ь, а встретимся через неделю. Почитай пока Гессе.
Дома я почти сразу свалился спать. "Клейна и Вагнера" прочитал лишь через несколько дней. Последние страницы действительно потрясли меня:
"Он сел на борт лодки, ногами наружу, в воду. Он медленно наклонялся, пока лодка мягко не отделилась от него сзади. Он был в космосе. В немногие мгновения, прожитые им еще за тем, было пережито куда больше, чем за те сорок лет, что он до сих пор находился в пути к этой цели. Началось вот с чего. В тот миг, когда он падал, когда мимолетную долю секунды висел между бортом и водой, ему представилось, что он совершает самоубийство, мальчишеский поступок, нечто не то чтобы скверное, а смешное и довольно дурацкое. Пафос желания умереть и пафос самого умирания сник. Ничего от него не осталось. Его умирание уже не было необходимо. Теперь уже нет. Оно было желательно, прекрасно и желанно, но необходимо уже не было. С того мига, с той молниеносной секунды, когда он с полным желанием и с полным отказом от всех желаний, с полной готовностью решился упасть с борта, упасть в лоно матери, в объятия Бога - с этого мига умирание уже не имело значения. Ведь все было так просто, все было так на диво легко. Не было больше никаких пропастей, никаких трудностей. Вся штука была - решиться упасть! Это ярко вспыхнуло, как итог его жизни - решиться упасть! Это было достигнуто. Это великое, единственное - он решился упасть. То, что он решился упасть в воду и в смерть, не было необходимо. С таким же успехом он мог бы решиться упасть в жизнь. Но от этого мало что зависело. Важно это не было. Он был бы жив, он вернулся бы, но тогда ему уже не нужно было ни самоубийство, ни все эти странные обходные пути, ни все эти мучительные глупости, ибо тогда он преодолел бы страх. Ты страшился тысячи вещей. Страшился боли, судей, собственного сердца, сна, пробуждения, одиночества, холода, безумия, смерти, особенно смерти. Но все это были лишь маски. На самом деле страшило тебя только одно - решиться упасть, сделать шаг в неизвестное, маленький шаг через все существующие предосторожности. И кто хоть раз отдавался, оказывал великое доверие, полагался на судьбу, тот обретал свободу. Он не умом так думал, он этим жил, он чувствовал, ощущал это на ощупь, на вкус, нюхал. Он видел сотворение мира, видел гибель мира. Они, как два войска, постоянно двигались навстречу друг другу, никогда не завершаясь, вечно в пути. Мир непрестанно рождался и умирал непрестанно. Каждая жизнь была выдохом Бога, каждая смерть была вдохом Бога. Кто научился не сопротивляться и решался упасть, тот легко умирал и легко рождался. Кто сопротивлялся, тот страдал от страха, умирал трудно, рождался нехотя. Сонмы людей и животных, духов и ангелов стояли друг против друга, пели, молчали, кричали, вереницы существ тянулись друг другу навстречу. И каждое не осознавало себя, ненавидело само себя. Тосковали они все о покое, их целью был Бог, было возвращение к Богу и пребывание в Боге. Эта цель порождала страх, ибо была заблуждением. Не было на свете никакого пребывания в Боге! Никакого покоя на свете не было! Были только вечные, великолепные, священные выдохи и вдохи, созидание и распад, рождение и смерть, исход и возврат, без начала и конца, и потому было на свете только одно Искусство, только одна Наука, только одна Тайна - решиться упасть, не противиться воле Бога, ни за что не цепляться, ни за добро, ни за зло. Тогда ты избавлен, тогда ты свободен от страдания, свободен от страха, только тогда125".
Но, опять же, как применить это к собственной жизни? И как "решиться упасть" в жизнь, в "свою судьбу", как выразился Кирилл? Это было мне неясно. Ностальгия по несбыточному... Кирилл явно польстил мне, заявив, что я нахожусь в процессе Великого Алхимического Делания... Сомнения, в том числе сомнения в том, что говорил Кирилл, и в том, что писали "классики", терзали мою душу. Может быть, прав был Венедикт Ерофеев, когда сказал: "Ибо жизнь человеческая не есть ли минутное окосение души? И затмение души тоже? Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой меньше. И на кого как действует: один смеется в глаза этому миру, другой плачет на груди этого мира126".
