ельную угрозу Материнской жизни, мы должны рассматривать эту “цивилизацию” в контексте вселенской битвы между силами “Света” и силами “Тьмы”, о которой мы уже сегодня говорили. Совершенно ясно, какую именно силу в этой борьбе олицетворяет собой “цивилизация” нашего Железного Века!
Уже одно только появление в земной реальности трёх основных смертоносных составляющих “цивилизации” — Патриархата, Государства и Монотеизма,— есть не что иное, как свидетельство произведённой четыре тысячелетия тому назад очередной яростной атаки инфернальных сил, на этот раз обрушивших свой мощнейший удар, к нашему несчастью, именно по Земле. Византийская икона, с которой мы начали наш разговор,— это всего лишь одна из бесчисленного множества символических иллюстраций этой демонической атаки.
Л.Д. Я совершенно солидарна с тем, что ты говоришь о таких составляющих цивилизации, как Государство и Монотеизм, в свою очередь, являющихся продуктом эпохи Патриархата. Но относительно самого источника их возникновения — Патриархата — у меня есть некоторые сомнения. Ведь Патриархат не возник на пустом месте. Будучи следствием некоего предыдущего состояния, он ведь должен иметь под собой какие-то объективные причины для своего появления. Я где-то читала, что будто бы это была мужская реакция на “засилие женщин” в неолитических сообществах. Я говорю об эпохе (или эпохах?), хронологически как-то связанной с периодом времени, подпадающим под определение “матриархат”...
А.С. Я должен тебя разочаровать: в действительности никакого “матриархата” никогда не было! И это совсем не моё “открытие” — археология и этнография постулируют это уже по крайней мере лет пятьдесят.
Какова сама этимология понятия “матриархат”, сработанного в викторианскую эпоху из двух обрубков древнегреческих слов? — “Мать” и “владычество”. Стало быть, буквально это слово означает “владычество матерей”, которое будто бы имело место в эпоху, предшествующую образованию первых государств. Но ведь это — чистая ложь! Это — злонамеренная и насквозь лживая выдумка адвокатов Патриархата, пытавшихся хоть как-то оправдать существование того социального ада, который был построен на месте архаического рая социальной гармонии и сотрудничества. Это была сознательная попытка внушить нам всем, что теперешний социальный ад будто бы был всегда, только раньше место главных чертей занимали не дьяволы, как теперь, а ничуть не менее свирепые дьяволицы. Но ничего подобного никогда не было, даже приблизительно! Женщины никогда не доминировали над мужчинами, никогда не продавали их в рабство, никогда не насиловали, никогда не обменивали мужей на домашний скот, никогда не умыкали женихов и не запирали их в гаремах. Они не проигрывали мужчин в игральные кости и не пропивали их вместе с домашним добром. Они никогда не вели завоевательных войн с “соседками” и даже не устраивали между собой по праздникам кулачных боёв...
Странно, что мне приходится говорить о вещах, столь очевидных!
Единственные области, где значение архаической женщины действительно было выше — это забота о потомстве и жречество. Но ведь это объяснимо и вполне естественно: мужчины и до сих пор ещё не научились рожать детей и пока ещё не развили в себе такую же острую чувствительность к трансцендентному, какая присуща женщине генетически: вплоть до настоящего времени среди коренных народностей Сибири и индейцев Америки шаманок и знахарок в процентном отношении гораздо больше, чем шаманов и знахарей.
Л.Д. Утверждают, что правонаследие и счёт происхождения осуществлялись тогда по материнской линии...
А.С. Возможно, что так оно и было. Ну и что? Вот, к примеру, евреи практикуют матрилинейность на протяжении тысячелетий, но ведь никому и в голову не придёт утверждать, будто они жили или живут в матриархальном обществе!
Л.Д. Как по-твоему, можно ли рассматривать западный феминизм как попытку современных женщин восстановить справедливость и вернуть себе попранное человеческое достоинство?
