рплю подачек.
- "Следовательно линия элиты. Филипп Алексеевич, наверное способствует. Завтра же иду к китайцу".
- Какая нехорошая фамилия - Андропов - неожиданно сказала мать, глядя на проходящего мимо небольшо-го ростом мужчину.
- Насколько я его знаю, человек он неплохой, - возразил я.
- Я не о нем. Чебрик... Чебрик... Чебриков, Андропов, Крючков окажутся мерзавцами со змеиным ядом для мирного населения. Убийцы доведут до совершенства методы подлости и взрастят армию подонков. В этом будет их тягчайшее преступление перед человечеством. В сравнении с этой предстоящей мерзостью, ста-линские дела покажутся святыми.
Мать уважала Сталина, скорее не за солнечный оптимизм всеобщей психической атмосферы, и не за еже-годное понижение цен, объявляемое по радио в первых числах марта, Сталин сдерживал накал "хвата-тельных" рефлексов и эгоцентрических страстей. Но Берию она не любила. До сего дня на стене в рамочке красовались члены политбюро, кроме Берии.
- Линия и продолжение НКВД? - спросил я.
- Да. Но при Сталине это были силы структуры государства. Ее сохранения и скрепления. Вскоре они станут змеиным ядом. Никуда. Эта злость и жестокость тупо и без оснований начнет жить по собственной прихоти. Жало скорпиона возомнит себя телом. Оно будет сосать соки и тут же проливать кровь.
- Когда это будет?
- У тебя еще есть время. А меня это не дождется. Однако тебе предстоит проверка, и лучше, если ты не будешь искушать Природу! Карты показывают, что ты неожиданно накопил какую-то силу. Начни уравнове-шивание сам. Иначе грянет беда. Хотя, по картам, это не главное, но болезненное.
Мистиком мать не была. Скорее наоборот. Жизнь заставила ее четко зрить реальность, а тяжкая нужда сильно развила чувство ожидания и интуицию. Мать приглашала бабушку с заговорами, но с презрением относилась к кудахтанью об оборотнях и к подбрасываемым письмам со страстями о "конце Света". Мисти-ки с омраченным сознанием затуманивали действительно существующие пока тайные связи в сфере Сущ-ности Человека.
- "Но название фамилий?!" - посмотрел я на ее осмысленное выражение лица. - "Впрочем, разберемся".
* * *
Обнаженные парни стеснительно прикрывали себя руками. Члены комиссии по медосмотру ходили с отсут-ствующим видом. Пригодность к военной службе определялась длинным путешествием по кабинетам в об-наженном виде с листиком бумаги в руках, который наиболее стеснительные ухитрялись использовать для прикрытия своего срамного места.
Распорядитель рассек эту ежевшуюся массу парней на ручьи по кабинетам. Так будет быстрей.
Я попал к окулисту. Решительным жестом посадив меня на стул, она принялась выверять мое зрение.
- "Трудная ей предстоит задача", - вспомнил я про очки. Однако конкретного опыта у меня не было. Я кое-как "разглядел" только первые буквы таблицы, но, на ее удивленное выражение лица, решил, что "переста-рался" и увидел три строчки. Она кивнула головой и повела меня в соседнюю темную комнату. По ходу лу-ча света, поставленного мне в глаза окулист подсунула какие-то стекляшечки на металлической рейке. Я стал любоваться изменению луча света в них, но спохватился и остановил зрение. Тщетно гоняла врач рейку то вверх, то вниз. Она убрала ее в сторону и внимательно посмотрела на невинное выражение моего лица.
- Смотрите на палец, - сказала она и повела его в левую сторону.
Я оставил левый глаз на месте, а правым следовал за пальцем.
- Давно у вас так? - спросила она.
- Такая способность от рождения, - честно сказал я, зная, что врачи ориентируются только на общеприня-тое.
Она повела палец в правую сторону. На мгновение я замешкался. Не окажется ли это противоречием, если я повторю то же самое? Но медлить было некогда.
- Дальше можете комиссию не проходить. Вы освобождаетесь от воинской обязанности по зрению.
- "Нет, уважаемая, - прикрылся я фамильным листком, шагая по коридору. - Проверка продолжается".
Я залетел в кабинет к отоларингологу.
- Могли бы голых ко мне не посылать, - пробурчала сухощавая женщина и накинула халат мне на плечи.
