после школы, голодный, через ворота, через заднюю дверь ?
на кухню. Если повезет, можно стащить три-четыре ломтя ржаного
хлеба, но, если увидит мама, за это меня могут лишить обеда.
Гм... Отец уже вернулся с работы ? так рано? ? и сидит на кухне
с мамой и Бобби.
? Привет, папа, ? сказал я, не подавая и виду, что испуган. ? Мы
что, опять переезжаем? Готовится что-то важное? Что это у вас здесь
за конференция?
? Мы разговариваем с Бобби, ? сказал мой отец. ? И думаю, что нам
лучше остаться одним. Ты не против?
Я на мгновение уставился на него, потом взглянул на маму. Она торжественно
смотрела на меня, не говоря ни слова. Происходило что-то ужасное.
? О'кей, ? сказал я, ? конечно. Я буду у Майка. Пока.
Я толкнул вращающуюся дверь из кухни в гостиную, закрыл ее за собой
и вышел через главный вход.
Что ж это происходит? Они никогда еще не говорили ни о чем таком,
чего я не мог бы по крайней мере слушать. Разве я не являюсь частью
этой семьи? Может быть, и нет! Может быть, они решают, как им от
меня избавиться? Но почему?
Рядом с домом Майка росло лучшее дерево для лазания, которое я
когда-либо знал, ? сосна с ветвями, образующими винтовую лестницу
до самой верхушки; их было так много, что почти не оставалось шансов
упасть. Нужно было только достать до первых толстых ветвей, которые
начинались на высоте шести футов, остальное не составляло труда.
О чем они все-таки могли разговаривать? Почему они не хотели, чтобы
я это слышал?
Прыжок с разбега. Теннисные туфли цепляются за кору, проскальзывают
и вновь цепляются. Еще один рывок, и первая ветка достигнута. Я
скрылся в толстых ветвях, взбираясь уверенно и решительно.
Что бы они ни обсуждали, это явно что-то нехорошее, и уж вовсе
не какой-нибудь приятный сюрприз для меня. Иначе они бы просто
прекратили говорить об этом или сменили тему разговора, когда я
вошел, ? заговорили бы о работе или Библии.
Ближе к вершине ветви становились тоньше, и в просветах между ними
виднелись крыши домов. Самый замечательный вид открывался с верхушки
дерева, но ветки и сам ствол были там такими тонкими, что легко
начинали раскачиваться.
Я прекратил подъем недалеко от вершины, пока это еще не стало безрассудством.
Мне нужно было подумать, а это место было самым уединенным из всех,
которые я знал.
Мама всегда спрашивала меня, как там школа, подумал я, и что нового
я сегодня узнал? Я хотел сказать ей, что сегодня мы проходили Закон
Среднего, и спросить, что она об этом знает, но она неожиданно
ничего не спросила. И почему папа дома в это время? Кто-нибудь
умер? Что может быть не так?
Единственным умершим человеком из тех, кого я знал, была моя бабушка,
но, когда это произошло, мне сказали. Я видел ее лишь однажды ?
строгую и седовласую, едва ли выше меня ростом, и совсем не плакал,
когда узнал, что она умерла. Ни мама, ни, конечно, папа, тоже не
плакали. Никто не умер, иначе мне бы сказали.
В четверти мили отсюда за верхушками деревьев скрывался мой дом,
но я все же мог различить часть крыши над кухней. Ничего сложного:
в Лейквуд-Виллидж все дома, кроме нашего, имели наклонные крыши,
наша же крыша была плоской. Что там все-таки происходит?
Легкий порыв ветра качнул дерево, и я обхватил ствол обеими руками.
Это должно касаться меня, подумал я, иначе почему так важно было
меня выпроводить? Это было что-то, связанное со мной, и вряд ли
хорошее.
Этого не может быть. Даже когда меня вызывает директор школы, это
всегда оказывается что-нибудь хорошее: поздравления по поводу выбора
меня старостой пожарников, предложение поработать в школьном комитете,
сообщение, что на экзамене штата я набрал наибольшее количество
баллов, не считая моего брата.
Сумерки застали меня сидящим на дереве, словно встревоженный енот.
Я все еще блуждал во тьме своих предположений, однако решил ни
о чем не спрашивать, как бы мне этого ни хотелось. Пусть они сами
обо всем мне расскажут, когда решат, что пришло время. Я бессилен.
Я ничего не могу сделать. Это что-то большое, что-то, чего я не
должен знать, вот и все.
