редставляет к защите свою диссертацию, на 94-й странице которой
рассказывается насколько она была потрясена зрелищем Рамона и его ловких
прыжков на краю пропасти. Хотя еще в 1966 году Кастанеда заявил, что Рамон
"был в точности похож на Дона Хенаро", Карлос не будет даже подозревать о
существовании Хенаро еще целых два года -- изумительный образчик предвидения
достаточно нерадивого ученика, совсем недавно впадавшего в отчаяние от
разрушающих его реальность экспериментов своего требовательного учителя.
Когда я писал "Путешествие Кастанеды", я попытался добиться от Барбары
каких-либо комментариев, но она предпочла ничего не отвечать, посчитав мои
расспросы очередной невежественной попыткой унизить человека, по отношению к
которому она испытывала не только глубокую благодарность, но и восхищение и
дружескую привязанность. Внешне это выглядело типичной нерасположенностью ко
мне приверженцев Кастанеды и не показалось мне удивительным. Что действительно
стало для меня сюрпризом, так это резкая перемена настроения Барбары после
того, как она прочла "Путешествие Кастанеды", в котором с облегчением
обнаружила более или менее сочувственное отношение к своему другу, но была
поражена некоторыми убедительными свидетельствами того, что плоскость
реальности, в которой он работал, сильно отличалась от привычного образа
действий, в результате которых обычно возникают полевые наблюдения. Она
написала мне, предложив обменяться мнениями по этим вопросам.
Прошел целый год, прежде чем мы смогли встретиться. Эта задержка связана не с
важностью моей персоны, но, как я предполагаю, с теми затруднениями, которые
испытывала Барбара после внезапных изменений в столь важных для нее дружеских
отношениях, и с теми попытками примирить личные привязанности с
профессиональным долгом, которые выпали на ее долю в этот период. Что делать
человеку, когда его коллега и уважаемый друг вдруг оказывается
фальсификатором? Очень легко было бы занять крайние позиции: упрямо утверждать
достоверность существования Дона Хуана или злобно забросать Кастанеду гнилыми
помидорами. Однако проницательные и смелые люди способны спокойно рассмотреть
все противоречия, взвесить личный и социальный урон с позиции частных и
общественных ценностей, и лишь затем решить, стоит ли вступать ли в конфликт.
Подобно Полу Ризману, Барбара Майерхофф стала одной из немногих поклонников
Кастанеды, продемонстрировавших безупречное равновесие при пересечении моста
пересмотра своих прошлых взглядов и переоценки Лже-Ученика, не сорвавшись при
этом в бездну эмоциональной беспорядочности, в которой их разодрали бы ягуары
негодования или проглотили бы анаконды сверхрационализма.
Приведенное ниже интервью представляет собой сокращенную редакцию двух наших
продолжительных бесед. За исключением незначительных перестановок, темы
обсуждения сменялись в описанном порядке. Как свойственно устной беседе, мы
оба называли Кастанеду "Карлосом", хотя конечно же, речь шла в основном о
реальном человеке, приятеле Барбары, а не о легендарном Карлосе из книг о Доне
Хуане. Прежде всего я спросил Барбару, чувствует ли она еще неловкость
разговора о Карлосе для записи.
БАРБАРА: Я действительно никогда еще не обсуждала его публично, по большей
части оттого, что эта тема казалась мне слишком зрелой для каких-либо
разногласий и сомнений, и я считала его деятельность настолько значительной,
что мне просто не хотелось разочаровываться в ней.
РИШАР: Вы чувствуете какой-то конфликт?
БАРБАРА: Да, конфликт между моей преданностью Карлосу и некоторым друзьям из
Калифорнийского университета, которые с ним связаны, -- и моим
профессиональным долгом антрополога.
РИШАР: Что заставило вас изменить свое мнение о возможности такого разговора?
БАРБАРА: Ваша книга, в которой все это представлено совсем в другом свете. Я
начала видеть, как Карлос разрабатывает что-то вроде огромной полушутливой
программы, и решила, что он не будет возражать, если я расскажу что-нибудь о
нем. Мне даже кажется, что ему _хочется_ услышать комментарии тех, кого он так
успешно обманул.
РИШАР: Раз так, то почему вы колебались целый год, прежде чем встретиться со
мной?
