ним и постараться помочь им узнать то, что знаешь сам?
Такому искусному, такому ослепительному существу нельзя было солгать, какой бы гордой птицей не был Флетчер, как бы сильно его не оскорбили.
- Да, сказал он едва слышно.
- Тогда, Флетч, - обратилось...
Продолжение на следующей странцие...