Встретились мы с Кириллом, как и договаривались, через неделю. В парке Сосновка встретились. Был конец марта, а на аллеях все еще лежал снег. Сосновка - большой парк. В нем есть очень уединенные уголки, где редко встретишь прохожего. В такой уголок мы почему-то и забрались, гуляя по аллеям. Присели на скамейку. Кирилл вытащил из рюкзака исписанную разноцветными ручками тетрадь. (Иногда он не носил с собой книги, а читал выдержки из своих тетрадей).
- Итак, продолжим про ценностные сюжеты. На процессы рождения, воспитания и становления личности оказывает влияние множество самых разных обстоятельств. Это и генетика и протекание родов, и судьба родителей и прародителей, и атмосфера в которой человек воспитывается, и некие ключевые события, психические и физические травмы, и еще много всякого. Откуда, в свою очередь, берутся эти обстоятельства и почему они складываются именно так, как складываются? - Они проистекают из некой матрицы, - можно назвать ее культурно-информационной матрицей - семьи, рода, этноса, человечества. Иными словами, проистекают они уже из тех обстоятельств, по которым развиваются общечеловеческие сюжеты данной эпохи. Корнями вся эта конструкция уходит "в глубь времен и пространств". Так что личный ценностный сюжет каждого человека, - это, в свою очередь, одна из проекций общечеловеческого сюжета. И опирается он на базис той культуры, в которой данный человек живет. Культуры - как некоего слепка, спрессованного из многообразия жизненного опыта. В этом слепке есть все: стереотипы восприятия и поведения, разнообразнейшая проблематика, коллективная память о бедах и победах; как всевозможные ограничения, так и высшие взлеты духа, отраженные в произведениях культуры, мифологии, философии, искусства, литературы...
- Я так понимаю, что имея такие древние и мощные корни, ценностный сюжет человека невероятно инертен, что и отражается в метафоре "вечного возвращения"?
- Вот видишь, не зря я тебе зачитывал всяческие цитаты. Для того, чтобы изменить имеющуюся матрицу ценностного сюжета, нам придется расшатывать не только свою личную историю, но и очень древние слои коллективного бессознательного. Для этого нужно очень много энергии. Даже то, что, казалось бы, лежит на поверхности, - очень вязкая и сама себя подкрепляющая структура, которую психологи называют "жизненным сценарием"127, - это, прежде всего, глубинные, большей частью неосознаваемые, убеждения о себе, о других людях и о жизни вообще. Убеждения - не мысли, а тот мировоззренческий фундамент, на основании которого мы совершаем поступки. Убеждения очень часто расходятся с представлениями, то есть, с тем, что мы думаем о себе, людях и мире. Убеждения формируют особенности человека - акценты его поведения, которые обрастают деталями и упрочняются, образуя жесткий каркас - образ жизни. Образ жизни, в свою очередь, подкрепляет убеждения. Возникает, как говорят в радиотехнике, "положительная обратная связь", - когда одно усиливает другое, а то, в свою очередь, подкрепляет первое. Но и это еще не все. Живя определенным образом, мы накапливаем опыт событий, воспоминания о которых также подкрепляют и образ жизни, и убеждения. Прибавь сюда фантазии о будущем и страхи, вытекающие из убеждений, образа жизни и воспоминаний. Получается несколько замкнутых друг на друга и взаимоусиливающих структур. И все это зиждется на могучем фундаменте культурно-информационной матрицы, то есть, на общечеловеческом сюжете.
- Действительно, - замкнутый круг... И что с этим делать?