А.С. Не думаю, что я достаточно компетентен в этой теме для того, чтобы рассуждать сейчас о феминизме. Во всяком случае, феминизм — это несомненная реакция на женское бесправие. И во всяком случае, я не разделяю универсальную мужскую точку зрения на всё феминистское движение как на сборище маскулизированных лесбиянок и агрессивных мужененавистниц. Как бы там ни было, к феминисткам у меня намного больше симпатий и гораздо больше уважения, чем, скажем, к католичке, молящейся в церкви перед иконой святого Иеронима, который публично отрицал наличие у женщин бессмертной человеческой души , или к православной женщине, благоговейно целующей икону Серафима Саровского, который ненавидел женщин настолько, что отказывался разговаривать с ними и даже глядеть на них. Мне хорошо понятно естественное стремление феминисток сохранить или вернуть своё человеческое достоинство, и мне, напротив, трудно понять православную прихожанку, стоящую на коленях и ищущую заступничества у “преподобного” содомита Нила Сорского, женоненавистничество которого имело несомненно параноидальный характер: “Лучше принять яд смертный, чем сесть обедать с женщиной”,— говорил он. И мне совершенно непонятна мотивация набожной иудейки, напоминающей мужу о необходимости произнесения ежедневной мужской молитвы, в которой, в частности, содержится благодарение Иегове за то, что он не создал молящегося еврея женщиной...
Я вообще плохо понимаю, как это униженные и “опущенные” могут исповедовать, вплоть до самого сердечного и горячего религиозного фанатизма, свою собственную униженность и “опущенность”? Феминистки мне гораздо понятнее потому, что они не “смиряются”, а протестуют, хотя и зачастую довольно нелепо. Но они хотя бы лишены того отвратительного и противоестественного мазохизма, который откровенно шокирует меня в прихожанках церквей. Трудно даже представить себе большее унижение, чем то, которому совершенно добровольно подвергает себя женщина в церкви...
Л.Д. Да, Учитель, это правда! Когда меня, уже в отрочестве, любопытство привело в церковь, я буквально содрогнулась от откровенного мужского шовинизма, дух которого там повсюду царит и проявляется буквально в всём. Все священники — только мужчины. Почему? — мне было совершенно непонятно, как, впрочем, и теперь. Неужели только наличие известного отростка между ног даёт им право на эту привилегию? Затем: мужчины почему-то могут заходить за алтарные врата, а женщины — нет. Говорят, “это святотатство”. Неужели женщина и впрямь такая нечистая тварь,— думала я,— что её появление за алтарём может осквернить его, и тогда “боженька разгневается и накажет”? Ведь каждое последующее его творение, как мне объясняли, было более совершенным, чем предыдущее. Так, Адам появился после животных, но ведь Ева появилась после Адама, а не перед ним. Значит, она должна бы быть совершеннее его...
Почему во время месячных нельзя приближаться даже к паперти? Так как — “не чиста”. А грязный, дурно пахнущий, смертельно пьяный бродяга, валяющийся на паперти с протянутой рукой — он что, “чист”? Он что, был чище телом, чем была я, девочка-подросток?
Входя и выходя, нужно совершать низкие поклоны и “крестные знамения” — очень смешные и унизительные телодвижения, значения которых уже давным-давно никто не помнит и не знает.
Прихожанки в платочках , даже полунищие старушки, обязаны вносить свою лепту “на содержание храма”, то есть, фактически, на прокорм какого-то неопрятного бородатого субъекта, отягощённого золотыми украшениями похлеще любой цыганки: здоровенным золотым крестом на шее и панагией, усыпанной драгоценными каменьями.
В конце службы меня подтолкнули в бок — ступай, мол, девушка, “под благословение”. То есть, мне надо было, и без того уже содрогаясь от стыда и отвращения под похотливыми ощупывающими глазками бородатого священника, ещё и почему-то целовать его волосатую лапу,— ту самую “десницу”, которая по утрам производит в уборной известные манипуляции с туалетной бумагой...
До чего же всё это отвратительно! Буквально всё, от начала и до конца! Помню, что я вышла оттуда с таким чувством, будто меня с головой окунули в дерьмо...
Я тоже не понимаю, как это некоторые женщины могут заставлять себя посещать это “нехорошее место” каждую неделю? Это действительно мазохизм какой-то: тебя, дуру, всячески унижают, а ты ещё и платишь за это, и радуешься!
