ебе нереален. Аналогичным образом, все проявленные формы своей основой уходят в этот чистый свет мудрости, но ни одна из них самостоятельно реально не существует.
Тело Учителя Хань-шаня в монастыре Шести Патриархов. Учитель Хань-шань (1546-1623) был выдающимся дзенским монахом династии Мин. Он восстановил монастырь Шести Патриархов в Цао-си, провинции Гвандун за три сотни лет до того как тоже самое сделал Сюй-Юнь.
ГЛАВА ШЕСТАЯ ДОСТАВКА ТРИПИТАКИ НА ЦЗИ ЦЗУ ШАНЬ
МОЙ 66-й ГОД (1905-1906)
В ту весну настоятель Бао-линь из монастыря Ши-чжун (каменный колокол) пригласил меня дать наставления, и тех, кто пришел их получить, насчитывалось более восьмисот. После завершения этой процедуры, в то время как Цзя-чэн в полном уединении практиковал медитацию в храме Бо-ю, я посетил различные места у Южных Морей в целях сбора средств. Сначала я прибыл в Наньтянь (в провинции Юнь-нань), где дал толкование Амитабха Сутре в монастыре Тай-бин, и, таким образом, обрел несколько сотен последователей. Оттуда, преодолевая высокие скалы и проходя через места, населенные различными племенами, я достиг Бирмы. Пройдя через Шаньские государства, я прибыл в Синьцзэ и затем -- в Мандалэй. Проходя через миазматические Шаньские государства, я подцепил болезнь, которая прогрессировала и стала серьезной. Несмотря на болезнь, мне удалось добраться до храма Авалокитешвары в Людуне, в котором я встретил китайского монаха по имени Дин-жу. Я отдал ему дань почтения, но он игнорировал меня. Тогда я пошел в зал и сел там, скрестив ноги. В тот вечер, когда он прозвонил цивом, я помог ему звонить и бить в барабан. После зачтения правил раскаяния и преображения, он монотонно пропел: "Убей, убей, убей!" и трижды простерся ниц. На следующее утро, после прочтения того же текста в зале, он снова монотонно пропел тот же агрессивный призыв, и снова трижды простерся ниц. Меня удивило его поведение, и я намеренно остался, чтобы понаблюдать за ним. Его утренняя, дневная и вечерняя пища состояла из продуктов приправлен ных луком и чесноком, а также из молока. Я не стал это есть, во ничего не сказал о странности такой диеты. Я пил только ВОДУ- Он знал, почему я не ем эту пищу, и приказал, чтобы мне принесли жидкую овсяную кашу и рис без лука и чеснока. Тогда я смог поесть.'
На седьмой день он предложил выпить с ним чаю, и я спросил его, почему он призывал в зале "Убей, убей, убей!" Он ответил: "Убей чужестранцев! ... Я родился в Бао-цине в провинции Хунань. Мой отел был военнослужащим, и после его смерти я удалился от мирской жизни и начал изучать дхармуна. острове Путо. Я стал последователем Учителя Чжу-чаня, который учил меня рисовать. Десятью годами раньше я добирался из Гонконга в Сингапур на пароходе, на котором подвергся дурному обращению со стороны иностранцев. Их надругательства были невыносимы, и я буду ненавидеть их всю оставшуюся жизнь. Теперь я продаю картины, которые ценятся здесь, и по этой причине у меня нет особых забот о хлебе насущном в эти последние десять лет. Монахи, проходившие через эти места обычно очень важничали и были очень импульсивны. Редко можно встретить человека, подобного Вам, раскрепощенного и находящегося в гармонии со всем.2 Вот почему я рассказал Вам правду о себе".
Я напомнил ему, что следует одинаково относиться и к друзьям и к врагам, но мне не удалось смягчить его жесткое отношение к иностранцам. После того как я оправился от болезни, я Покинул его, хотя он настаивал на том, чтобы я остался. Когда я сказал, что собираю средства для восстановление храма, он снабдил меня продовольствием и дал денег на дорогу, купил мне билет на поезд и дал телеграмму упасаке Гао Вань-бану в Рангуне с просьбой принять меня. Вежливо простившись, он пожелал мне удачи. Когда я прибыл в Рангун, на железнодорожном вокзале меня встречали: упаса-ка Гао со всей своей семьей, управляющий Син-юань и монахи из монастыря. Я остановился в доме упасаки Гао, где меня приняли со всеми почестями. Упасака сказал: "Достопочтенный Учитель Мяо-лянь на протяжении всех этих Десятилетий интересовался Вашей отшельнической жизнью, но никогда не получал никаких известий от Вас. Он был восхищен, узнав, что Вы собираетесь посетить здешние места и написал мне, что он возвращается в Китай, чтобы произвести ремонт монастыря Гуй-шань (Черепашья Гора) в Нин-дэ (в провинции Фуцзянь). Недавно он прибыл сюда. Я сопровождал его в течение нескольких дней при посещении им Великой Золотой Пагоды (Швэдагона) и других святых мест. После этого он возвратился в свой монастырь и надеется, что Вы вскоре тоже вернетесь в Китай".
