куки и непрерывно стремился к новым удовольствиям. Дон Хуан
посоветовал Карлосу избавиться от скуки уверенности и перейти к наслаждению
неопределенностью. Демара охотился за властью, выискивая слабости в
организационных структурах; Карлос охотился на метафизическую силу в пустыне
Дона Хуана; Кастанеда -- на силу общественного мнения в университете. Демара,
казалось, всегда посмеивается над своими жертвами, в одиночестве наслаждаясь
своим большим секретом; у Кастанеды было "сардоническое чувство юмора, очень
похожее на юмор Дона Хуана", говорит Майкл Харнер; "он насмехался над каждым,
с кем сталкивался", добавляет Альберта Гринфилд. "Мы, самозванцы, --
необъяснимые люди." -- гордо заявлял Демара, а Кастанеда говорил, что его
реальная жизнь еще более странная, чем кажется со стороны. "Это -- не рядовой
аферист", писал Роберт Кричтон о Демаре; по словам антрополога Жака Менье,
Кастанеда -- "блистательный аферист".
В 1978 году предметом международного литературного обсуждения стал
австралийский поэт-абориген Б. Уонгар -- приставка "Б.", возможно, пародирует
имя "Б. Трэйвен". Уонгар (этот псевдоним означает "мечтатель") был сыном
аборигенки и европейца и учился в Европе. Его книга "По следам Бралгу"
состоит из двенадцати фантастических рассказов о конфликте между аборигенами,
пытающимися сохранить свои земли, и европейцами, которые эти земли
разрабатывают. Эти истории были приветственно приняты в Австралии,
Великобритании и США как первоклассные произведения литератыры, написанные
человеком, обитающим в мифологической среде коренных австралийских племен,
которому вследствие этого не приходилось ее каким-либо образом
интерпретировать или искажать; его творения впервые показали миру, каково
это -- _быть аборигеном_. Ни один европейский авто не смог бы даже
претендовать на подобное описание изнутри.
Не напоминает ли это чего-то знакомого? Того, кто склонен к критичности, вряд
ли поразит то, что нашелся лишь единственный человек, заявляющий, что лично
знаком с Уонгаром, -- югославский эмигрант, антрополог и писатель Стретен
Божик, живущий в Мельбурне; он говорит, что познакомился с Уонгаром в Париже.
Божик -- единственный белый человек, связывающий Уонгара с внешним миром.
Более того, Божик является агентом, редактором и спонсором Уонгара. Он
подписывает за него контракты, оплачивает его счета и, когда это необходимо,
вносит поправки в рассказы Уонгара. Разумеется, это случается крайне редко,
потому что Уонгар -- прекрасный писатель, заслуживший гораздо больше
литературных премий, чем Божик, у которого их лишь несколько. Когда его
попросили вывести Уонгара в свет, Божик заявил, что этого загадочного писателя
нужно защищать от сетей бюрократии, от горнодобывающих компаний и от мести
соплеменников, возмущенных тем, что он выдал секреты их племени. Когда его
спросили, не он ли на самом деле является Уонгаром, Божик ответил: "Вы
поставили меня в очень сложное положение. Наши пути просто пересеклись, но
это иная личность и другой писатель." Не другое _лицо_, но другая _личность_.
Выявление ее как принадлежащей Божику "могло повредить работе Уонгара",
поэтому литературные агенты согласились на дальнейшее сокрытие личности
Уонгара.
Относительно очевидной поддельности Уонгара, меня интересовали две вещи:
вопрос его происхождения и реакция его поклонников. Австралийский романист и
любитель Уонгара Том Кенилли заявил, что если Божик -- Уонгар, то он, по
каким-то мистическим причинам, оказался скорее аборигеном, чем белым.
Лондонский издатель Уонгара сказал, что если книга "По следам Бралгу" написана
не Уонгаром, то "ее автор в определенном смысле гений". Джозеф Чилтон Пирс
сказал, что если Дон Хуан -- литературный вымысел, то Кастанеда просто
гениален. Вокруг литературных подделок почему-то всегда появляются рассуждения
о "гениальности", которые никогда не возникают по отношению к признанным
работам художественной литературы, исполнен на том же уровне мастерства и
глубины проникновения. Почему же? Неужели гениальность неизбежно подразумевает
ложь? Или такие суждения исходят от тех людей, которые считают, что обмануть
их способен лишь гений?
