ос сел. И до сих пор - такая грустная история. Расселено эскимосское село Наукан - совершенно оригинальное. Это почти отвесные скалы, ветра жуткие хронические, но там люди всегда жили. И там был центр эскимосской культуры, культуры азиатских эскимосов. Все танцы эскимосские, которые сейчас есть, и мы танцуем - ну, не все, но одно из самых ярких явлений - это были вот науканские эскимосы. Но потом - колхозы, всех согнать туда, там жить нельзя, там плохо, невозможно... Всех расселили. А в сознании людей трагедия запечаталась. И до сих пор все равно она осталась. Каким образом, я не знаю. Знаете, большие народы, многочисленные (на самом деле большие и малые - это не очень верно, есть многочисленные и есть малочисленные) - у них как-то это все плавно размазывается по организму, по 140 миллионам все это плавно распределяется и, видимо, не так звучит. А когда, извините, три тысячи человек? То есть это трагедия персонально каждого. Или, там, 16 тысяч человек, как чукчи. Сейчас неизвестно, что у нас будет по последней переписи. Это персональная трагедия.
В.: И что в результате этой трагедии происходит?
И.Д.: А взяла культура и исчезла. Была на этом месте богатейшая культура живая - она размылась. Остались образцы одни. Это все сложно. Это, скорее, не ко мне. Это, скорее, к культурологам, которые действительно этим занимаются. Я ремесленник, я пограничник. У меня задача народ пасти. Чтоб ни туда не выпали, ни туда не выпали. Я тут, как наседка, сижу на своих детях и воспитываю.
В.: А ведь вы воспитывались тоже в шаманской традиции?
И.Д.: Я росла в нормальном русском городе. Я метиска, у меня папа русский. Мама у меня типичная шаманка. Но тогда это было говорить нельзя. Она у меня "дохтур", а не шаманка. Причем нормальный человеческий доктор. И по-чукотски разговаривать было как-то странно. И чукчей в школе обзывали. Потому что - что такое малочисленность, многочисленность? В чем она выражается? А в том, что ты ходишь в школу - у тебя класс 30 человек. И два или три человека из этих тридцати - это местные жители. И то вот две нормальные девочки, которые живут в интернате, потому что они тундровые, их вывозят, отрывают от среды. Ну, и я метиска. Ну, там, может, еще кто-то, пара-тройка метисов. Всё, приехали! А у меня абсолютно рафинированное воспитание, у меня абсолютно европейское воспитание. А то, что, оказывается это раз копнула - оно вылезает - ну, и слава Богу. У меня девицы приходят такие. Они приходят совершенно как белый лист бумаги. Раз копнул - проявилась традиция. У русских уже так вот не копнешь. Русские в данном случае это у нас обобщенное название европейцев, скажем. У нас вся культура русская (хотя это тоже моя традиция, у меня родной язык русский, в конце концов), вся традиция русская - это традиция застольных песен. Всё! До калинки-малинки только. Ерунда какая-то.
В.: Откуда такое многообразие форм традиции, которую вы представляете?
И.Д.: Так у меня студенты все оттуда. У меня в коллективе представители 9-10 народов. Очень смешная история - это якутские эвены, например. У меня девочки-эвенки. Но из Якутии. Учат здесь эвенский язык. Запросто. И все общение там происходит на якутском языке. Ну уже какие они, нафиг, эвенки? Ан нет. Вот не якутские они. Все равно четкое разделение вот этой всей клановости. Всё есть, всё присутствует. Народ так выживает, народ так самосохраняется.
В.: Как удается танцы, какие-то обряды изучать и показывать?
И.Д.: Обряды я не беру принципиально. Потому что нечего обрядам делать на сцене. Многие коллективы эти обряды берут и что-то там пытаются показать. Я не знаю, мне не нравится такое. Либо это превращается в балет, как у якутов. То, что не балет, это примитив - другой крен пошел. Их побольше, скажем так, миллион, не миллион - я не знаю, но их побольше. И вообще, на Севере надо учиться, потому что как происходят этногенез и все эти процессы? Они начинают самоутверждаться. Слава Богу, их много, язык, все хорошо, все замечательно. Европейцы их увидят вдруг. Английский там учат, балет... Ну, елки-палки, ко мне приходят якутские студенты, и у меня они не задерживаются. Они все уже балетные. Я ничего с ними не могу делать. Они не способны, они не хотят уже воспринимать чужие традиции. А это несложно, если свою услышишь, если своя в тебе звенит, ее можно вынуть, то и остальные, значит, воспринимаются. Потому что традиционная культура это такая штука. А традиционные движения... Я считаю, что у нас ноу-хау - то, что мы ставим традиционные движения из разных традиций. Причем делаем это хитро - по точкам внимания, просто по телу.