БАРБАР: Все это время мне было очень трудно смириться с тем, что меня так
провели. Я чувствовала себя полной идиоткой, наивно верившей всему, что мне
говорили.
РИШАР: Вы чувствовали себя глупо?
БАРБАРА: Да, причем на всех уровнях, от личного до профессионального. Но потом
я вспомнила, что испытывала лишь подлинное удовольствие и восхищение от
общения с Карлосом, какое-то просветление, нечто большее, чем мы получаем от
обычных встреч с друзьями. И тогда я решила, что это стоило того, чтобы сейчас
чувствовать себя дурой.
РИШАР: Большинство обманщиков не дают взамен подобного удовлетворения и
полезной информации.
БАРБАРА: Пожалуй.
РИШАР: Мне кажется, что самой крупной шуткой, которую он сыграл над вами, было
то, как резво он скормил вам вашу же историю о водопаде.
БАРБАРА: Это был очень любопытный случай. Я имею в виду, что мне ни разу не
пришло в голову, что его описание Дона Хенаро на водопаде доказывало нечто
большее, чем неплохое качество моих полевых заметок, поскольку мои наблюдения
и их интерпретация так близко совпали с его. Когда он произнес: "О, это так
похоже на случай с Доном Хенаро", для меня это стало очень ценным
подтверждением.
РИШАР: Как вы оцениваете этот случай сейчас?
БАРБАРА: Чувство достоверности остается, я до сих пор ощущаю, что мы говорили
об серьезном и важном проявлении мексиканского шаманизма.
РИШАР: То есть, чувство взаимопонимания и значимости остается, несмотря на то,
что его вклад в беседу был изобретен им прямо на ходу?
БАРБАРА: Да.
РИШАР: По всей видимости, он обладает замечательной способностью отзываться на
то, о чем ему рассказывают?
БАРБАРА: Это точно.
РИШАР: Истории, которые он сочиняет, предназначены именно для того человека, с
кем он в данный момент имеет дело.
БАРБАРА: Он ведет себя, как зеркало. Это происходит очень часто. Многие люди
описывают свои разговоры с Карлосом, утверждая, что "Он говорил именно о том,
что было мне интересно." При этом каждый рассказывал о чем-то своем, о части
своего собственного мира, который отзеркаливался Карлосом. Они говорили: "Это
так было сексуально", или "Это было так тонко психологично", или "мистично",
или "по-шамански", или как-то еще, в зависимости о того, что их особенно
привлекало. Его аллегории, истории, которые он рассказывает, всем кажутся
совершенно достоверными.
РИШАР: Поль Радин как-то сказал, что плут имеет все для каждого.
БАРБАРА: Совершенно верно. Помните посвящение в начале "Учения Дона Хуана"?
"Дону Хуану -- и тем двоим людям, которые делили со мной ощущения этих
волшебных времен". Это звучит совершенно анонимно. Каждый, кто был знаком с
Кастанедой в 60-х, мог посчитать, что это сказано о нем -- многие из нас так и
считали.
РИШАР: В "Путешествии Кастанеды" я назвал Карлоса "кляксой Роршаха",
человеком, на которого остальные проецируют свой внутренний мир.
БАРБАРА: Я полностью согласна, и это произошло со мной в первый же день нашего
знакомства. Я тогда рассказала ему о фонтанчиках, освежающих газон возле
поликлиники Калифорнийского университета. Они были такие старомодные, и
удивительно ярко вспыхивали в солнечных лучах. Я рассказала ему, как проезжала
мимо и эта красота радуги на струйках воды настолько ослепила меня, что я
почувствовала как они меня затягивают, а потом он рассказал мне, как они
выглядят с высоты, какими ни казались ему, когда он стал вороной и пролетал
над ними.
РИШАР: Именно после того, как вы рассказали об этом.
БАРБАРА: Да. [_Смеется_] Мы очень часто виделись вплоть до конца того лета,
потому что оба целыми днями сидели в библиотеке. Тогда и возникло мое чувство
глубокой признательности и привязанности к нему -- мой отец умирал от рака,
это было совершенно дико, а Карлос был так добр и очень помогал мне. Мы с ним
были совершенно уязвимыми, жалкими, бессильными и стеснительными созданиями,
объединившимися перед лицом грозных опасностей.