Упасака Гао проводил меня до парохода и послал телеграмму в монастырь Цзи-ло с просьбой прислать несколько монахов, которые бы встретили меня. Когда это судно прибыло к месту назначения, оказалось, что на его борту один из пассажиров умер от какой-то заразной болезни. По этому случаю был поднят желтый флаг, и все путешественника были отправлены в карантин на удаленный холм. Там более тысячи человек находилось под открытым небом, под палящим солнцем днем и под дождем ночью. Каждому выдавался дневной пищевой паек, состоявший из небольшой чаши риса и двух сырых плодов моркови. Врач два раза в день приходил проверять их состояние. За семь дней выпустили половину пассажиров. Другая половина покинула карантин на десятый день, так что я остался один на этом холме, от чего был весьма взволнован.
Я был серьезно болен и чувствовал себя несчастным. В конце концов, я лишился сил принимать пищу. На восемнадцатый день пришел врач и приказал мне переселиться в пустой дом. Я был рад этому. Я задал домовому смотрителю несколько вопросов. Он поведал, что он родом из Чжуаньч жоу. Потом, вздохнув, сказал: "Это комната смертников Они перевели Вас сюда потому, что им потребуется произвести вскрытие трупа". Когда я сказал ему, что я намеревался посетить монастырь Цзи-ло, старик был растроган и сказал:
"Я дам тебе одно лекарство". Затем он приготовил чашу шэнь-цюй (некое лекарство) и дал мне выпить, и после вторичного приема я почувствовал себя немного лучше на следующий день. Он сказал: "Когда снова придет врач, как только я кашляну, встань и постарайся, насколько можешь. выглядеть обнадеживающе. Если он даст тебе лекарство, не принимай его".
Как и предупреждал старик, врач действительно при шел, и, растворив в воде какой-то порошок, заставил мен^ проглотить его. Поскольку я не мог отказаться, я с неохотой выпил микстуру. Когда врач ушел, старик всполошился и сказал: "Теперь тебе не долго осталось жить. Завтра он придет производить вскрытие. Я дал тебе лекарство, надеясь что Будда защитит тебя". На следующее утро, когда пришел старик, я сидел на полу, но не мог ничего видеть, хотя глаза мои были широко открыты. Он помог мне подняться и увидел, что пол был в крови. Он снова принес свое лекарство. Я выпил его. Он переодел меня, вымыл пол и, вздохнув, сказал: "Другой бы на твоем месте после лекарства, которое тебе дал врач, подвергся бы анатомированию, даже не успев испустить дух. Тебе не суждено умереть, и это, вероятно, потому, что тебя защищает Будда. Когда врач снова придет в девять часов, я кашляну, подавая сигнал, и ты должен будешь продемонстрировать, что ты в порядке". Когда врач пришел и увидел, что я жив, он указал на меня пальцем, улыбнулся и ушел. Когда я спросил старика, почему доктор улыбнулся, он ответил: "Потому что тебе не суждено умереть" . Я сказал ему, что упасака Гао дал мне денег и попросил его передать часть их врачу, чтобы тот меня выпустил на свободу. Я тут же достал сорок долларов и передал ему [на мой выкуп] и еще двадцать, чтобы отблагодарить его за все, что он для меня сделал. Он сказал: "Я не должен брать у тебя деньги. Сегодня дежурит врач-европеец, и ничего не получится, а завтра будет дежурить кажэньский врач, и можно будет все устроить". В тот вечер он еще раз зашел ко мне и сказал:
"Я договорился обо всем с кажэньским врачом за двадцать четыре доллара. Завтра тебя выпустят". Получив подтверждение, я поблагодарил старика.