Люди со сходными стилями работы часто подражают друг другу? Мог ли Кастанеда
подражать Божику? Очевидно, последний возник слишком поздно по времени, так,
быть может, произошло обратное? Мог ли Божик имитировать Кастанеду? Я задал
этот вопрос аспирантам Мельбурнского университета. Если Божик сам получил
литературное признание, то зачем ему понадобился Уонгар? Каковы вообще мотивы
фальсификаторов? И в частности, каковы мотивы обмана с Доном Хуаном? Превратив
свою жизнь в аллегорию, Кастанеда рассказал нам о ней очень многое, хотя не
каждый сообразил, о чем именно он пишет. Журнал "Тайм", к примеру, так и не
смог найти побудительных причин аферы с Доном Хуаном. Живет себе несколько
странный студент, достаточно разумный, чтобы добиться докторской степени
обычным способом, который зачем-то тратит на это в два раза больше времени и
которому приходится написать три бестселлера, чтобы добиться ученой степени
совершенно необычным путем, пребывая все это время под угрозой разоблачения
и полного краха. Для "Тайм" это совершенно бессмысленно. Что ж, это
действительно не имеет смысла, если считать, что мистификаторы нацелены
исключительно на научное признание или большие деньги; но чаще всего их целью
является то возбуждение, которое они ощущают, когда доказывают себе свое
превосходство над остальными, обманывая их. Не-мистификаторам довольно сложно
это понять. Джойс Кэрол Оутс, писавший о мистицизме, был убежден, что
Кастанеда действительно испытал _некий_ мистический опыт, потому что
"мистический опыт невозможно симулировать". Вряд ли это справедливо. Бхарати
написал целую книгу о подлинной и фальшивой мистике. Весь путь от мадам
Блаватской до Йога Рамачараки и Лобсанга Рампы наполнен симулянтами. Оутс
имеет в виду лишь то, что такие люди, _как Оутс_, неспособны подделать
мистический опыт, но люди, подобные Оутсу, не объявляют о существовании троих
сыновей в возрасте восьми лет, не продают сломанные часы, а их двойники не
регистрируются в гостиницах. "Я не хочу быть профессором," -- сказал Кастанеда
под конец обучения в аспирантуре. "Я люблю писать, но не могу представить себя
ученым или мыслителем-интеллектуалом." Фальсификация и рассказывания историй
-- призвания Кастанеды. Мистическая псевдоантропология была средством свести
эти два призвания воедино; теперь в ней уже нет необходимости.
Романист Рональд Сукеник не верит, что Кастанеда -- автор художественных
произведений, потому что Карлос-Ученый представляется слишком лишенным
воображения, и потому что истории Кастанеды о Доне Хуане обладают "ароматом
накопленного опыта, а не воображения". Сукеник сравнивал Кастанеду с другими
известными ему писателями, которые не пребывали в своих историях _непрерывно_,
соответственно, их произведения нельзя было назвать ядром всей их жизни.
Окружение собственных героев было необходимо Кастанеде гораздо больше, чем
обычным писателям, потому что это его единственные близкие и доверительные
друзья. И перед остальными литераторами у него действительно есть некоторое
преимущество, потому что он смело может заявить, что все его персонажи
описывают реальных людей его жизни.