В.: Как удается это вытащить - если приходит какой-то там студент, например?
И.Д.: У кого-то легко, у кого-то просто дрессировка. Но дрессировка - это значит, не затанцует никогда. Потому что традиционный танец это состояние.
В.: Так вот как вы подходите к этому?
И.Д.: А только через подражание, подражание другим. То есть сплошное обезьянничанье. У кого-то - раз! - и выскакивает. Кого-то приходится дрессировать... У меня есть замечательная девочка. Русская. Выросшая на Сахалине.
В.: Нет, для того, чтобы подражать, нужно иметь какую-то исходную форму.
И.Д.: Есть носители. Мне, в конце концов, подражание. Чему угодно. Потом, мы, слава Богу... Такое гениальное изобретение человеческое, как видеозапись. Все бы накрылось медным тазом, если бы не изобрели кино, не изобрели видеозапись. Потому что слава Богу, это есть. Что делают с балетом? Балет берут и записывают. А как записать традиционный танец? Или как записать традиционную песню? У нас фольклористы, куча записей, нотками все честно пишут. Я говорю: "А как манеру фиксировать будем?" - "Ну вот, там же глиссандо, там туды-сюды..." Ерунда все это, не фиксируется это все. На бумажке это все не фиксируется. Только через подражание. Да хоть с телевизором танцуй. Ерунда все.
В.: Тогда режиссура в чем, в чем ваши действия? Как проявить состояния?
И.Д.: А не испоганить. Режиссура тут минимальная - чтобы это было красиво и выразительно. А все остальное - это берешь себя и давишь себе на горло. "Наступить на горло песне". Не испоганить, не сделать это балетом. Вот и все. Такая антирежиссура получается.
В.: А то, что вы говорили про множество точек внимания и так далее...
И.Д.: Ну, это технология. Это все технология, это я не скажу. Это просто можно показать. Все это занудно достаточно. Хотя кому-то весело, кому-то занудно, из кого-то само прет. Из кого-то вынимаешь. Кто-то вообще... крест ставишь и расслабляешься на эту тему. Способности - они все равно то же есть. Кто-то способен, а кто-то неспособен, правильно? Вот, у меня к языкам способностей нет. Хотя, может я просто ленивая. Не знаю. Все настолько сложно. Почему я так нервно к шаманской теме отношусь - потому что все так непросто. А народ взял - начитался книжек... "Ой, я все понял!" Боже мой, ну как же это так?
В.: Но ведь приезжают какие-то люди, называют себя шаманами, проводят здесь тренинги...
И.Д.: Во-во.
В.: Что это за деятели?
И.Д.: А кто их знает - что за деятели. Вот у них и спрашивайте. Вначале я веселилась. А сейчас я в ужасе, потому что люди себе просто плохо делают. Это знаете - как в американском фильме. Американские фильмы страшно люблю. Потому что стоит дом на пустыре, страшно, откуда-то оттуда доносятся какие-то жуткие кошмарные звуки, прется тетка одна по улице по темной... Нет, ей надо туда зайти посмотреть, а что ж там за странные звуки? Вот такой вот подход голливудский у нас: а вот надо залезть и посмотреть, а вдруг пронесет? А че будет - вот я туда полезу? Непонятно мне это все.
В.: Почему человек любой культуры может спокойно зайти в церковь, отстоять литургию, и так далее, и все нормально... Почему же так опасно попасть к настоящему шаману?
И.Д.: Я не знаю. Я не могу зайти в церковь безнаказанно. У меня приключение на тему было такое жестокое. В католическую свободно, кстати. С католической проблем нет. В православную... проблемы начинаются. И вообще мне там плохо.
В.: Можно как-то этот феномен обобщить?
И.Д.: Я не знаю.
В.: Действительно же приезжают люди, которые пытаются проникнуть к шаманам, с ними тоже что-то там не очень хорошее случаются. То есть люди разных культур непересекаемы, что ли, в традиции?