Я спустился вниз и пошел домой, втирая пятна сосновой смолы в джинсы.
Когда я толкнул дверь на кухню, отца там уже не было, мама готовила
ужин. Не просто ужин, потому что в этот момент она как раз ставила
в духовку торт со взбитыми сливками.
? Привет, Дикки, ? сказала она обычным тоном. ? Что сегодня проходили
в школе?
? Да ничего, ? ответил я ей в тон, уступая ее настроению.
Бобби стал чаще пропускать уроки, и эти закрытые собрания время
от времени случались опять.
Один в нашей с ним комнате, иногда я различал сквозь стену негромкие
голоса: в основном, отцовский, иногда ? мамин и очень редко, голос
Бобби, такой тихий, что я даже не был уверен, что это он.
Однажды перед сном, когда он взбирался по лестнице на верхнюю койку,
я не выдержал.
? Что происходит, Бобби? ? спросил я. ? О чем вы с мамой и папой
разговариваете? Это касается меня?
Он не посмотрел на меня, перегнувшись через край своей койки, как
он это обычно делал.
? Это секрет, ? сказал он. ? Ты тут ни при чем, и тебе не нужно
ничего знать.
Почти всегда мы с Бобби могли поговорить откровенно, но не сейчас.
По крайней мере, они не собираются прийти за мной однажды ночью,
бросить меня, связанного, в грузовик и отвезти черт знает куда.
А может, Бобби меня обманывает, и все именно так и произойдет.
Но если он не хочет говорить, то и не скажет.
На следующий день на столе в нашей комнате я обнаружил сумку из
мягкой кожи размером с пиратский мешок для денег. До этого я никогда
ее не видел...
Когда я ослабил ремешки и открыл ее, внутри я увидел не золото,
а идола. Прекрасно сделанный из полированного черного дерева, он
являл собой фигуру смеющегося Будды с руками над головой, ладони
вверх, кончики пальцев почти касаются. Какого черта...
Шаги. Бобби идет! Я запихнул Будду обратно в сумку, затянул ремни,
бросился на кровать и раскрыл книгу Уилли Лэя ? "Ракеты и космические
путешествия".
? Привет, Бобби, ? на мгновение поднял глаза, когда он вошел, и
снова вернулся к книге.
? Привет.
Я читал в тот момент так внимательно, что по сей день помню тот
абзац: "...твердотопливные ракетные двигатели набиваются порохом
не полностью, а только в объеме вокруг конической камеры сгорания.
Чем больше область горения, тем больше тяга двигателя". Я представил,
как при слишком большой области горения ракета взрывается ? БУМ!
? как динамит.
? Пока, ? сказал Бобби, и вышел, захватив пальто и кожаную сумку,
чтобы отправиться куда-то вместе с отцом на машине.
Две недели спустя отец отвез Бобби, выглядевшего усталым, в больницу,
ничего серьезного.
Через неделю, без всяких прощаний, мой брат умер.
Вот в чем заключалась тайна, подумал я, девятилетний Холмс с Бейкер-стрит.
И все эти долгие тихие беседы: все, кроме меня знали, что Бобби
умирает! Так они хотели уберечь меня от боли.
Будда из черного дерева прикасался к ответам, а нашел ли их мой
брат ? этого мне никогда не узнать.
Он мог бы сказать мне, я бы не стал горевать. Я мог бы спросить,
что ощущает умирающий, больно ли это? Куда ты отправишься, когда
умрешь, Бобби, и можешь ли ты не умереть, если захочешь? Видишь
ли ты ангелов во сне? Легко ли умирать? Боишься ли ты?
Насколько я знаю, мама не плакала, как и Рой, и у ж, конечно, отец.
Поэтому я тоже не плакал, во всяком случае ? на виду у всех. Наша
комната опустела, и там стало ужасно тихо, ? вот и все, что изменилось.
"Лонг-Бич пресс телеграм" напечатала небольшой некролог, сообщавший,
что Бобби опередил отца и мать, а также меня и Роя на скорбном
пути. Я прикрепил вырезку из газеты к своей двери иглой от игрушечного
самолета, гордясь тем, что наши имена были замечены и напечатаны
в газете.
На следующий день вырезка исчезла; я нашел ее на своем столе текстом
вниз. Я приколол ее снова, и на следующий день она вновь очутилась
на столе. Я понял намек. Хоть мама и не плачет, но и газетные напоминания
о том, что Бобби умер, ей тоже ни к чему.