Искусство Дона Хуана, как сказал Кастанеда, заключается в "метафорическом
образе его жизни". Это неплохо звучит, но вряд ли является правдой. Образ
жизни Дона Хуан не метафорический, а буквальный. В мире Дона Хуана вещи
таковы, каковы они есть; ничто не принимается за что-то другое; в нем нет ни
символов, ни метафор. Животные разговаривают, люди летают, растениям нравится,
когда их срывают с уважением. Подобные события не нуждаются в интерпретациях
или объяснениях, их следует просто излагать. Если кто-то и живет в
метафорическом мире, то это Кастанеда, постоянно выстраивающий отделенную
реальность, преднамеренно превращая общепринятые явления в необычные --
перемещаясь в Мексику в мгновение ока, рассказывая что он _сейчас_ в Мексике,
когда встретился с вами на улице Лос-Анджелеса, приглашая вас в путешествие в
Сонору, чтобы познакомиться с Доном Хуаном, напоминая о том, что вы уже
встречались с ним, когда были маленьким. От безумия эта метафоричность
отличается тем, что Кастанеда прекрасно понимает, какая реальность реальна, а
какая -- необычна, хотя окружающие могут в них запутаться. В противоположность
ему, Дон Хуан никогда не притворяется. "Его внутреннее напряжение всегда
превышало внешние проявления в действиях; это было какое-то глубочайшее
состояние убежденности." Дон Хуан представляет собой такую подлинную и
искреннюю личность, какой мог бы стать Кастанеда, если бы отделенная
реальность была чем-то большим, чем воображение, а Дон Сезар проявлял к нему
больше уважения. Дон Хуан способен легко покинуть этот злой мир -- в котором
наши друзья являются "черными магами", пытающимися поработить нас -- и перейти
в мир поприятнее; у него не было никакой необходимости сочинять об этом
истории. "Он живет в волшебном времени, и лишь иногда возвращается в наше
обычное время. Я пребываю в обычном времени, и лишь изредка погружаюсь в
магическое." Счастливчик Дон Хуан -- и несчастный Кастанеда... Во "Втором
Кольце Силы" Кастанеда сражается с целью превратить "туманные метафоры в
реальные возможности". У него это не получилось. Результатом стали скверные
истории, потеря читателей и тщетность усилий.
Когда Арана не получил того, чего желал, от родителей, учителей, церкви и
Бога, Кастанеда решил поквитаться за это. Раз Сусана де Арана эмоционально
покинула сына, когда ему было шесть лет, то мать Карлоса должна была стать
морально уродливой, а Кастанеда обязан был отомстить каждой женщине, которая
попыталась бы полюбить его. Поскольку Сезар Арана был отдаленным и равнодушным
к сыну, отец Карлоса должен был стать скучным и слабовольным. Если школы
Кахамарки казались мальчику-фантазеру тюрьмой, то взрослый мужчина должен
называть учителей педантами и устроить диверсию в науке. Так как Церковь
предлагала ему только бессмысленные ритуалы, Карлосу необходимо было
вообразить, что она рушится. Если Бог для него был лишь еще одним далеким и
строгим отцом, то Дон Хуан должен был заменить его внеморальным, безличным и
доступным _нагвалем_.
Повстанческий дух наполняет человека энергией, но ее трудно сдерживать. Когда
это не удается, следует опасаться депресии и отвращения к себе. Карлос
признался, что он никогда никого не уважал и не любил, даже самого себя, но он
всегда чувствовал себя злым от рождения. (Судя по всему, у его матери вполне
могли быть причины покинуть его.) Дон Хуан соглашается: "Ты совсем себя не
любишь." Чтобы нейтрализовать привычное мнение Карлоса -- он "уродливый,
испорченный и ненормальный", -- Дон Хуан приказывает ему воображать
противоположное и таким образом убедиться, что ложными являются оба
представления. Но если любое мнение о самом себе ложно, как человек может быть
уверен, что он заслуживал той любви, которую у него отобрали? Таким образом,
депрессии нужно нанести смертельный удар, постоянно поддерживая в себе
настроение воина: "Я могу любить своих приятелей [вполне можно добавить: и
самого себя], только тогда, когда я наполнен жизненными силами и не подвержен
депрессии."
Скука, симптом депрессии, является извечным врагом Кастанеды. Чтобы отогнать
ее, он разыскивает источники возбуждения. Шумные вечеринки и празднества
приедаются очень быстро, зато неизменный источник острых ощущений всегда под
рукой. "Ты хочешь сохранить в том, что делаешь, свежесть и новизну." --
объясняет Дон Хуан. -- "Ты лжешь, чтобы продолжать движение." По словам Дона
Хуана, достоверная информация тосклива, а ненадежная -- интересна. Как
наркоман делает центром своей жизни героин, так человек, испытывающий душевные
страдания и получающий облегчение, когда лжет, выстраивает свою жизнь на
основе лжи. Каждый из нас -- раб своих привычек. Кастанеда находит ...
Продолжение на следующей странцие...
