днимаем бортики, чтобы пациент случайно не свалился на пол. Это помогает избежать судебных тяжб!" И, спохватившись, добавила: "Потерпите еще немного. Доктор придет, как только освободится".
И Хоги остался лежать. Он не знал, сколько прошло времени. Случайно открыв глаза, он увидел рядом жену, потом она исчезла в смутной сероватой дымке, застилавшей глаза. Позже вокруг него столпилась куча народу. Кто-то расстегнул пижаму, затем холодное прикосновение стетоскопа, резкая боль в руке от укола - и, как в тумане, трубки, тянущиеся от руки к чему-то - ЧЕМУ-ТО, чего издалека не разглядеть. Предплечье другой руки что-то сдавило, послышался звук накачиваемого воздуха, и мужской голос, назвав вслух какие-то цифры, выдохнул "Ого!" Потом все исчезло.
Время остановилось. Времени больше не существовало. Как сквозь туманную пелену, Хоги ощущал перемещение коек, а может, это были каталки, что-то все время позвякивало и постукивало, в нос то и дело ударял раздражающий запах, но что это было - он не понимал.
Он смутно осознал, что рядом с ним или над ним - кто знает? - разговаривают двое. Доносились лишь невнятные обрывки фраз: "Кардиостимулятор?" - "Не знаю, на всякий случай будем держать наготове электроды шокового стимулятора - мне это тоже не нравится. И все же не исключено, что он еще выкарабкается. В любом случае стоит рискнуть". Голоса растаяли вдали, словно унесенные ветром. Хоги снова впал в дремоту, из которой его вырвал чей-то вопрос: "Ну, мистер МакОгуошер? Как вы теперь? В порядке? Мистер МакОгуошер! Мистер МакОгуошер! Вы меня слышите? Мистер Ма-когуошер, отзовитесь, отзовитесь! О, Боже, Боже, - продолжал тот же голос, - надо взять кровь на анализ, а я никак не найду эту проклятую вену!" - "Попробуй с другим турникетом, - посоветовал другой голос. - Иногда получается - вот этот, с широким бандажом". Кто-то, похоже, возился с его рукой. Что-то неприятно сжало его предплечье, так что вздулись кончики пальцев, затем резкий укол и возглас: "Есть наконец-то, теперь все в порядке".
Разговоры в палате понемногу смолкали, стихала суета, лишь где-то прозвенел колокольчик - раз, два, три, - и все. Три часа, подумал Хоги. Интересно, день сейчас или ночь. Не знаю. И вообще не знаю, что со мной происходит. Ну, ничего не поделаешь.
И опять голоса. "Может, ему пора принять последнее причастие, доктор?" - тихо спросил кто-то. "Пожалуй, об этом стоит подумать, - симптомы скверные. Об этом стоит подумать". - Хоги попытался открыть глаза. До чего же все странно - над ним склонился человек в черном. Может, он уже попал на небеса в сопровождении черного святого? Однако чуть позже он сообразил, что это больничный капеллан.
А время все шло. В тускло освещенной палате слабо поблескивали загадочные инструменты, мигали огоньками приборы. Едва различимо вспыхивали то желтые, то красные, то зеленые светлячки, а временами загорались и гасли белые. Где-то за окном запела птица. Вскоре, негромко шурша сандалиями или тапочками, в палату вошли несколько медсестер и санитаров. Тихо перемолвившись с ними несколькими фразами, ушел персонал ночной смены. Утренняя смена начала обход, шепотом расспрашивая больных о самочувствии, шелестя бумагами и рулонами самописцев. Наконец, дошла очередь и до Хоги. "О, сегодня вы выглядите получше, мистер МакОгуошер", - сказала сестра. Хоги немного удивился - ведь она видит его в первый раз. Склонившись над больным, сестра чуть пригладила одеяло и перешла к следующему пациенту.
В палате посветлело - наступило утро. Далеко на востоке вынырнул и начал подниматься над краем земли красный овал, мало-помалу превращаясь в полный ярко-алый шар, и едва рассеялся утренний туман, солнце засияло чистым ярким светом.
В Блоке интенсивной терапии возобновилась привычная дневная суета: одних пациентов умывали, других кормили, кое-кого даже через вену. Не оставили в покое и Хоги. Одна сестра взяла кровь на анализ, другая измерила давление. Затем появился доктор и, заметив: "А вы молодец, мистер МакОгуошер, скоро встанете на ноги", - тотчас ушел.