На следующее утро пришел этот врач, и после его визита прислали лодку, чтобы переправить меня через залив. Старик помог мне сесть в нее, и, после того как я был переправлен на противоположный берег, для меня был нанят экипаж, который доставил меня в монастырь Гуан-фу, где монах, ответственный за встречу гостей, оставил меня без внимания на целых два часа из-за моей неряшливой внешности. Я испытывал смешанное чувство: был опечален и рад одновременно. Рад потому, что только что избежал смерти, и опечален потому, что ответственный за прием гостей вел себя безответственно. В конце концов, появился старый монах, который позже представился старшим монахом по имени Цзюэ-кун. Я сказал ему, что я последователь того-то и зовут меня так-то. Он совершил поклон и пригнул мою голову к полу. Поскольку я был слишком слаб и не мог подняться, он помог мне и, усадив меня в кресло, сказал: "Упасака Гао прислал нам телеграмму, уведомляющую нас о Вашем прибытии, но Вы ничего не дали о себе знать. Почтенный настоятель и вся община были обеспокоены. Что с Вами случилось и почему Вы в таком состоянии?" Потом без лишнего шума молодые и пожилые монахи заполнили зал, и атмосфера мгновенно изменилась и стала напоминать радушный домашний очаг. Вскоре появился настоятель Мяо-лянь и сказал: "День за днем мы ждали вестей от Вас, и я стал опасаться, что Вам угрожает какая-то опасность. Я хотел вернуться в Фуцзянь и продолжить ремонт монастыря Гуй-шань, но узнав, что Вы должны приехать, остался здесь и ждал Вас". В завершение длительного разговора я сказал:
"Это моя вина" и поведал о том, что мне пришлось пережить. Мой рассказ произвел впечатление на старого настоятеля и монахов и они захотели услышать его в подробностях. Я удовлетворил их просьбу, после чего они соединили ладони в знак почтения, и мы все вернулись в монастырь Цзи-ло. Старый настоятель убеждал меня в необходимости принять лекарства, но я сказал: "Поскольку я вернулся домой, все мои ложные мысли исчезли. Я отдохну несколько дней и буду в порядке".3 Позже, когда он увидел, что я провожу несколько дней подряд в медитации, он предупредил меня: "Климат у Южных Морей жаркий и отличается от климата в Китае. Я опасаюсь того, что долгое сидение будет вредным для Вашего здоровья". Однако у меня не было ощущения, что что-то не так в моей медитации. Старый Учитель сказал:
"Вам следует теперь дать толкование "Лотосовой Сутре", дабы здесь воцарилась благоприятная атмосфера. Я возвращаюсь в Китай. Когда закончите толкование этой сутры, то не спешите вернуться в провинцию Юнь-нань, а посетите гору Гу, поскольку там я еще должен кое-что Вам сказать".
Проводив старого настоятеля до пристани, я вернулся в монастырь и приступил к толкованию этой сутры. Несколько сот человек стало моими последователями, и буддистские законники из Малакки пригласили меня дать толкование Сутре Врачующего Будды (Жнанабхайсаджье) в монастыре Цин-юнь. Затем я отправился в Куала-Лумпур, где упасаки Е Фу-ю и Хуан Юнь-фань попросили меня дать толкование Ланкаватара Сутре в храме Лин-шань. Во всех городах Малайзии, где я давал толкование сутрам, я обретал десятки тысяч последователей.
Той зимой я получил телеграмму от представителей Объединенной Буддистской Общины в провинции Юньнань. В ней говорилось, что правительство собирается ввести налог на монастырское имущество. В то же самое время Учитель Цзи-чуань из Нинбо и другие прислали мне телеграмму, в которой просили меня вернуться в Китай как можно быстрее для обсуждения этих вопросов. Год был на исходе, и я задержался в Куала-Лумпуре, где встретил Новый Год.
Примечания
1. Буддистским монахам запрещается есть "пять горячих" или пять острых корнеплодов. Это чеснок, лук-шалот, шнит-лук, лук обыкновенный и лук-порей потому, что они, как известно, будоражат кровь и вызывают гнев и похоть.
2. Это буддистская идиома, означающая совершенную гармонию в гуще всех противоречий таких, как заблуждение и просветление, самсара и нирвана, жизнь и смерть, и тому подобное, когда всякое феноменальное различение подобно волнам, поднимающимся в океане бодхи, ко...
Продолжение на следующей странцие...