Вскоре ухо мое стало гореть от ее копаний в нем. Затем другое. Вновь и вновь. Наконец, она сдалась и ска-зала:
- Создал же Господь такую неземную конструкцию уха. Как вы слышите? Слышал я так, что летней ночью тихое движение кошки по саду не могло ускользнуть от меня. Я молчал. Врач ушла за спиной в конец ком-наты и стала произносить четкие слова. За тем, по шелесту халата я мог определить каждый сантиметр ее приближения. Наконец она нависла надо мной и почти крикнула:
- Вы меня слышите?
Я поднял голову и невинно посмотрел в ее старательные глаза.
- Да. Вы, батенька, уже списаны, - глянула она в листочек. - Можете комиссию не проходить.
Терапевт лихо набросилась на меня. Здесь скопилась очередь.
- "Уши - не моя заслуга" - подчинялся я ее движению моим телом. -"А вот сердце..."
Сердцебиение я запустил в ритм меняющимся состояним внутреннего Космоса. Сократив сердечную сумку и включая ян-меридианы, я пустил сердце в бешеный скач.
- Не волнуйтесь, - властно сказала врач.
Я тут же отпустил сердечную область и расслабил ян-меридианы. Сердце стало биться сильно, но крайне редко. Но не успела она еще что-то сказать, как я вновь его запустил вскач. Затем тут же в глухие редкие удары.
Удивление врача мне понравилось и я не только увеличил скорость переходов, но и меняя число ударов то отстукивал вальс, то танго, то фокстрот. Искусства барабанного сердца она не заметила, и сказала:
- Вас немедленно нужно госпитализировать.
Тут зашел главный врач.
- Внешне богатырь, а внутри хуже чем у старых людей, - объявила она ему свою находку.
Но главврачу было не до частных случаев. Дела.
- Идите, одевайтесь! - приказал он мне.
Уже в коридоре, устланном чистой тряпочкой, я "наткнулся" на стол с врачом.
- Сюда, сюда, - поманил меня пальцем к себе хирург.
Он крутнул меня несколько раз и удовлетворенно отметил:
- Приятно посмотреть. Хиляки кругом, либо хандрозники в молодом возрасте. Я замысловато извил себя.
- О, нет слов! Мало кто знает йогу, но будущее за ней. Многие болезни сейчас смехотворны. Но сколько страданий. Сколько научных трудов по патологиям?!
Теперь в паспорте у меня красовался штамп с надписью: "Невоеннобязанная".
- "Придется праздновать восьмое марта", - посмотрел я на знак, показывающий на неразвитость человече-ских критериев и методов. Вместо того, чтобы определить меня с завышенными способностями, комиссия негласно заявила: "Кто не такие как мы, тот хуже нас". Таково эталонирование во всем.
- "А может быть, я действительно хуже других?" - думал я. - "По крайней мере различие дает основу для сопоставления взглядом со стороны.
- Надеюсь от выступления на соревнованиях по тяжелой атлетике не откажешься? - подошел ко мне тренер Камиль Агафуров.
- Раз дал слово, то выполню.
- Эдик здесь, - хлопнул он меня по плечу и довольный ушел.
В комнате общежития сидел Эдик и беседовал с Алексеем и Геннадием.
- "Скорее всего о работе говорят", - пожал я Эдику крепкую, но добрую руку.
- Чудак, - сказал он. - Осталось два месяца лагерей и у тебя офицерское звание было бы. А теперь ты...
- Невоеннобязанная, - закончил я его фразу.
- Вот видишь, до чего скатился, - невозмутимо сказал он.
- И ты с ними. Мужчину признали женщиной. Это же успех!
- Чей успех? Это слезы нашей медицины, - продолжал он в том же официальном тоне обсуждать смехо-творную ситуацию. - А на генерала Касаткина ты зря обиделся. Говорят не плохой мужчина... генерал.
- Себя я проверял. Себя, на сопоставлении с другими. Нужно идти взвешиваться перед соревнованиями, - закончил я обсуждение.
- Сейчас. Должен Абдыбай подойти, - поднялся Эдик и мы не спеша пошли на улицу.
Всякий раз я избегал взвешиваний. Удавалось. Но сейчас было шутливое настроение и я спокойно встал на весы. Взвешивающий судорожно стал двигать гирьку и с подозрением косился на Эдика с Абдыбаем, кото-рые тоже старались увидеть вес и теснили его. Наконец он предложил мне сойти с весов и стал двигать их во все стороны. Затем, развел руками Эдика с Абдыбаем и встал сам. Удовлетворился и вновь жестом при-гласил меня.
- Вес тоже женский, - сказал Эдик Абдыбаю, - Пятьдесят четыре килограмма.