РИШАР: Как проявлялась его доброта? Он сочувственно выслушивал Ваши жалобы?
БАРБАРА: Не только. Он был очень искренен, щедр и умел утешать. Он рассказывал
мне о том, о чем я никогда не слышала. О том, как смерть "всегда сидит рядом,
за твоей спиной на циновке".
РИШАР: Он помогал вам справиться с приближающейся смертью отца?
БАРБАРА: Да, он мне неоценимо помогал. И я ему тоже. Он боролся -- я
действительно так считаю, мне не кажется, что это тоже было частью игры. Он
боролся со своими мыслями, иногда он казался просто одержимым. Он часто
говорил, что сражается с безумием. Я никогда не видела его таким жалким. Он
потерял своего маленького мальчика. Многие его коллеги и знакомые по
университету были холодными и важничающими позитивистами, и относились к нему
с презрением. Каждый день он плелся по кампусу со своим чемоданчиком, одетый в
темный фланелевый костюм-тройку даже в ужасную жару. Ежедневно, с девяти до
пяти, он сидел в одном из небольших читальных залов библиотеки и писал свою
книгу, упорно, как начинающий бизнесмен.
РИШАР: Известно ли вам, как он зарабатывал себе на жизнь?
БАРБАРА: Кое-что он рассказывал. У него были какие-то вклады, что-то подобное.
РИШАР: Он нигде не работал?
БАРБАРА: Кажется, он подрабатывал, упорядочивая этнометодологические данные
для какого-то исследовательского проекта Института Нейропсихиатрии. По крайней
мере, он там очень часто бывал.
РИШАР: В то время вы уже были замужем?
БАРБАРА: Да. Но мы оба, мой муж и я, были полностью поглощены своими
диссертациями, так что друг для друга у нас оставалось немного времени. Карлос
казался таким одиноким, несчастным и подверженным приступам отчаяния, и в его
обществе я находила необходимое мне успокоение.
РИШАР: Вы испытывали к нему физическое влечение?
БАРБАРА: Не в прямом смысле. Он был необычным человеком. Мне он казался кем-то
вроде эльфа.
РИШАР: Каково же рода влечением это было?
БАРБАРА: Очень трудно выразить словами. Это совсем не было эротической связью
между мужчиной и женщиной. Это была как будто общая игра в фантазии, интимная
связь, состоящая из невозможностей и дикостей. Это был совместный побег от тех
испытаний, которые нам тогда приходилось проходить.
РИШАР: Детские игры?
БАРБАРА: Да, что-то вроде детской возни с тычками в бок и хихиканьем. У нас
возникало ощущение всемогущества, преувеличенное мнение о самих себе -- хотя
мы насмехались и над собой.
РИШАР: И тем не менее в то же время вы чувствовали себя жалкими, ранимыми и
бессильными?
БАРБАРА: Да. Мы постоянно уверяли друг друга, что _на самом деле_ мы
серьезные, значительные, могущественные и обладаем богатым воображением, а все
вокруг, кто заставлял нас страдать, -- просто придурки. Мы говорили себе, что
в один прекрасный день мы им покажем, и что наши биографы будут смеяться над
ними так же, как мы смеемся сейчас. Можно представить себе то удовольствие,
которые мы получили годы спустя, когда встретились и рассказали друг другу,
как все это сбылось. В определенном смысле, разумеется; в большей степени это
удалось ему, чем мне. Но мы были в восторге от этой частичной реализации наших
детских мечтаний о могуществе. К тому времени мы оба уже получили докторскую
степень и опубликовали свои книги.
РИШАР: Когда вы впервые увидели рукопись "Учения Дона Хуана"?
БАРБАРА: В августе. Он был ею настолько недоволен, что грозился ее сжечь. Я на
несколько дней забрала рукопись к себе и сказала ему, что собираюсь сделать
копию и оставить ее у себя на хранение. Я боялась, что он действительно ее
уничтожит. Мы очень много говорили о ней. Я помню, как убеждала его в
ненужности этого ужасного "Структурного анализа". Мы спорили по поводу
термина "маг", я чувствовала, что он используется не к месту. И
относительно упоминаний о Яки, потому что этому слову не давалось никакого
культурологического описания. Мне н...
Продолжение на следующей странцие...