- Как что? А Joker? Он выходит на сцену. Вот тут-то мы и можем понять, как косная инертная масса мертвых ликов вступает в противодействие с Живым. И это Живое не уступает по силе... Отсюда боль человеческая и страдание... И тоска по смыслу... Вот как эту тоску, эту жажду смысла описывает Фроммxl: "Все страсти и стремления человека являются попытками найти ответ на вопрос о существовании смысла или, как можно точнее сказать, попытками избежать безумия. И психически здоровыми, и невротиками движет потребность найти это объяснение, и единственное существенное различие состоит в том, что одно объяснение больше отвечает тотальным потребностям человека, и следовательно, больше способствует раскрытию его способностей и счастью, чем другое. Каждая культура предлагает свою модель, в которой преобладают определенные решения и, следовательно, определенные стремления и пути их удовлетворения. Имеем мы дело с примитивными религиями, теистическими128 или нетеистическими религиями -- все они являются попытками дать решение проблемы существования человека. И утонченнейшие, и самые варварские культуры имеют одну и ту же функцию -- различие только в том, лучше или хуже данное ими решение. Человек, отклонившийся от культурной модели, также ищет ответ, как и его более ортодоксальный129 собрат. Его ответ может быть лучше или хуже, чем ответ, данный его культурой, но это всегда другой ответ на тот же самый фундаментальный вопрос, поднятый человеческим существованием. В этом смысле любая культура -- религия, а любой невроз -- личная форма религии, при условии, что мы под религией имеем в виду попытку дать решение проблемы человеческого существования.130" Еще более драматично выражается Юнг в итоговом произведении своей жизни: "Смысл моего существования - это тот вопрос, который задает мне жизнь. Или наоборот, я сам и есть этот вопрос, обращенный к миру; не ответив на него, я так и останусь с чужими ответами, и это уже буду не я. Я прилагаю титанические усилия, чтобы исполнить эту титаническую задачу131" У него мы можем встретить также и своеобразный взгляд на проблему "вечного возвращения": "Значительные жизненные проблемы никогда не разрешаются навечно. Если даже нам однажды покажется, что они разрешились, это пойдет нам только во вред. Видимо, смысл и цель наличия таких проблем состоят не в их разрешении, а в том, чтобы мы постоянно над ними работали, защищаясь этим от отупения и закостенения.132" - Совсем близко к идее Joker'а, не правда ли? И не так все безнадежно, как кажется на первый взгляд. Повторюсь - силы инерции и Joker'а равны. Все зависит от той небольшой, - крохотной в сравнении с этими двумя силами, - добавки, которая может перевесить чашу весов в одну или в другую сторону. А добавка эта - твоя личная свободная воля. На чьей она стороне?
- Если однозначно скажу, что на стороне Joker'а - совру. Процесс колебательный.
- Потому и долгий... Давай, однако, вернемся к той теме нашего прошлого разговора, где я рассказывал о динамике развития общечеловеческого сюжета. Я хочу еще кое-что прояснить. Во времена седой древности, - Мирча Элиаде называет это мифологическим временем, где жили архаические люди, - общечеловеческий сюжет был стабильным. Он безличен. Он - не во времени, а в вечности. Элиаде пишет: "Превращение умершего в Предка соответствует включению человека в некоторую архетипическую категорию. Во многих традициях, например, в Греции, -- души обыкновенных покойников более не имеют памяти, то есть, теряют то, что было их исторической индивидуальностью. Превращение мертвых в лярв (злых духов), означает, в некотором смысле, их воссоединение с безличным архетипом Предка. Становится понятно, почему в греческой традиции только герои сохраняют свою личность (свою память) после смерти: совершая при жизни только образцовые действия, герой сохраняет память, потому что эти действия с определенной точки зрения были безличными133". Куда ни плюнь - везде, так или иначе, безличность и вечность. Но, рано или поздно, некто вышел за пределы безличности. Проявились отклонения от нормы - первые очаги уникальности. Вечность начала разворачиваться во Время. Стали развиваться индивидуальные сюжеты. Но сколько-нибудь существенные изменения в общечеловеческом сюжете накапливались за века и тысячелетия. Убыстрилась эта динамика в первом тысячелетии до нашей эры, но все равно, она была еще несопостави...
Продолжение на следующей странцие...