Судья твердо попросил их отойти в сторону и вновь стал суетиться вокруг весов. Вновь встал на весы и вновь убедился в их исправности. Теперь он "зверем" смотрел на Абдыбая и Эдика, решив, что они мешают взвешивать. Наконец, возбужденный член судейства ушел.
- Что будем делать? - засуетился Абдыбай.
Эдик спокойно повернулся ко мне.
- Увеличивать вес умеешь? - спросил он.
- Да. Килограмм до шестидесяти пяти.
- Это другое дело. Идем поедим.
- До нужной Камилю весовой категории я затолкать внутрь столько пищи не способен.
- Гирьку из свинца или пластину нужно ему затолкать в плавки, -деловито предложил Абдыбай.
- Что у вас тут? - подлетел тренер, весь в делах и суете.
- Веса не хватает, - сказал я.
- Иди поешь! Соку попей...
- Много не хватает, - остановил его Эдик.
- Бросьте вы... Такой здоровяк. Идемте! К счастью есть свинцовая пластина.
- Мало, - буркнул Эдик и стал что-то искать.
Камиль "навалился" на взвешивающего, чуть ли не двигая его руками. Эдик с Абдыбаем пошушукались и Абдыбай встал возле них.
Вдруг плавки мои поплозли вниз. Я с трудом успел подхватить, ощутив сзади прикоснование металла.
- "Понятно. Эдик тянет крючком из проволоки", - смотрел я на взвешивающего.
Абдыбай кивнул Эдику, но, видно, выдержать точно "вес" было трудно.
- Вот видишь, шестедясть восемь, - подергал весы Камиль и выключил их. - Пойдем, пойдем, ребята, неко-гда.
- Жим не меньше ста килограмм, - заказал он мне. - Рывок и толчек с разницей в 20-30 кг.
Пожав сто десять килограмм я посмотрел в зал и увидел ухмыляющееся лицо подполковника Когана. Под аплодисменты он подошел ко мне и сказал, наклонив мое ухо к себе:
- Я никогда не сомневался в том, что ты здоров как бык. Но как ты сумел провести комиссию?!
Он перехватил цветы, которые какая-то девушка протягивала мне, и вручил их с крепким рукопожатием.
- Все равно наш, - добавил он уверенным тоном.
- Узнаю Когана, - улыбнулся Эдик. - Хороший мужик.
- Может быть ты, действительно, зря освободился от воинской повинности? - сказал Абдыбай. - Ты же сам говорил, что войны в привычном понятии не будет.
- Чудак ты, - стал я переодеваться. - Этим я сказал другое. Не годятся такие военнобязанные для пред-стоящих видоизменений. Следовательно, не годятся и медицинские освидетельствования и подобные ко-миссии. Удар и тяжесть невзгод взвалятся на плечи таких как я. Налипающее старое и морально устаре-вающее нужно стряхивать вовремя.
Мы вышли на улицу и решили прогуляться по городу.
- Попробовал я твои приемы. Получается здорово, - сказал Эдик. - Но что-то ты разъясняешь не точно.
- Ты воспитан на действиях и веришь в некоторую правильную их последовательность. Это крохи со стола Жизни. Поэтому я говорю о состояниях и их изменениях. Ловишь разницу! Ты изменения ждешь и ищешь в действиях, а я изменяю состояния. Если ты потянулся, пробудившись утром, то это действие. Но если ты при этом не ощутил радости раскрытия, желания и вкуса жить, то тысяча твоих действий пустые. Сигнала-ми состояний являются эмоции и чувства. Их жизнеутверждающая последовательность названа мной "Ме-лодией чувств". От меня ты будешь ждать описания действий. На них от тебя я буду требовать состояний.
- Но ты говорил, что видишь сам человеческие поля, - вмешался Абдыбай.
- Определенный комплекс полей есть у человека всегда. Поэтому уточним самое главное. Точки соприкос-новения определяют связь одного человека с другим. Подчеркиваю это: "Точки соприкосновения". Даже в обыкновенном диалоге, в каждом слове заключен целый мир с одной стороны и другой мир - с другой. Об-щаясь, люди авансом рассчитывают, что у собеседника мир слагающий, данное слово такое же, как у него. Отсюда, споры... Своим полем я соприкасаюсь с конкретным человеком. Теперь оно общее: мое и его.
- Согласен, сказал Эдик. - Даже в разговоре собеседники вначале спокойны. Беседой они начинают прощу-пывать сеть связей...
- Пока не наткнутся на различия...
Продолжение на следующей странцие...
