все пассажиры высыпают на берег. Вскоре окружающий пейзаж пестреет от палаток и навесов, сделанных из всевозможных подручных материалов. Повсюду разводятся костры, на которых готовится вкусная снедь, звучат музыка и песни. На ночь пассажиры, как правило, остаются на берегу.
Утром все возвращаются к обычному распорядку жизни. Кто-то разводит костер, чтобы приготовить кофе. Другие предпочитают зеленый чай. Пассажиры суетятся как муравьи, тащат из лесу хворост для костров, любители рыбной ловли располагаются на берегу с удочками, сторонники активных видов отдыха снуют вокруг парохода на лодках. Никто не торопится и не поглядывает с беспокойством на пароход, так как все знают, что он не уйдет без них. За час до отправления должен раздаться звук гонга, сзывающий всех на борт.
Нашим соседом на корабле был один старый сарт, очевидно, очень богатый человек, так как среди его вещей было несколько мешков с деньгами.
Не знаю, как обстоит дело сейчас, а в то время в Бухаре и соседних регионах не было монет высокого достоинства.
В Бухаре, например, самой крупной монетой была так называемая теньге - кусочек металла неправильной формы, эквивалентный примерно половине французского франка. Поэтому любую сумму больше чем в 50 теньге приходилось носить в специальном мешке или даже в нескольких мешках, что, конечно, было очень неудобно, особенно в путешествии.
Если кто-то имел несколько тысяч теньге и должен был взять их с собой в дорогу, то ему понадобилось бы десятка два верблюдов или лошадей для перевозки такого груза. Иногда путешественник поступал так: то количество теньге, которое необходимо было куда-то перевезти, он передавал какому-нибудь бухарскому еврею и взамен получал расписку к знакомому этого человека, также еврея, проживающего там, куда собирался отправиться путешественник. Добравшись до нужного населенного пункта, этот путешественник передавал расписку тому человеку, которому она была адресована, и получал всю сумму за вычетом небольшой платы за услугу.
Итак, прибыв в город Керки, последний населенный пункт до которого следовал пароход, мы высадились, пересели в нанятый нами кобзир и продолжали путь.
Через некоторое время, когда мы уже отошли от Керки на значительное расстояние и сделали остановку в Термизе, где профессор Скридлов сошел на берег, захватив с собой нескольких помощников, чтобы запастись провизией, к нашему кобзиру причалил другой с пятью сартами на нем, которые, ни слова не говоря, стали переносить на наш кобзир мешки с деньгами.
Сперва я не понял, что происходит, и только когда все двадцать пять мешков, набитых теньге, были погружены на наш кобзир, я узнал от самого старого сарта, что они все ехали вместе с нами на пароходе и, когда мы высадились, а эти мешки с деньгами остались лежать на месте, которое мы занимали, сарты решили, что эти деньги забыты нами в суматохе пересадки, и, узнав от команды корабля, куда мы направились, поспешили вслед за нами, захватив с собой все двадцать пять мешков с теньге, чтобы вернуть их предполагаемым хозяевам. Старый сарт пояснил: "Я решил во что бы то ни стало догнать вас и вернуть вам ваши деньги, так как со мной однажды случилось подобное несчастье и я знаю, как неприятно оказаться в чужой стране без денег. Обо мне можете не беспокоиться, ничего страшного не произойдет, если я вернусь в свой поселок на неделю позже".
Я так растерялся, что не знал, как поступить и что сказать этому чудесному человеку. Все это было так неожиданно. Я решил подождать возвращения профессора, притворившись, что плохо знаю сартский язык. Чтобы это ожидание не показалось этим людям слишком тягостным, я предложил им немного водки.
Издали увидев возвращающегося Скридлова, я быстро сбежал на берег и, притворяясь, что хочу помочь ему нести провизию, по дороге рассказал, что произошло. Мы решили не разочаровывать этого доброго человека и, выразив свою глубокую признательность, приняли мешки с деньгами, решив отвезти их на ближайшую русскую пограничную заставу, что мы сразу же и сделали. На заставе мы объяснили, что случилось, указав название парохода и описав человека, который был настоящим владельцем этих денег.
