он прерывал чтение, чтобы рассказать о фактах, аналогичных описываемым в книге происшествиям, пережитых им самим. Лама рассказывал, каких людей он когда-то часто посещал, передавал содержание своих с ними бесед, приводил в качестве примеров их поступки. Вместе с ним я проникала в хижины отшельников и во дворцы богатых лам. Мы с ним путешествовали и встречали по пути удивительных людей. Так я познавала настоящий Тибет - обычаи и мысли населяющих его народов. Драгоценные сведения, не раз выручавшие меня в дальнейшем.
Никогда не тешила я себя мыслью, что мое убежище может стать последней для меня в жизни тихой гаванью. Слишком много внешних интересов боролись с желанием остаться здесь и навсегда сбросить с плеч обременявший меня нелепый груз идей, забот, повседневных обязанностей. Я сознавала, что выработанная во мне личность отшельника была только одной гранью моего существа, эпизодом в жизни путешественницы, самое большое - подготовкой к освобождению в будущем. Часто с сокрушенным сердцем, почти с ужасом смотрела я, как сбегавшая вниз тропинка, петляя, исчезала в горах. Она вела в мир, лежащий за далекими горными вершинами, к его лихорадочной суете, тревогам, страданиям. И сердце сжималось неизъяснимой болью при мысли, что недалек день, когда придется ступить на нее, возвращаясь в эту геенну.
Кроме других, более важных соображений, невозможность задерживать слуг в пустыне, тоже заставляла меня помышлять об отъезде. Но, прежде чем снова расстаться с Тибетом, мне хотелось посетить один из двух его главных религиозных центров, расположенных неподалеку от моего убежища - Жигатзе.
Совсем близко от того города находится знаменитый монастырь Трашилхумпо, резиденция великого ламы, именуемого иностранцами Траши-ламой. Тибетцы называют его "Тсанг Пентшен римпотше", т.е. "драгоценный ученый провинции Тсанг". Его считают воплощением Эвпагмеда, мистического Будды "бесконечного света" и одновременно воплощением Субхути, одного из главных учеников исторического Будды. С точки зрения духовной иерархии, ранг Траши-ламы равен рангу Далай-ламы, но в этом мире часто приходится высокой духовной сущности уступать первенство преходящему мирскому существу и, фактически, власть принадлежит абсолютному монарху Тибета - Далай-ламе.
Я откладывала поездку к Жигатзе до моего окончательного отъезда из Гималаев, так как опасалась ее возможных последствий. Мои предчувствия, впрочем, полностью оправдались.
Покинув свою обитель, мы, прежде всего, отправились в монастырь Шортен Нйима, где уже останавливались на пути в Тибет. Отсюда я уехала в Жигатзе в сопровождении только Ионгдена и одного исполняющего при нас обязанности слуги-монаха. Мы все трое ехали верхом и по тибетской моде везли скудный багаж в больших кожаных мешках, перекинутых по обе стороны седла. Две небольшие палатки и дорожные припасы были навьючены на мула. От монастыря до Жигатзе можно легко доехать за четыре дня. Но я старалась ехать очень медленно, чтобы получше рассмотреть все по дороге и, главное, "вобрать" в себя умом и чувствами как можно больше Тибета. Наконец-то я проникну в самое его сердце, но, несомненно, никогда его больше не увижу.
После первого моего посещения монастыря Шортен Нйима я имела случай познакомиться с одним из сыновей ламы-чародея из Транглунга, посылавшего летающие пироги на свою непокорную паству, и получила приглашение посетить его, если обстоятельства заведут меня в их края. Обстоятельства не преминули возникнуть. Транглунг - также как Шортен Нйима - не расположен непосредственно на пути от моего горного приюта до Жигатзе. Но мне хотелось побродить, воспользовавшись, как мне казалось, единственной возможностью побывать в запретной стране. Мы прибыли в Транглунг к вечеру. Деревня эта ничем не напоминала тибетские селения Гималаев. Странно было встретить такое полное отличие на таком близком расстоянии: местные высокие каменные дома и деревянные хижины и шалаши из ветвей сиккимских крестьян, а также климат, почва, лица жителей - все было другое. Наконец-то я была в настоящем Тибете.
