нее понятными. Например, как организовать волевое управление процессом. Какие-то моменты здесь начинают становиться понятными. Но здесь, опять-таки, проблема. Для того, чтобы управлять живым, надо построить соответствующий язык, которым формулировать предписания. По сути дела, психонетика претендует на то, что она дает способ построения этого языка - для того, чтобы управлять живым, формулируются точки управления, все остальное. Для того, чтобы управлять с точки зрения воли - волевое управление, здесь, по сути дела, языковая метафора - нечто иное. Это нечто удаленное, соблазнительное, но далеко отстоящее.
В.: Можно ли к волевой технологии, например, причислить в какой-то степени технику деконцентрации внимания?
О.Б.: Эта техника, скорее, используется, в организмической работе. Хотя в принципе, конечно, определенные моменты, позволяющие создать состояние чистого сознания, фундаментального сознания - конечно, из деконцентрации они проистекают. Ну, когда она попадает в правильные руки. Вот у Саши Воронова. В его руках эта техника приобрела внезапно новое измерение. Для меня это был момент работы с информацией, со структурами, с выделением фоновых реальностей. У Воронова оно зазвучало совершенно иначе. То, что может сформировать фундаментальное сознание вне смутности, то, что может создать позицию, с которой можно осуществлять переход из одного состояния в другое - напряженный переход. Но о технологиях мы сможем говорить тогда, когда мы сможем построить язык, которым мы могли бы написать инструкции. Он будет столь же непохож на то, что мы сейчас имеем в психонетике, как психонетика абсолютно непохожа на обычные языки...
1 О.Г.Бахтияров "Деконцентрация". Киев, "Ника-Центр", 2002
2 О.Г.Бахтияров "Постинформационные технологии - введение в психонетику". Киев, "Ника-Центр", 2000
Глава 3
Андрей Жуков
Андрей Евгеньевич Жуков - врач-реаниматор.
А.Ж.: Вас больше какие вопросы интересуют?
В.: Меня интересует что такое магия с точки зрения врача-реаниматора? Как это проявляется в вашей профессии? Какие это могут быть ситуации? Наверняка это некие измененные состояния сознания, которые возникают, когда вы работаете с человек, который находится на грани жизни и смерти. Что при этом с вами происходит, как вы это чувствуете?
А.Ж.: Я понимаю. Дело в том, что медицина ведь сама по себе выросла из магии, из прикладной магии как таковой. Если следовать классификации магий, существует белая магия - работа с силами добра, есть черная магия - работа с силами зла. В таком случае, если дальше развивать в духе фэнтези, есть зеленая - растений, красная для огня, коричневый маг работает, по-моему, с животными... Следуя этой классификации, медицина - это серая магия. Это работа с людьми. И собственно, когда-то медицина и была областью магии, то есть магическое воздействие на человека и на силы, которые вокруг него существуют. Или в нем, что, в общем, одно и то же. И надо сказать, что сама по себе медицина, как я ее представляю, какой она существует в настоящий момент, она носит очень много магических компонентов внешних, в атрибутике. Белые халаты, что характерно больше в странах, где магическое начало достаточно сильное, например, у нас в России, постоянно иррациональные магические компоненты включаются в жизненный контекст. Белые халаты врача были чем-то обязательным, начиная с девятнадцатого века. Во многих других странах это не было строго регламентировано. Белый цвет - это цвет, собственно, с двумя значениями. Смерть или свобода. В некоторых культурах он обозначает смерть, цвет траура, а в некоторых культурах - свободу. Магия цвета - это отдельный мир. Я просто в свое время достаточно много им занимался, поскольку он имеет довольно четкое прикладное значение в психотерапии. Так что в современной медицине довольно много магических компонент... Это замкнутая кастовость, осознание себя как медика, как врача. В медицину часто приходят люди, которые хотят в первую очередь каким-то образом воздействовать на людей, подсознательно чаще, или осознанно.
В.: Клятва Гиппократа, опять же.
А.Ж.: Да, клятва. Все самые различные компоненты. Более того, если мы начнем, скажем, с самого начала обучения медицине, то с чего оно начинается? - С многих часов, проведенных в анатомичке, которые не имеют под собой никакого рационального объяснения. Потому что, в принципе, какая разница - вы по компьютеру учите анатомию, что может быть, даже и удобней, или в анатомическом театре. А все это разбирание бесконечное трупа - это скорее методологически обусловленная, еще старая, с 15-16 веков, из европейской медицины тянущаяся традиция, когда человек должен прикоснуться сначала к смерти (это, наверное, подсознательное стремление тех, кто создавал такую школу), а потом уже, разбираясь в смерти, он будет разбираться и в живом. Эти корни куда-то к философам ближе к старым каким-то относится. Ну, и прочие компоненты. Надо сказать, что в современной медицине они носят немножко уже внешний характер. Потому что, конечно же, содержанием настоящей современной медицины является технология. И во многих странах это настолько очевидно, что сейчас идет уже разговор о замене собственно человека - врача технологией во многих областях, и так далее. Остается только вот эта вот кастовая некоторая отгороженность, и даже в тех странах, где технология может уже заменить врача во многих областях, - все равно право последнего принятия решения остается за человеком, конечно. Ну, это уже, скорее, более этические моменты.