Прошло несколько часов, а может и дней, и Хоги, наконец, смог сидеть в кровати. К нему подошли две медсестры: "Мы переводим вас в отдельную палату, мистер МакОгуошер. Интенсивная терапия вам больше не нужна. У вас в тумбочке есть что-нибудь?"
"Нет, - ответил Хоги. - Только то, что на мне".
"Хорошо, тогда мы сейчас вывезем вас, держитесь крепче". - С этими словами сестры разблокировали колесики кровати и осторожно покатили ее вместе с капельницей, и при выезде из палаты он увидел, как на освободившееся место вкатывают койку с новым пациентом.
Хоги огляделся с естественным любопытством человека, оказавшегося в госпитале или как-то иначе ограниченного в передвижениях. Его привезли в довольно уютную маленькую палату с закрепленным у самого потолка телевизором, кроватью и одним окном. Рядом с кроватью виднелся стенной шкаф и умывальник. На узком выступе у шкафа виднелась кнопка вызова сестры, а у бортика кровати он не без интереса заметил панель управления радиоприемником и телевизором.
Сестры развернули кровать и заблокировали колесики. Одна из них тотчас ушла, другая повозилась еще немного, наводя порядок, и затем тоже вышла из палаты.
Хоги остался лежать, гадая, что будет дальше. Из коридора едва слышно доносились переговоры по селекторной связи. Он было попытался вслушаться, но потом решил, что это просто система вызова, так как врачей постоянно вызывали то на один, то на другой этаж. При этом очень часто звучала фамилия его лечащего врача. Прислушавшись, он понял, что этого доктора вызывают в палату такую-то. В такой-то палате лежал сам Хоги, и он стал ждать. Примерно час спустя явился врач: "Ну, мистер МакОгуошер, судя по вашему виду надеюсь, сегодня вам гораздо лучше, хотя должен признать, что вы нас крепко напугали". Хоги с трудом открыл глаза: "Я не могу как следует собраться с мыслями, доктор. Не могу связать события воедино. Вот вас вызвали в эту палату около часу назад, и все это время я пытался понять, почему это так, и, наконец, сообразил, что меня ни с того ни с сего перевели из Блока интенсивной терапии".
"Верно, - подтвердил доктор Роббинс. - Произошла крупная авария, и нам пришлось принять большое количество пострадавших, причем многих в очень тяжелом состоянии. А вам стало получше, и мы решили, что вам полезнее полежать в отдельной палате, чем в Интенсивной терапии".
Хоги рассмеялся: "Я спросил у сестры, почему там мужчины и женщины лежат в одной палате, и она ответила, что им слишком худо, чтобы переживать из-за ЭТОГО. До чего же она была права!"
У изголовья его кровати расположился ряд встроенных в стену загадочных устройств. Одно предназначалось для взятия крови на анализ, другое - для подачи кислорода, и еще несколько, назначения которых Хоги не знал, но с интересом наблюдал, как доктор с их помощью обследует его с головы до ног. "Все будет хорошо, мистер МакОгуошер, все будет хорошо, - промолвил доктор. - Здесь ваша жена. Думаю, она хочет войти и побыть с вами. Она так за вас тревожится". Доктор вышел, и на какое-то время воцарилась тишина. Затем, открыв глаза, Хоги увидел стоящую рядом женщину, которая выглядела живым воплощением скорби.
"Сегодня к тебе придет святой отец, Хоги, - сказала жена, - он считает, что тебе может понадобиться духовное утешение. Он сказал мне, что ты очень боишься смерти, хотя - Боже упаси! - об этом тебе пока тревожиться нечего. Доктор уверяет, что скоро ты будешь дома, а сейчас просто нуждаешься в отдыхе".
Они еще немного поговорили и о пустяках, и о тех важных вещах, какие так часто приходится обсуждать супругам, когда в дом нагрянет беда. Пока все благополучно, об этом обычно не задумываются. Хоги хотел знать, надежно ли она хранит его завещание, на месте ли его страховки, и под конец распорядился, чтобы его заместитель принял все дела и занял пост директора компании.
Пришедшему после полудня священнику Хоги признался: "Я так боюсь смерти, отец мой. В ней столько неопределенности. Просто не знаю, как быть". Священник, подобно большинству служителей церкви, изрек несколько приличествующих случаю расхожих цитат и при первой возможности отбыл восвояси, заручившись у Хоги обещанием солидного чека на нужды церкви, как только тот сможет его подписать.