А.С. Если бы речь шла только о женском унижении и “садо-мазо”! Зло не было бы злом, если бы время от времени не демонстрировало свою силу, свою власть и свою неистовую ярость “во всей красе”. За два столетия после издания “Молота Ведьм”, то есть в течение XVI-XVII веков, в одной только Западной Европе христианские женоненавистники сожгли на кострах более девяти миллионов женщин! Ты только вдумайся в эту цифру, и кровь застынет в жилах: девять миллионов чьих-то любимых матерей, жён и дочерей! Напомню, что, например, леденящие кровь ужасы Холокоста, по последним уточнённым данным, унесли жизни около девятисот тысяч европейских евреев, то есть на порядок меньше. Чем же христианские палачи лучше нацистских? В чём между ними разница? Только в том, что одни были осуждены и повешены в Нюрнберге, а другие — за подобные же массовые зверства, но в десятикратном размере,— канонизированы и причислены к лику святых.
Православные попы говорят: “это всё католики, это они — кровопийцы, а мы — люди добрые, мы хорошие...” Но это неправда! Правда же в том, что католики были просто-напросто гораздо более аккуратны в отношении к своим хроникам и более дотошны в смысле ведения своей жуткой статистики. Каково было истинное число жертв среди женского населения России того времени — Бог весть. Никто этого не считал. Нет, однако, сомнений в том, что и тут счёт может идти на миллионы. Но русские летописи скупы и неинформативны, и содержат в себе, уже после ежедневного упоминания о том, какая была такого-то числа погода, лаконичные сообщения типа: сотник такой-то “заточил в острог по ябедному доносу тридесять с лишком жонок-ворожей, с “травниками” да “громовниками”; сожжены бысть в срубе...” — И это всё: ни имён, ни обстоятельств дела, ни суда! Всё это были события настолько заурядные, что дьяки-летописцы даже не считали необходимым посвящать им более двух-трёх строк в своих хрониках.
Странный же это всё-таки человек: “женщина-христианка”! Ведь это, если вдуматься, не менее абсурдно, чем “еврей-эсэсовец”,— что невозможно и непредставимо. Между тем, прихожанок в церквах на порядок больше, чем прихожан...
Л.Д. Что ж, это один из парадоксов женской души, который понятен мне, женщине, не больше, чем тебе, мужчине. Подавляющее большинство женщин приходит в церковь совсем не ради возвышающего душу общения “лицом к лицу” с Богом, Которого они не знают и до Которого им нет дела, а лишь для того, чтобы замолить какие-то грехи или вымолить какие-то блага у какого-то непонятного заоблачного существа, которое, как им объяснили, имеет на это полномочия и власть.
А.С. Бедные, бедные одураченные души! Когда же вы очнётесь от наваждения? Когда вернёте себе попранное человеческое достоинство, когда поднимитесь с колен и скажете во весь голос — себе самой и тем, кто вас поработил:
“Я — человек, и у меня есть достоинство и свобода, которых никому не отнять! Моя душа — живая: никто не смеет унижать её и втаптывать в грязь сапогом! Моя душа — прекрасна и чиста, ибо она единосущна с Материнской Душой! С Ней — моя сила, моя защита, моя гордость! Я и Мать — одно целое: оскорбляющий меня — оскорбляет Мать; оскорбляющий Мать — оскорбляет меня. Кто осмеливается на это — тому возмездие! Трепещите, нечистые демоны, женоненавистники, проводники зла, Матереубийцы! Близок ваш час, и близка расплата!..”
...О, приди ж ко мне и теперь! От горькой
Скорби дух избавь и, чего так страстно
Я хочу, сверши и союзницей верной
Будь мне, Богиня!..
Сафо
Петь начинаю о Гее-всематери, прочноустойной,
Древней, всему, что живёт пропитанье обильно дающей.
Ходит ли что по священной земле или плавает в море,
Носится ль в воздухе — всё лишь Твоими щедротами живо.
Ты плодовитость, Царица,...
Продолжение на следующей странцие...