А у нас - даже не знаю... Вот эти внешние компоненты магии в медицине - мне лично они не очень нравятся. Более того, я когда выбирал для себя профессию, юношей совсем, подростком, мне медицина не нравилась именно вот такой вот кастовой отторженностью какой-то, вот этим постоянным подчеркиванием некоей власти харизматической над человеком, очень такой отчетливый момент. Я, собственно, в медицину и не собирался. Я собирался идти либо на филфак, либо на биофак. Была юношеская дружба, был приятель, который хотел пойти в военное училище... Мы выбрали нечто среднее, Военно-медицинскую академию - вроде как военный и вроде как близко к биологии. И в результате, там изменились условия приема, в последний момент мы передумали, забрали документы и поступили в педиатрический институт, и дальше, отучившись, закончили его. Собственно, те минусы, которые я когда-то видел в медицине, они для меня не изменились. Я до сих пор не люблю такие вещи в медицине, как не в области знаний, а как именно в чем-то кастовом. Зато у меня оказался тот плюс, что я пришел немножко со стороны в медицину. У меня к медицине был более естественно-научный подход, чем желание соответствовать этому... В какой-то момент мне это очень помогло. В частности, у меня не было такого пиетета перед различными кастами, перед громким именем, я более-менее старался объективно оценивать ситуацию. Для меня, по крайней мере, это, наверное имело значение. А потом, естественно, в медицине открылось много других вещей, которые не были связаны с внешней магической атрибутикой, а, наоборот, были связаны с какими-то очень интересными внутренними вещами, содержащимися в медицине как в области знаний, как в области деятельности...
Во-первых, у меня определились, наверное, две области, два направления, в которых я преимущественно работал. С одной стороны, это органическая неврология, травмы, инсульты, и реаниматология, крайние состояния, которые происходят с человеком, с мозгом, с организмом...
В.: А это был свободный выбор?
А.Ж.: В общем, да, свободный, да, как-то все складывалось в пользу этого выбора. Надо сказать, что меня с детства привлекала в какой-то степени психотерапия. Как многих подростков, психотерапия и психология привлекают, как нечто, помогающее разобраться в себе самом. Не все отдают себе в этом отчет, но очень многие психологи и психотерапевты идут в эту область с целью решить свои собственные проблемы. Если они их разрешают, то дальше они начинают эффективно работать. Если они всю жизнь занимаются разрешением собственных проблем, то это превращается в такую бесконечную форму ученичества на людях.
И потом я вдруг себя поймал на том, что занимаюсь попеременно то одним, то другим преимущественно. То есть я работаю в одной области, неврологии, которая позволяет заниматься и функциональной неврологией, приближенной к психотерапии, - психосоматическими заболеваниями, и грубой неврологией, которая занимается мозгом как органом. Вот так, наверное, и получилось.
Какие именно моменты в медицине наиболее интересны? В любой области, знаний, наверное, есть интересные моменты, если заниматься ей достаточно глубоко. Получилось, что я стал этим заниматься, тут мне и открылось многое, естественно.
В.: Что открылось?
А.Ж.: Ну, вопросы как самые общие, так и узкоспециальные, которые связаны, скажем, с проблемными вопросами органической неврологии. Проблемы, связанные с такими вещами, как инсульты, с наукой о мозге. Это же одна из самых насущных проблем современных, поскольку инсульты, пожалуй, стоят на одном из самых первых мест по смертности. Нерешенные проблемы, совершенно нерешенные. В отличие там, скажем, от кардиологии - она на двадцать лет вперед идет, если не больше. Так и огромная проблема, особенно, да и не только, в нашей стране, в нашей стране особенно, связанная с болезнями психосоматического характера. Это когда человек из своей жизненной ситуации находит выход в болезнь, не имея других выходов. И это носит ритуальный характер в обществе. Тут немножко по-другому можно рассмотреть этот вопрос, так уж если совсем теоретизировать пытаться. Каждый человек рождается с определенным уровнем напряженности, скрытой дисгармонии. Она обусловлена самыми различными вещами. Ну, генетическими - раз, течением беременности - два. Тип реакции на стресс, например, передается во время беременности. Были очень красивые работы, в начале восьмидесятых годов, экспериментальные, на крысах, которые показали, что именно во время беременности происходит передача типа реакции. То есть приобретенный тип реакции на стресс может затем передаваться детям негенетическим путем. В общем, достаточно интересный момент. Но важно то, что ребенок рождается с определенным уровнем дисгармонии какой-то. Она затем в течение первых двух лет жизни, первого особенно года, в меньшей степени - второго, находит реализацию, с помощью окружающих, с помощью семьи, взаимодействия с матерью большей частью. Во-первых, уровень бывает разный. Один человек с высокой степенью дисгармонии, другой - с крайне низкой. С крайне низкой степенью дисгармонии - это как раз те дети, которых брахманы выбирали в качестве святых. Они их при рождении находят и говорят: вот это ребенок, который будет нашим святым. Соответственно, ребенка выбирают, кормят, холят, лелеют, никаких отрицательных моментов у него в жизни не возникает. Он такой благодушный, толстый, как правило, сидит и источает вот это благолепие. Или в русской традиции это юродивые. Не злобные которые, а такие вот - блаженные, скорее, которые на все отвечают миром. То есть человек внутренне абсолютно не дисгармоничный, у которого не существует каких-то отрицательных проявлений... А у каждого человека есть какой-то свой фоновый уровень, который реализуется либо в психических каких-то моментах. Крайняя тяжелая степень - это психическое заболевание. Это психоз, разрушение личности, психики. Поменьше - это психосенсиопатия. То есть он выкидывает свою агрессию, свою дисгармонию на окружающих, является таким социопатом, психопатом, который все время крушит все вокруг себя. Или невротик, который замыкает на свои проблемы ближайший круг. При этом часто невротики довольно здоровые люди физически. Если у него не такая высокая степень, не достигающая степени болезни тревожность, он, соответственно, будет не невротиком, а просто немножко невротичным человеком. Шкала - она как бы идет и по интенсивности, и по проявлениям. И это все, что касается психики и внешнего такого. И если человек - в жесткой обычно фригидной семье это возникает - не имеет возможности реализовать вот эт...
Продолжение на следующей странцие...
