он молчал, а потом сказал:
- Может быть, лучше ты сам расскажешь мне. Ты расскажешь мне то, что я пытаюсь сказать, а я поправлю тебя, если ты в чем-нибудь ошибешься.
Я с минуту обдумывал это предложение, а потом решил удивить его.
- Ладно, я расскажу тебе. - Затем я начал выдерживать паузу, чтобы посмотреть, насколько хватит у него терпения, если мой рассказ выйдет не таким уж складным.
- Ладно, я расскажу тебе. Прежде всего, в том, что я увидел тебя на поле в Феррисе, вовсе не было случайности, правда? - Он молчал, словно воды в рот набрал.
- Во-вторых, между тобой и мной есть некий мистический договор, о котором, по всей видимости, я забыл, а ты помнишь. - Лишь тихое дуновение ветерка и фырчание трактора. Одна часть моего "я" прислушивалась и вовсе не считала, что это все выдумки. Я излагал правдивую историю.
- Я хочу сказать, что мы уже встречались три или четыре тысячи лет назад, плюс-минус день. Нам нравятся одинаковые приключения, вероятно, мы одинаково ненавидим тех, кто разрушает, одинаково радуемся, узнавая новое, и познаем его примерно с одной скоростью. Память у тебя лучше. Наша встреча лишь иллюстрация к тому, что "Все подобное взаимопритягивается".
Я взял новую соломинку.
- Ну как мои успехи?
- Поначалу я думал, что мне с тобой придется долго возиться, - сказал он. - Да, придется, конечно, нелегко, но есть все же очень слабая надежда на то, что ты уложишься в срок. Продолжай.
- С другой стороны, мне вовсе и ни к чему говорить, так как ты уже знаешь, что знают другие люди. Но если я не скажу вслух об этом, ты не будешь знать, что я знаю то, что я знаю, а без этого я не смогу узнать ничего из того, что я хотел бы узнать.
- Я положил соломинку. - А ты-то что в этом ищешь, Дон? Зачем тебе возиться с такими людьми, как я? Когда человек так продвинут, как ты, все эти чудеса приходят к нему, как нечто второстепенное. Я не нужен тебе, ведь тебе от этого мира ничего не нужно.
Я повернул голову и посмотрел на него. Его глаза были закрыты.
- Как и бензин для "Трэвэл Эйра"? - сказал он.
- Точно. Поэтому в мире остается только скука... нет приключений, когда ты знаешь, что тебя ничто на этой земле не может обеспокоить. Единственная твоя проблема заключается в том, что у тебя нет проблем!
Я подумал, что просто замечательно все излагаю.
- Здесь ты не прав, - уточнил он. - Скажи мне, почему я бросил свою работу... ты знаешь, почему я бросил мессианство?
- Толпы, ты сам сказал. Все хотели, чтобы ты творил для них чудеса.
- Да. Но это не главное, это во-вторых. Толпофобия - это твоя беда, не моя. Не толпы утомляли меня, а то, что этой толпе было совсем наплевать на то, что я пришел им сказать. Знаешь, можно пройти пешком по океану от Нью-Йорка до Лондона, творить золотые монеты из воздуха, а им все равно будет на это наплевать.
Когда он говорил это, он казался самым одиноким из живущих на этом свете. Ему не нужны были ни пища, ни кров над головой, ни деньги, ни слава. Он умирал от сжигавшей его потребности поделиться тем, что он знал, а всем было плевать, и никто не хотел слушать.
Я нахмурился, чтобы не заплакать.
- Да, но ты сам просил это, - сказал я. - Если твое собственное счастье зависит от того, как поступает кто-то там еще, то я думаю, тебе действительно не сладко.
Он вскинул голову, и его глаза сверкнули так, будто я ударил его гаечным ключом. Я тут же подумал, что мне не стоит сердить этого парня. Легко изжариться, если в тебя попадет молния. Затем он улыбнулся своей полуулыбкой.
- А ты знаешь, Ричард? - медленно произнес он. - Ты - прав!
Он снова замолчал, размышляя о том, что я сказал. Не замечая этого, я часами рассказывал ему о том, как мы когда-то встречались, какие знания ждали нас впереди - все эти идеи неожиданно вспыхивали у меня в голове. Он очень тихо лежал в траве, не шевелясь, не произнося ни слова. К полудню я закончил излагать мою версию устройства Вселенной и всего, что в ней находится.
- ...и я чувствую, что я всего лишь прикоснулся к самому началу, Дон, еще так много можно сказать. Откуда все это явдруг узнал? Как все это приходит?
Он не ответил.
