.. На охоту я как-то собираюсь. За Анюткой попросил соседку приглядеть. А мне внучка и говорит: "Иди, деда, по делам своим. Не беспокойся, я сама со всем справлюсь. Только разреши мне доску, которая у сарая стоит, попилить."
Удивился я, да, думаю, пускай играет ребёнок, раз нравится ей так играть. Положил ей доску на полено, дал пилу, ножовку и пошёл на охоту. Потом соседка рассказала.
Анютка куски трухлявой доски из мостиков повытаскивала. Верёвочкой размер сняла и по этому размеру доску, что я ей дал, пилить стала. Полдня, говорит соседка, пилила Анютка доску, но справилась всё-таки. Потом и притащила доску к мосткам, приладила её на место, где была трухлявая.
- Да как же она, такая худенькая, слабенькая, могла дотащить тяжёлую доску?
- Помощник у неё обзавёлся. Ещё два месяца назад подружилась она с псиной осиротевшей, лайкой сибирской. Бабка одна умерла на другом краю деревни нашей. Здоровая псина осталась. Ещё на похоронах Анютка всё гладила её. Потом поесть ей носила. Лайка эта сначала от двора своего не уходила, хоть и не было никого в избе. Одна старуха жила. Анютка собаку несколько дней кормила. Она и пошла за Анюткой, так теперь и ходит за ней неотступно. Помогает псина старая во всех причудах внучкиных. Вот и доску помогла тащить. Верёвкой доску Анютка обмотала за один конец, сама взялась тащить, за другой - псина эта здоровенная зубами уцепилась, так и притащили они её к мосткам. А потом Анютка у соседки гвоздей попросила, молоток мой взяла. И давай пытаться доску приколачивать гвоздями к месту. Да не получалось у неё. Соседка увидела, как сидит Анютка на мостках, заколотить гвоздь пытается. Руку себе молотком в кровь сбила. Псина рядом сидит, смотрит и скулит.
Соседка подошла, отобрала молоток и приколотила ту доску гвоздями. Назавтра, к вечеру, увидела соседка, как Анютка вместе со своей собакой снова доску тащит. Новую дырку на мостках латать.
"Ты что же, Анютка, так и будешь ко всем дыркам доски новые прибивать? Другое занятие, девичье, не можешь для себя придумать?" - спрашивает соседка. Внучка ей и отвечает: "Очень надо, тёточка, так сделать, чтоб мостки вдоль всех домиков были новые, без дырок. А то гости вдруг приедут в какой-нибудь дом, пойдут по мосткам, а на них дырки, и испортится у гостей настроение весёлое. И мамочка моя, как приедет, может расстроиться мосткам непраздничным".
Соседка приколотила вторую доску. А потом скандалить со всеми стала соседка. Ходит по дворам, кричит баба на всех: "Ремонтируйте мостки у своих домов! Не могу смотреть, как ребёнок из-за вашего разгильдяйства мается. Руки в кровь избивает".
Так, смотришь, и отремонтировали мостки, каждый у своего дома. Чтоб не слышать, как баба скандалит.
- А где же сейчас ваша внучка? - спросил я у старика.
- Краску она до крайней избы потащила, там, наверное, и заночует в крайней избе, у стариков Лосиных. Да... Там может и заночевать...
- Какую краску, зачем?
- Обыкновенную краску, масляную, ярко-оранжевую. У теплохода она краску за рыбу выменивает. Блажь теперь у внучки новая поселилась.
- Какая блажь?
- Решила она, чтоб все избы весёлыми выглядели. Радостными. Как теплоход подходит, ну, тот теплоход, что рыбу отловленную собирает, она им рыбу тащит, за краску всю отдаст. А потом банку эту в какую-нибудь избу тащит. Просит, чтоб наличники вокруг окон покрасили. Старики и красят. Скоро до меня очередь дойдёт. Ладно уж! Покрашу. Отчего же не покрасить. Может, и лучше, если покрасить, если избы веселее будут снаружи выглядеть.
- А где она рыбу берёт?
- Сама рыбу и ловит. Каждый день хоть три, хоть две белорыбицы да притащит утром, а бывает, и больше. Хоть бы раз не притащила, так нет же, цепляются рыбины на её крючки. А мне каждое утро с моим радикулитом: вставай, и всё тут. "Вставай, деда. Засоли рыбу, чтоб не пропала". Каждое утро так, - ворчал беззлобно дед.
- Как же ей удаётся со снастями справиться? Одной?