Вскоре после этого происшествия, которое, я уверен, не могло случиться в современной Европе, мы прибыли в город, прославленный когда-то Александром Македонским, а в настоящее время превратившийся в заурядный афганский форт. Здесь мы сошли на берег и, приведя свой внешний вид в соответствие с принятой на себя ролью, продолжили путь пешком.
Переходя из одной долины в другую, общаясь со многими племенами, встречающимися нам на пути, мы наконец добрались до Афридиса, считавшегося столицей Кафиристана.
В дороге мы делали все, что следует делать дервишам, при этом Саид, то есть я, произносил речитативом священные религиозные тексты на персидском. А профессор как умел аккомпанировал мне на тамбурине, иногда даже попадая в ритм. Затем он собирал в этот музыкальный инструмент милостыню.
Я не стану описывать последнюю часть нашей экспедиции, приключения и испытания, связанные с ней, я хочу сразу перейти к рассказу о встрече с необыкновенным человеком, которая произошла недалеко от вышеупомянутого Афридиса, о встрече, которая изменила наш внутренний мир и образ мышления, заставила пересмотреть все наши планы и намерения.
Мы покинули Афридис, намереваясь отправиться в Читрал. На базаре в одном довольно крупном поселении недалеко от Афридиса ко мне внезапно подошел незнакомый старик и на прекрасном греческом языке сказал: "Пожалуйста, не пугайтесь. Я совершенно случайно узнал, что вы грек. С моей стороны вам ничего не грозит, я не собираюсь выяснять, как вы здесь оказались и какие цели преследуете, просто мне было бы очень приятно поговорить со своим соотечественником, так как я уже пятьдесят лет не видел ни одного человека, родившегося в той же стране, что и я".
Голос и выражение лица этого старого человека произвели на меня такое приятное впечатление, что я сразу же доверился ему и ответил тоже по-гречески: "Здесь на базаре разговаривать не совсем удобно, а для меня даже опасно. Мы должны подыскать более подходящее место, и уверяю, что если это удастся, я буду чрезвычайно рад возможности побеседовать с соотечественником, так как уже несколько месяцев общался исключительно с иноплеменниками".
Согласившись, он прервал разговор и ушел, я тоже отправился по своим делам. На следующий день во время нашего обычного выступления какой-то монах незаметно передал нам вместо милостыни записку. Из предосторожности я прочел ее не сразу, а только после окончания выступления, когда зрители разошлись. Записка была на греческом языке, в ней говорилось, что мой новый знакомый принадлежит к членам известного монашеского ордена и что он приглашает нас прийти в монастырь, где нам не придется ничего опасаться, так как в этом монастыре уважают всех, служащих Господу, вне зависимости от их расы или национальности.
На следующий день мы с профессором отправились в монастырь, где были встречены несколькими монахами, среди которых я узнал человека, подошедшего ко мне на базаре. После обмена приветствиями он сразу отвел нас на один из холмов, расположенных вблизи монастыря, где мы удобно устроились на берегу небольшой, но быстрой реки. Взглянув на нас, наш новый знакомый сказал:
"Здесь нам никто не помешает, и вы можете говорить совершенно свободно, так как вас никто не видит и не слышит".
В ходе беседы выяснилось, что он по происхождению итальянец, но хорошо знает греческий, так как по настоянию своей матери-гречанки в детстве говорил исключительно на этом языке. Прежде он был христианским миссионером и много лет прожил в Индии. Однажды, направляясь в Афганистан, он был захвачен в плен одним местным племенем, когда пытался преодолеть горный перевал. Переходя в качестве раба от одного хозяина к другому, он наконец очутился в доме у одного очень знатного и уважаемого человека. Наш собеседник хорошо освоился в новых обстоятельствах, изучил местные обычаи и образ жизни и в конце концов сумел заслужить репутацию доброго, разумного и рассудительного человека. Заслужив любовь и уважение своего нового хозяина, он через некоторое время был отпущен на свободу и, став полноправным членом общества, мог делать все что хочет. Как раз в это время он случайно познакомился с монахами ордена Всемирного братства и понял - это как раз то, что он всю жизнь искал. И вот с тех пор он живет в этом монастыре.