- Если ты хочешь, чтобы я сам ответил на свой вопрос, я признаюсь, что не знаю. Почему сейчас я могу рассказывать все это, хотя раньше никогда даже не пытался? Что случилось со мной? Ответа не было.
- Дон! Скажи, пожалуйста, хоть пару слов.
Он не сказал ни слова. Я обрисовал ему панораму жизни, а мой Мессия, как будто он уже услыхал все, что ему надо, в той случайной фразе о его счастье, крепко спал.
Часть седьмая
В среду утром, часов в шесть, я еще спал, и вдруг "Бу-бу-Бум" - как зашумит, загрохочет, будто взорвалась музыкальная бомба, мгновенно тысячеголосый хор запел что-то на латыни, оглушительно заиграли скрипки и задудели трубы, забухали барабаны. Земля содрогнулась, мой самолет покачнулся, и я вылетел из-под его крыла, как кот из высоковольтного трансформатора - шерсть дыбом.
В небе занимался холодный рассвет, облака были расцвечены буйными красками, но все это дрожало в невыносимом крещендо.
- Прекрати! Прекрати! Прекрати музыку немедленно!
Шимода закричал так громко и так яростно, что я прекрасно слышал его даже в этом грохоте. Симфония тут же смолкла, осталось лишь эхо, уходившее все дальше и дальше. Затем зазвучала нежная святая песенка, тихая, как шепот ветерка, словно музыка Бетховена, явившаяся во сне.
На него это не произвело никакого впечатления.
- Слушай, я сказал перестань! Ну наконец-то! - сказал он.
Я глянул на него.
- Для всего ведь есть подходящее время и место? - спросил он.
- Конечно, время и место, но...
- Чуть-чуть небесной музыки - это здорово, если она тихонько звучит у тебя в голове, ну, может, еще по особым случаям, но с раннего утра, да еще так громко? Думай, что делаешь.
- Что я делаю? Дон, я крепко спал... я не понимаю тебя.
Он покачал головой, беспомощно пожал плечами, хмыкнул и полез в свой спальный мешок.
Выпавший "Справочник Мессии" лежал, раскрывшись, на траве. Я аккуратно перевернул его и прочел:
"Утверждая, что ты чего-то там не можешь, ты лишаешь себя Всемогущества". Да, в мессиях для меня было много непонятного.
Часть восьмая
В тот день мы прилетели в Хамонд, штат Висконсин, прокатили всех желающих, по понедельникам их обычно не так уж много, а затем пошли в городок пообедать. На обратном пути я сказал:
- Дон, я согласен, что ты прав, и жизнь действительно может быть интересной или скучной, или такой, какой мы сами решаем ее сделать. Но даже в свои лучшие времена я никак не мог понять, зачем мы вообще здесь. Расскажи мне об этом.
Мы как раз проходили мимо хозяйственного магазина (закрытого) и кинотеатра (открытого, в нем показывали вестерн "Батч Кассиди и Санданс Кид"), но вместо ответа он остановился.
- Деньги у тебя есть?
- Навалом. А что?
- Пойдем в кино, - предложил он. - Идешь?
- Не знаю, Дон. Ты иди. А я пойду к самолетам. Не люблю надолго их бросать без присмотра. - Что это вдруг ему приспичило в кино?
- С самолетами все в порядке. Пойдем в кино.
- Но оно уже началось.
- Ничего, немного опоздаем.
Он уже покупал себе билет. Я вошел за ним в темный зал, и мы сели сзади. Народу было немного, человек пятьдесят. Вскоре я забыл, зачем мы пришли, и увлекся фильмом, который я всегда считал просто классическим, я его смотрю вот уже третий раз. Время в зале начало растягиваться и закручиваться в спираль, как это всегда бывает, когда фильм хорош; сначала я смотрел его, отмечая технические детали... как построена каждая сцена, как она переходит в следующую, почему она идет сейчас, а не потом. Я старался смотреть фильм с этой точки зрения, но увлекся им и все забыл.
В тот момент, когда на экране Батч и Санданс были окружены со всех сторон боливийской армией, почти в самом конце, Шимода тронул меня за плечо. Я наклонился к нему, не сводя глаз с экрана, думая, что он мог бы и потерпеть со своими замечаниями.
- Ричард?
- Да?
- Зачем ты здесь?
- Это хороший фильм, Дон. Тише. - Батч и Санданс, истекая кровью, говорили о том, почему им надо отправляться в Австралию.
- А чем он хорош? - спросил он.
- Мне интересно. Тихо. Я потом скажу.
- Отключись от него. Приди в себя. Это все иллюзии.