- Так говорю ж тебе, помощник у Анютки, лайка эта старая, сибирская. Псина старая, да умная, слушается её. Во всех причудах способствует. Закидушку мою с пятью крючками Анюта берёт, наживку на крючки приспособит и с лайкой к реке вечерком, место там у неё излюбленное. Один конец лески к штырю на берегу привяжет, потом на палку леску набросит, псина эту палку в зубы и плывёт. Плывёт, пока Анютка на берегу ей вслед непрерывно так приговаривает: "Плыви, Дружок, плыви, Дружок". Собака и затаскивает закидушку, пока Анютка ей с берега приговаривает. А как до места дотащит, Анютка по-другому приговаривать начинает: "Ко мне, Дружок, ко мне, Дружок". Собака палку из пасти выпускает и обратно к берегу. Ну ладно, давай спать.
Старик полез на печь. А я прилёг на деревянный диван. Проснулся на рассвете, вышел во двор и увидел. Внизу у реки Анютка, взявшись за кольцо, тащила закидушку. Огромная сибирская лайка помогала ей. Лайка, вцепившись зубами в кольцо, упиралась, пятилась назад. Они вместе тащили закидушку с приличным уловом.
Анютка была обута в явно размера на три больше, чем ей нужно, резиновые сапоги. Обута на босу ногу.
Когда улов был подтащен к берегу, она схватила сачок и побежала вытаскивать рыбу. Лайка упиралась лапами, держала в зубах кольцо. Анютка зашла в воду больше, чем позволяли сапоги, и вода стала заливаться за голенища её сапог.
Вытащив на берег, она сняла с крючков три приличные рыбины, положила их в мешок. Потом они с лайкой, взявшись за верёвку, тащили фанерку, на которой лежал этот мешок.
В Анюткиных сапогах хлюпала вода, мешая ей идти. Анютка остановилась, сняла один сапог, потом второй и, стоя босыми ногами на холодной земле, выливала из них воду. Обувшись в мокрые сапоги, она продолжала своё дело.
Когда они вместе с лайкой дотащили утренний улов до крыльца, я посмотрел на лицо Анютки и был поражён.
Пылающие румянцем щёки, блестящие решимостью глазёнки и затаённая на губах счастливая улыбка делали её уже совершенно не похожей на жёлто-бледную, прежде болезненную девочку. Анютка стала будить деда, и он, пыхтя, слез с печи, накинул куртку, взял нож, соль, пошёл разделывать рыбу. Когда Анютка поила меня чаем, я спросил, зачем она в такую рань ежедневно притаскивает домой рыбу?
- Дяденьки с теплохода, что на реке, приходят и забирают у нас рыбу. Мне деньги дают. А ещё я их краску для домиков попросила привезти. Они привезли за рыбу. И материю красивую на платье привезли. За эту материю я им всю рыбу отдала, что за неделю поймала,- ответила Анюта и достала большой кусок великолепной шёлковой ткани.
- Так здесь, Аня, не на одно платье хватит. Зачем тебе столько много? - спросил я.
- Это не мне. Это для мамочки моей подарок я приготовила, когда мамочка моя приедет, я ей ещё и платочек подарю красивый и бусы длинные тоже подарю.
Анютка вытащила из потёртого старого чемодана импортные женские колготки, жемчужные бусы, великолепный цветастый платок:
- Пусть не расстраивается мамочка, что не может мне подарки купить. Я сама теперь ей всё покупать буду. Чтоб не думала мамочка, будто жизнь её не сложилась.
Я смотрел, как она радостно показывает мне подарки для своей мамочки, вся счастливая, любуется ими, и понял: из совершенно беспомощного, жалкого и ожидающего чьей-то помощи существа маленькая Анютка превратилась в деятельного, уверенного в себе человека. И тем счастлива, что получается у неё, а может быть, ещё от чего-то её счастье... Теперь, я думаю, счастье каждого внутри у каждого. Оно в определённом уровне осознанности. Только с помощью чего достичь этого уровня, вот в чём вопрос! Анастасия помогла маленькой Анютке. Сумеет ли помочь она всем остальным? А может, нам самим нужно как-то соображать научиться...
Александр замолчал, и мы стали думать каждый о своём.
Закутавшись в полушубок и положив голову на бревно, я стал смотреть на яркие северные звёзды, казалось, они были совсем низко над нами и тоже обогревались пламенем костра. Я попытался заснуть.