Мы застали колдуна в молельне - большой комнате без окон, скудно освещенной через отверстие в крыше. Вокруг него теснилось несколько клиентов, между которыми он распределял свои колдовские чары. Эти последние имели довольно неожиданную форму маленьких глиняных свиных головок, выкрашенных в розовый цвет и обвязанных шерстинками. Селяне с глубоким вниманием слушали нескончаемые объяснения способов употребления вручаемых им предметов. Когда клиенты, наконец, удалились, хозяин дома с любезной улыбкой предложил мне чаю. Завязалась длительная беседа. Я горела желанием расспросить колдуна о чуде с "летающими пирогами", но задать вопрос прямо означало бы преступить правила вежливости. Приходилось ловить удобный случай, но его не представилось ни в тот вечер, ни на следующий день. Зато меня посвятили в домашнюю драму. Со мной даже советовались - высшая степень уважения, какое только может оказать настоящий колдун своему гостю - как найти выход из создавшегося положения.
Подобно многим семьям в провинциях Ю и Тсанг, под крышей моего хозяина придерживались системы полиандрии (многомужества). В день бракосочетания его старшего сына имена младших его сыновей тоже были записаны в брачный контракт, и новобрачная, таким образом, обрела их всех в качестве законных супругов. Как случается почти всегда, некоторые из мужей во время заключения брачного контракта были еще малолетками и, естественно, их согласия на брак никто не спрашивал. Тем не менее, они оказывались связанными законными брачными узами. У колдуна было четыре сына. Мне ничего не сообщили о том, как относится к сотрудничеству со своим старшим братом второй сын - должно быть, тут все было благополучно. В данный момент он путешествовал, и его не было дома, так же как и третьего брата, моего знакомого.
Именно этот третий брат и возмутил спокойствие отчего дома. Он был гораздо моложе своих братьев, ему было только двадцать пять лет, и он отказывался выполнять супружеские обязанности по отношению к коллективной жене. По несчастью, третий муж был для этой дамы соблазнительнее двух первых. Он пленял ее не только физической красотой, хотя наружность у него была довольно приятной, но и своим положением в обществе, красноречием, деловитостью и, несомненно, еще другими незаметными для меня качествами. Два старших сына колдуна были мирянами, богатыми и владетельными крестьянами, но лишенными авторитета, какими в Тибете пользуются только представители духовного сословия. Строптивый третий муж был ламой, даже больше - он был "налджорпа", посвященный в оккультные тайны. Он носил пятигранный головной убор, украшенный изображениями пяти тантрических мистиков и белую юбку, принадлежность "респа", специалистов по "тумо", умеющих согреваться без огня при самой низкой температуре. Именно эта выдающаяся личность ее и отвергла.
Коллективная жена не могла примириться с потерей такого мужа и снести бесчестие его презрения. Все это усугублялось тем, что он ухаживал за молодой девушкой из соседнего селения и собирался на ней жениться. Подобный союз разрешался, но, по обычаю, брак, нарушающий единство семьи, вел вступающего в него к потере всех прав на отцовское наследство. На молодого человека ложилась обязанность создать новый семейный очаг и зарабатывать на содержание семьи. Свободолюбивого налджорпа это не смущало, так как он рассчитывал на свое ремесло колдуна. Но если сын выделится и устроится, не станет ли он опасным конкурентом отцу? Хотя мой хозяин в этом и не признавался, мне было ясно, что именно это его и удручало. Он мог потерпеть большие убытки из-за упрямца, не желавшего удовлетворять сорокалетнюю женщину, здоровую, сильную и, несомненно, не уродливую. О последнем я не могла с уверенностью судить, так как лицо прекрасной дамы покрывал толстый слой жира и сажи, превращавший ее в настоящую негритянку.
- Что делать? Что делать? - стонала старушка, мать семейства.