И.Д.: Как традиции могут пересекаться? Хотя нет, могут, легко. Сказки индийцев, например, лихо трактуются Библией. Допустим, я агрессивна к православию. Мне оно не нравится. Ну, не желаю я! Я не знаю даже, почему. Не знаю. У нас есть чудесная икона дома, Николай Чудотворец. Как она мне нравится! Потрясающая икона, начала прошлого века. Вся золотая. Ну, повесила я ее. В общем, кошмар какой-то. Сняла. Опять повесила. Опять сняла.
В.: Состояние портится?
И.Д.: Я болею. Я просто болеть начинаю. Значит, оно живое. Значит, оно что-то делает, правильно? Так же и все остальное. И дождь идет, когда в Лавру прусь и не хочу. Я не могу туда! Понимаете? Раньше мне было проще, когда я на эту тему и не думала, и не заморачивалась. Хотя, может, и нет. Я была молодая, я была занята другим. Потому я и говорю: я пограничник. Мне надо, чтоб дети с обрыва не свалились ни в ту сторону, ни в ту сторону. "Зелененькие туда, красненькие туда". И не перепутались. А если перепутывались, то они знали, как они перепутываются, зачем перепутываются, чем перепутываются. Или относились к этому перепутыванию как-то нормально. Чтобы они понимали, что они делают. Если ты понимаешь, что ты делаешь, то тогда вопросов нет. А большинство-то людей оголтелые.
В.: Студенты - каждый представитель какой-то там своей традиции. По несколько человек. Но ведь вы берете, и каждый из них исполняет танцы других. Нужна ли здесь какая-то техника безопасности?
И.Д.: Иногда - да.
В.: А в чем она состоит?
И.Д.: Это не в танцах проблема, это проблемы общения. Ну, чтоб волосы не облезли. Чтоб девушки чего-нибудь тебе сказали. Учишь. То есть лоб натирает. Потому что иногда скажут что-нибудь. По первости еще бывает. Не дай бог разозлить. Сказанут - потом не отмоешься. Такие были моменты. Но немного. А я не пускаю. Я просто не пускаю. Сразу отсеиваю. Я стала большая, наглая, я просто сразу выгоняю. Тогда еще, по первости... Не знаю, живое это все. А традиция тем более. Православие, как выяснилось, живое. Действует, живое. Ну не все, конечно. Я вижу, где живая икона, а где неживая икона. Предмет работает или не работает. И в народе православие живое тоже. Раз работают все эти заговоры, свечки. Работает все. Если бы не работало, и вопросов бы не было. Значит, не надо им было туда. И эта вот распознавалка, чувствовалка - надо или не надо - она ж должна у людей быть. Это же чувство самосохранения должно быть.
В.: Это очень интересная штука, распознавалка, и, на мой взгляд, именно она составляет в любом деле какую-то основу. Что это такое, как она чувствуется, как переживается? Что это за орган, будем говорить так, как его можно описать?
И.Д.: Распознавалка? Кто его знает. У кого-то это сенсорика чистой воды. У кого-то это знание, перманентное знание. У меня это скорее знание, чем приобретенное. Потом, видимо, у моих студентов - это не забитое тело. Почему у меня девицы более чувствительные - тело не забитое. По-разному. Ну, это тоже думать надо. А знание... У нас, допустим вообще клуб сновидений. Это беда какая-то. Чего только народу не снится! Причем у меня когда-то было одно из самых больших впечатлений в моей жизни года 3-4 назад, а может быть, больше - мне почему-то приснился сон из другой традиции вообще. Причем, когда я проснулась, я Саше Воронову1 описывала, он на меня хлопал глазами. Причем, это еще тогда было, когда я только пришла сюда, я особо еще не вникала, у меня тогда другие проблемы были, - организация производства, скажем так. Мне приснился сон про каких-то мальчиков. Как два мальчика залезли в пещеру, и что-то они там сделали, что-то они там не сделали, а там лежал кинжал, изогнутый, красивый. И он сделал какую-то лажу - обиделся этот кинжал. В общем, я не помню контекста, не суть, я помню действие, которое он сделал. Он взял и у мальчика что-то отрезал. И продолжение было, вторая серия - у меня такие сны ...
Продолжение на следующей странцие...