Поспав часа три, на рассвете мы с Александром подошли к катеру. Но прежде чем оттолкнуть катер от берега, Александр вдруг заявляет мне:
- Думаю... Уверен. Не стоит тебе в тайгу идти. Не найти тебе теперь Анастасию. Никому не найти, и тебе тоже.
- Почему?
- Ушла Анастасия. Ушла вглубь. Не могла она не уйти. Ты, если пойдёшь, погибнуть можешь. Не приспособлен ты для тайги. А тебе ведь писать ещё нужно. Выполнить обещанное ей.
- Чтобы писать дальше, мне необходимо услышать её ответы на многие вопросы читателей. О воспитании детей, о религиях...
- Не найти теперь её никому.
- Да что ты заладил, не найти да не найти. Я знаю, где поляна её находится, найду.
- Не найти, говорю. Анастасия не может не понимать, что охота на неё началась.
- Какая охота? Местных охотников кто-то подкупает? Как вас с Егорычем?
- Да мы с Егорычем убедить пытаемся, чтоб не мешали ей, не тревожили. Когда убедить не удаётся, отвозим на противоположный берег. Охотников местных не подкупить, у них свои законы и ценности свои. Про Анастасию они до тебя ещё знали. Относились к ней с глубоким уважением. Даже между собой говорили осторожно, не понравится охотникам постороннего в тайге видеть, а стреляют они метко.
- Кто же тогда за ней охотиться может?
- Думаю, это тот, кто привёл нас к сегодняшнему дню такими, как мы есть... И дальше вести продолжает.
- А конкретнее?
- А конкретнее каждому самому вычислять нужно.
- Ну, а всё же, ты кого имеешь в виду? Таких, как Борис Моисеевич?
— Что он, лишь орудие. Нечто незримое с нами играет. И Борис Моисеевич сейчас понимать это стал, и тот, кто за ним стоял, тоже, похоже, понял.
КТО МЫ?
- Месяц назад Борис Моисеевич снова приезжал в эти края, - рассказывал мне Александр. - Он был уже без охраны и помощников. Тихий и задумчивый, разыскал меня. Проговорили мы с ним целый день. Скорее, это был не разговор, а его исповедь. Не мне, конечно, а самому себе исповедь. Он подарил мне копию своего отчёта о контакте с Анастасией. Я сделал для тебя выписки из него, хочешь, прочитаю?
- А для кого этот отчёт делался?
- Не знаю, и сам Борис Моисеевич не знает. Со своим заказчиком он встретился в солидном зале с камином. Заказчик назвался представителем Международной академии. А академий сейчас много развелось попробуй, разберись, какая наиболее серьёзная. Сейчас ведь о серьёзности по величине финансирования стали судить.
Заказчик этот на финансирование не скупился, всю поездку оплатил сразу наличными, премию пообещал группе немалую и включение всего отдела, возглавляемого Борисом Моисеевичем, в серьёзную научную программу, связанную с Анастасией.
Когда Борис Моисеевич с ним после возвращения встретился и отчёт ему представил, заказчик просмотрел отчёт бегло. Похоже, он уже был информирован, бросил листки с отчётом в камин, а Борису Моисеевичу сказал:
- Перед вами стояла задача налаживания контакта с объектом "Х", как вы сами назвали Анастасию. Вы применили при выполнении задачи не только свои научные методики, способности к убеждению, но и насилие. Насилие - это ваша инициатива. Мы решили удвоить ваш гонорар за организацию экспедиции, но на будущее прервать с вами наши взаимоотношения. Получите свой гонорар, - указал он на дипломат, стоящий рядом с креслом,- и забудьте об экспедиции.
Борис Моисеевич пытался объяснить, что насилие произошло случайно и ему самому вся история неприятна, и он понимает, какой вред для будущих контактов с Анастасией нанесла неловкость их группы, и потому он лично отказывается от гонорара вообще.
И тогда сидевший у камина человек встал с кресла и, не терпящим возражения голосом, произнёс:
- Возьмёшь. И уйдёшь. Не ради дела твоё рвение было, а ради денег. Так получи их. Больше ты нам не пригодишься.
Борис Моисеевич взял дипломат с деньгами и вышел из обширного кабинета-зала. Он пытался делить деньги поровну между участниками экспедиции, но не все их брали. Эти деньги словно подчеркивали величину чего-то неприятного, содеянного людьми, участниками экспедиции.
- Почему ты мне только выписки сделал из этого отчёта? - спросил я у Александра.
- Судя по книге, ты не очень-то любишь читать труды, изобилующие непонятными д...
Продолжение на следующей странцие...