Я не знала, что ей посоветовать. У меня не хватало опыта. Конечно, на Западе встречаются дамы, имеющие по нескольку мужей, из-за чего создаются запутанные ситуации. Но обычно такие случаи не служат предметом семейного обсуждения. Во время моих скитаний мне приходилось давать советы только многоженцам, благополучие семейного очага которых было нарушено. Я осторожно высказала предположение: поскольку многомужество в Тибете тоже разрешено законом, то, может быть, молодой лама согласится остаться в семье, если ему позволят ввести в дом свою избранницу. На мое счастье, бывшее на мне священное одеяние отшельника удержало в границах супругу нескольких мужей. Она чуть было на меня не набросилась.
- О, преподобная госпожа, - воскликнула, рыдая, старушка, вы не знаете, что моя невестка хотела послать к молодой девушке служанок, чтобы избить ее и изуродовать. И как только смогла она это придумать! Такие знатные люди, как мы, и такие поступки!... Мы будем навсегда опозорены.
Тут помочь я ничем не могла. Заявив, что наступил час моей вечерней медитации, я попросила проводить меня в Лхакханг, молельню ламы, любезно предоставленную мне на ночь.
Когда я поднималась, мне на глаза попался младший сын, восемнадцатилетний парень, муж номер четыре. Он сидел в темном уголке и смотрел на свою благоверную с легкой, и, как мне показалось, злорадной улыбкой.
- Подожди, моя старушка, - говорила эта улыбка, - не думай, что так легко отделалась. Ты еще у меня получишь.
Мы ехали не спеша от деревни к деревне, ночевали у селян, не разбивая лагеря. Я не старалась скрывать свое происхождение, как это делала в дальнейшем во время путешествия в Лхасу, но, по-видимому, никто не принимал меня за иностранку, или же не придавал этому обстоятельству никакого значения. Мы проезжали мимо гомпа Патур, показавшимся мне огромным по сравнению с монастырями в Сиккиме. Однажды мы получили приглашение от одного из монастырских чиновников, устроившего в несколько мрачном покое для нас и нескольких служителей культа великолепное угощение. За исключением архитектуры тяжеловесных, в несколько этажей зданий, мы ничего нового не увидели. Несмотря на это, мне было ясно: весь ламаизм в Сиккиме лишь бледное отражение тибетского. Прежде я смутно представляла себе, будто по эту сторону Гималаев страна совсем не тронута цивилизацией, но теперь начинала понимать, что напротив, именно здесь мы имеем дело с вполне просвещенным народом.
Река Тши-Тшу непомерно разлилась от дождей и талых снегов, и ее трудно было перейти вброд, несмотря на помощь троих туземцев, переправивших на другой берег одного за другим всех наших животных. За Кумой, прельстившись рассказами одного из слуг, я надеялась устроить у горячих источников баню и разбить чудесный лагерь на теплой земле. Но мы так и не добрались до этого рая: внезапно налетевший шквал заставил нас поспешно покинуть лагерь. Сперва нас избил град, потом пошел снег, такой густой, что очень скоро мы уже проваливались в него по щиколотки. Ближний ручей вышел из берегов и затопил лагерь, и вместо вожделенного отдыха в тепле, мне пришлось провести эту ночь, стоя на крошечном островке, оставшимся относительно сухим среди моря грязи, залившего мою палатку. Несколько дней спустя, на повороте дороги, проезжая мимо валявшегося в пыли пьяницы, я подняла глаза и была потрясена неожиданно открывшимся видением. В уже голубеющем свете угасающего дня высилась белая громада монастыря Трашилхумпо, увенчанная золотыми крышами, на которых догорали последние отблески заходящего солнца.
Наконец-то желание мое исполнилось!
Мне пришла в голову не совсем обычная мысль. Вместо того чтобы искать пристанища на одном из постоялых дворов города, я послала слуг к ламе, ведавшему приемом монахов-посетителей или учеников - уроженцев провинции Кхам. Какой интерес представляла для него незнакомая путешественница-иностранка, и на каких основаниях могла она претендовать на его любезность? Я не спрашивала себя об этом, повинуясь непосредственному побуждению. На первый взгляд оно казалось неразумным, но, тем не менее, принесло блестящие результаты. Сановник послал ученика зарезерви...
Продолжение на следующей странцие...