Мне надоело.
- Дональд. Еще пару минут, и мы с тобой будем говорить сколько захочешь. Но дай мне досмотреть кино, ладно?
Однако он снова прошептал громко и настоятельно:
- Ричард, зачем ты здесь?
- Слушай, я здесь потому, что ты попросил меня прийти сюда!
Я отвернулся и попытался досмотреть конец.
- Но ты не обязан был идти, ты мог сказать: "Нет, спасибо".
- Мне нравится этот фильм. - Сидящий впереди повернулся и смерил меня взглядом. - Дон, мне нравится этот фильм, это что, плохо?
- Нет, все в порядке, - сказал он, и до самого конца больше не проронил ни слова.
Мы вышли из кино, прошли мимо свалки старых тракторов и направились в темноту, где на поле нас ждали самолеты. Собирался дождь. Я думал о том, почему он так странно вел себя в кинотеатре.
- Ты ведь все делаешь неспроста, Дон?
- Иногда.
- Но почему тогда этот фильм? Почему ты вдруг захотел, чтобы я посмотрел "Санданс"?
- Ты задал вопрос.
- Да. Ты можешь на него ответить?
- Вот мой ответ. Мы пошли в кино потому, что ты задал вопрос.
Этот фильм был ответом на твой вопрос.
Он смеялся надо мной, я знал это.
- А о чем я тебя спросил?
Наступила долгая и мучительная пауза.
- Твой вопрос, Ричард, заключался в том, что даже в самые лучшие времена ты не мог понять, зачем мы здесь.
Я вспомнил.
- И этот фильм был мне ответом.
- Да.
- Да?
- Ты не понял, - сказал он.
- Нет.
- Это был хороший фильм, - сказал он, - но самый распрекрасный фильм в мире все равно лишь иллюзия, не так ли? На экране ничто не движется, так только кажется. Свет становится то ярче, то темнее, а нам кажется, что на плоском экране, установленном в темноте, есть движение.
- Пожалуй, все так. - Я начинал понимать.
- Люди, все те, кто ходит на фильмы, зачем они приходят, если это всего лишь иллюзии?
- Ну, это развлечение, - сказал я.
- Им интересно. Правильно. Раз.
- Они могут чему-нибудь научиться.
- Отлично. Всегда так. Новые знания. Два.
- Фантазия. Можно уйти от проблем.
- Это развлечение. Раз.
- Технические причины. Посмотреть, как сделан фильм.
- Учеба. Два.
- Уйти от скуки.
- Уход. Ты уже говорил.
- Общение. Быть вместе с друзьями, - сказал я.
- Причина, чтобы пойти, но цель не фильм. Все равно это развлечение. Раз.
И что бы я там ни предлагал, все укладывалось в эти две причины; люди смотрят фильмы ради забавы, или ради новых знаний, либо ради того и другого вместе.
- И фильм - это вроде как наша жизнь, правильно, Дон?
- Да.
- А тогда почему некоторые выбирают плохую жизнь, как фильм ужасов?
- Они не просто приходят на фильм ужасов ради забавы, они с самого начала знают, что это будет ужасный фильм, - ответил он.
- Но почему?
- Ты любишь фильмы ужасов?
- Нет.
- Но некоторые ведь тратят уйму денег и времени на то, чтобы посмотреть ужасы или дурацкие мюзиклы, которые другим кажутся скучными и пустыми? - Он дал мне возможность ответить на этот вопрос.
- Да.
- И ты не обязан смотреть их фильмы, а они не обязаны смотреть твои. Это называется словом "свобода".
- Но почему людям хочется, чтобы их пугали или нагоняли на них тоску?
- Потому, что они думают, что заслужили это за то, что сами пугали кого-то, или им нравится чувство возбуждения, сопутствующее страху, а может быть, они уверены, что все фильмы просто обязаны быть такими тоскливыми. Можешь ли ты поверить, что большинство, по причинам достаточно веским для них, получают искреннее удовольствие от уверенности, что они беспомощны в своих собственных фильмах? Нет, ты не можешь поверить.
- Нет, не могу.
- Пока не поймешь это, ты будешь продолжать удивляться, отчего некоторые несчастливы. Они несчастны потому, что сами решают быть несчастными. Ричард, это так!
- Гм.
- Мы - задорные и озорные существа, веселые дети Вселенной. Мы не можем умереть, и нам, как и иллюзиям на экране, ничто не может повредить. Но мы можем поверить в то, что нам очень плохо, и представить это в самых ужасающих и мучительных под...
Продолжение на следующей странцие...