День медленно клонился к вечеру, понемногу уступая небосклон легким сумеркам. Затем сумерки сгустились и наступила ночь. За окном вспыхнули городские огни, бросая причудливые тени на стену палаты. Хоги долго не сводил с них зачарованного взгляда, придавая им самые фантастические формы, пока, наконец, не погрузился в сон.
Телефон резко зазвенел, разрывая металлическим дребезжанием ночную тишь - страшный звук для женщины, чей безнадежно больной муж лежит в госпитале. А телефон все гремел и гремел без умолку. Миссис МакОгуошер рывком вскочила с постели и схватила трубку. "Миссис Хоги МакОгуошер?" - спросил чей-то голос.
"Да, это я. Кто говорит?"
Голос многозначительно ответил: "Миссис МакОгуошер, вашему супругу стало хуже. Врач полагает, что вам немедля следует приехать в госпиталь вместе с кем-нибудь из родных. Только поезжайте как можно осторожнее - в таком волнении обычно никто не следит за скоростью. Мы можем рассчитывать на ваш приезд через час?"
"Боже мой! - воскликнула миссис МакОгуошер. - Мы сейчас же приедем". Положив трубку, она медленно встала с постели, надела халат, вышла из спальни и постучала в соседнюю дверь. "Мама, мама! - позвала она. - Проснитесь, мама. Хоги, кажется, при смерти. Надо ехать в госпиталь. Вы не спите?" Дверь распахнулась, и в коридор вышла женщина преклонных лет, мать Хоги: "Да, да, сейчас оденусь. Ты тоже оденься".
Хоги, вздрогнув, очнулся. У его кровати сидели жена и мать. Да полно, в самом ли деле? Уверенности не было. Кто же тогда все остальные? Некоторые из них парили в воздухе, лучезарно ему улыбаясь. И тут - глаза Хоги изумленно раскрылись - прямо за окном пролетел ангел в длинном белоснежном одеянии, трепыхая крыльями, словно механическая игрушка. Взглянув на него, ангел улыбнулся и поманил за собой. И неведомая сила неудержимо потянула Хоги за ангелом.
Все вокруг преобразилось до неузнаваемости. В палате сгустился полумрак, появились пурпурные бархатные тени, и в этом пурпурном бархате поблескивали искорки света, похожие на пылинки, пляшущие в солнечном луче. Он огляделся: вот справа сидит жена, слева - мать, а что здесь делает человек в черном? Что-то бормочет без устали. Ах, да, Хоги вспомнил, что это священник дает ему последнее причастие. Открыв в себе неожиданную способность читать чужие мысли, Хоги испытал настоящий шок. Если спектакль удастся, думал священник, то вдова не поскупится на щедрые пожертвования для церкви. Это люди богатые, так что пусть раскошеливаются. И едва завершив обряд, он обратился к миссис МакОгуошер со словами благословения, не переставая думать: "Все это потянет не меньше, чем на сотню долларов".
Хоги охватила мелкая дрожь - все вокруг стало неверным и шатким, утратив былую надежность. Кровать казалась сделанной из какого-то воздушного материала и уже не могла его удержать. В попытке остаться на месте его пальцы отчаянно вцепились в одеяло, ибо все инстинкты подталкивали его куда-то вверх, к свету.
"Он отходит... отходит... ускользает", - услышал Хоги голос и странное шуршание. Он хотел было закричать от ужаса, но не смог и почему-то стал похож на воздушного змея. Взглянув вниз, он увидел, что от него к нелепо распростертому на кровати телу тянется мерцающая серебряная нить. До него вдруг дошло, что он смотрит на собственное мертвое или умирающее тело. Он видел склоненные головы жены, священника и матери. Затем в палату картинно вбежал доктор, рывком расстегнул пижаму Хоги и без всякой нужды приложил к груди стетоскоп, после чего печально кивнул. Театральным жестом он накрыл лицо Хоги простыней и перекрестился. Вслед за ним перекрестились священник и обе женщины.
"Следуй за нами, за нами, - зашептали таинственные голоса. - Освободись от привязи, мы о тебе позаботимся. Все хорошо, и ты отправишься на небеса".
"Да, на небеса, на небеса", - откликнулся хор голосов...
Продолжение на следующей странцие...