Так как наше доверие к отцу Джованни, а именно так мы стали его называть, узнав, что прежде он был католическим священником, росло с каждой минутой, мы решили ничего не утаивать и рассказать о себе всю правду.
Внимательно выслушав наш рассказ и явно одобряя наше стремление отыскать истину, он немного подумал и сказал с мудрой, доброжелательной улыбкой: "Ну что же... Возможно, то, что вы узнаете и поймете, когда-нибудь станет достоянием всех моих соотечественников, поэтому со своей стороны я сделаю все, чтобы помочь вам в поисках истины".
Наш собеседник получил разрешение поселить нас в стенах этого монастыря. Мы могли оставаться здесь до тех пор, пока не решим, что делать дальше. На следующий же день мы с профессором Скридловым перебрались в жилую часть монастыря и очень обрадовались представившейся возможности отдохнуть после утомительного путешествия, во время которого приходилось постоянно быть настороже.
Мы пользовались на территории монастыря полной свободой и ходили там, где хотели. Только к настоятелю не полагалось заходить без приглашения.
Вместе с отцом Джованни мы часто возвращались на то место у реки, где беседовали в первый день нашего появления в монастыре.
Во время бесед с новым другом мы узнали много интересного о деятельности этого братства, о его внутренней жизни и основных положениях этого учения. Мы поняли, что членом братства может стать любой человек вне зависимости от его расы или прежнего вероисповедания.
Как мы установили впоследствии, среди здешних монахов были бывшие христиане, иудеи, мусульмане, буддисты, ламаисты и даже один бывший шаман. Всех их объединила вера в Господа единого и всемогущего.
Монахи относились друг к другу с такой любовью и доверием, что мы с профессором Скридловым, наблюдая за ними, не могли определить, какую религию ранее исповедовал тот или иной монах.
Отец Джованни также многое рассказал нам о вероучении и целях братства. Он говорил так проникновенно и убедительно об истине, вере и о том, как человек к ней приходит, что профессор Скридлов, пораженный до глубины души, не смог удержаться и воскликнул: "Отец Джованни! Я не могу понять, почему вы остались здесь, а не возвратились в Европу, когда вам представилась такая возможность, чтобы у себя на родине, в Италии, передать своим соотечественникам хотя бы одну тысячную часть истины, которую вы здесь постигли. Почему вы не хотите поделиться с другими своей верой?".
"Ах, мой дорогой профессор, - ответил отец Джованни. - Ваши слова доказывают, что вы совершенно не разбираетесь в человеческой психологии, в отличие от археологии. Веру нельзя передать от одного человека к другому как какую-то вещь, она зарождается и развивается в человеке не в результате обучения.
Для обретения веры необходимо понимание, а оно проявляется как результат всего личного опыта, переосмысленного самим человеком.
Например, если ко мне придет мой родной брат и будет умолять меня поделиться с ним хотя бы одной десятой частью моего понимания и смысла жизни моей веры, я при всем моем желании не смогу выполнить его просьбу. Я не смогу передать ему и тысячную долю того, что имею, потому что он не имеет моего жизненного опыта, не испытал, не продумал и не прочувствовал то, что испытал, продумал и прочувствовал я.
Нет, профессор, в тысячу раз легче, как говорится в Евангелии, верблюду пролезть в игольное ушко, чем передать другому свою веру, свои чувства, свое мировоззрение.
Прежде я думал так же, как и вы, и даже выбрал стезю миссионера, чтобы распространять среди других людей веру в Иисуса Христа. Я хотел сделать каждого встречного таким же счастливым, каким я стал, обретя веру. Но передать свою веру друг...
Продолжение на следующей странцие...