Однажды, когда она мыла тарелки, ставя их с нежным фарфоровым звоном
в кухонный шкаф, я наконец услышал:
? У Бобби была лейкемия.
Я немедленно запомнил это слово.
? Это неизлечимо. Последние дни, Дик, он был так спокоен. Он был
таким мудрым.
Слез не было, и она перестала называть меня Дикки.
? "Всему на свете свое время, мама, ? сказал он мне. ? Сейчас мне
пришло время умереть. Пожалуйста, не расстраивайся и не горюй ?
я не боюсь смерти. Я бы не выдержал, если бы ты плакала".
Она смахнула слезинку, и наш разговор был закончен.
Я был счастливчиком, не иначе. Что может быть безопаснее, чем легко
и удобно лететь за своим братом? Он ? ведущий, я ? ведомый.
Теперь же, вместо ровного полета и плавных поворотов впереди меня,
Бобби врубил полную тягу, ушел вверх и скрылся в солнечном свете.
Я был в ужасе. Я всхлипывал ночью под одеялом, вопил в подушку.
Пожалуйста, Бобби, ну ПОЖАЛУЙСТА! Не оставляй меня здесь одного!
Ты обещал показывать мне путь! Ты обещал! Не уходи! Я не знаю,
как мне жить без моего брата!
Слезами делу не поможешь, выяснил я. Чувства не могут изменить
положение вещей. Значение имеет только знание, а мне предстояло
узнать многое.
Я посмотрел в словаре статью "Смерть": формальные фразы об очевидном.
Я прочитал энциклопедию: ответа нет.
Бобби казался таким безмятежным, подумал я, и совсем не испуганным,
как если бы он принял решение встретить смерть с открытыми глазами,
как если бы готовился к испытанию. Когда час пришел и дверь открылась,
он расправил плечи и шагнул в нее, не оглядываясь, с высоко поднятой
головой.
Молодец, брат, подумал я, спасибо, что показал мне путь.
Но знаешь, Бобби, есть кое-что еще. Я внезапно изменился, превратившись
в настойчивого сукина сына, и будь я проклят, если умру, не узнав,
зачем я жил.
Мальчик, плачущий от ужаса после смерти брата, ? в тот день я от
него освободился, оставил его там в одиночестве и продолжал жить
уже без него.
Двадцать четыре
Дикки взял надгробие из моих рук.
? Скажи мне еще раз, ? сказал он. ? Что значит смысл?
Я, моргая, уставился на него. Только что я вновь пережил один из
самых мучительных моментов моей жизни, пережил, благодаря ему,
всю эту боль до конца. И вот теперь он вдруг превращается в какого-то
холодного незнакомца? Он ответил на мои мысли.
? Почему бы и нет? Ты поступил со мной так же.
? Значит, мы квиты, ? сказал я.
? Ты знаешь ответ. Что значит смысл?
Я принял бесстрастный тон (что нетрудно, если есть надлежащая практика)
и сказал ему:
? По-моему, смысл ? это все то, что способно изменить наши мысли,
а вместе с ними ? и нашу жизнь.
? Что значила для тебя смерть Бобби?
Он затолкал надгробие обратно в грязь, откуда его достал. Стоило
ему убрать руку, как оно упало.
? Как она изменила твою жизнь?
? До сегодняшнего дня я никогда об этом не думал. Просто засунул
в дальний угол и забыл.
Он снова попытался поставить надгробие вертикально и, когда оно
упало еще раз, оставил его лежать.
? Что она значила?
В тот момент, когда он спросил, я внезапно понял. Вытащить эту
спрятанную часть памяти на свет было все равно что вытащить из
кучи дров самое нижнее полено, на котором она вся держалась.
? Смерть Бобби заставила меня впервые в жизни столкнуться с самостоятельностью.
Теперь, полвека спустя, мне кажется, что всю жизнь я рассчитывал
только на себя, но это не так. Когда я был тобой, Бобби пообещал,
что будет первым делать все открытия, первым принимать на себя
все удары, приготовленные жизнью. Он хотел смягчить и объяснить
их мне, чтобы мой путь стал легче, уже проложенный им через неосвоенные
земли. Все, что мне оставалось, ? это следовать за братом, и все
было бы хорошо.
Он молча сел в траву, а я шагал перед ним туда-сюда, словно гончая
на привязи.
? В тот день изменилось все. Когда Бобби умер, его брату, до этого
? пасса...
Продолжение на следующей странцие...
