аходился, несомненно, в этой области, но в целостном своем проявлении он выходит за рамки и такого способа видения мира. Эволюцию его мировоззрения можно трактовать как яркий эпизод в развитии самопознающего космического Духа, своего рода "путешествия сознания" в условиях земного материального мира.
Сам Скрябин неоднократно подчеркивал свою "независимость" от традиционных трактовок Реальности. "Мир, живший в представлении моих предков, — пишет композитор, — я тебя отрицаю. Я отрицаю тебя, все прошлое вселенной, науку, религию и искусство, и тем даю вам жить". Структуру силового поля мифа, определяющую традиционный образ мира, Скрябин воспринимает как "частоту вибраций" составляющих это поле ментальных волн — их "ритмический рисунок", находящийся над сознанием субъекта и формирующий структуру этого сознания, также принимающего участие в "коллективном творчестве" мифологического пространства: "Я (как явление) родился и начинаю повторять бессознательно ту же ритмическую фигуру, которую повторяли все мои предки. Я создаю мир, как они его создали, не ведая о своем творчестве и думая, что я воспринимаю что-нибудь в н е меня существующее. Для каждого мир был таким, каким он (каждый) его желал (бессознательно)".
Скрябин определяет сознание как последнюю и единственную реальность мира — главный "источник излучения" мифологического поля ("Все — феномены, рожденные в лучах моего сознания", которое образует Вселенную человека — то, что он может воспринять и осмыслить в мире: "Я познаю мир как ряд состояний моего сознания, из сферы которого не могу выйти". Для композитора очевидна ограниченность такого видения Реальности ("...Бытиё для меня есть, с одной стороны, мое переживание, а с другой внешний этому переживанию мир... Вселенная для меня идея, часть ее находится в поле моего сознания, есть предмет опыта. Вселенная есть бессознательный процесс. Воспринимаемое мной есть часть его, освещенная моим сознанием", но поскольку, пишет Скрябин, "я не могу выйти из сферы моего, включенного в мой мозг, сознания", то "весь воспринимаемый мною мир может быть творческой деятельностью этого сознания". Способность к творчеству, таким образом, становится основным условием расширения границ Реальности в сознании. "Недавно человек, — пишет Скрябин, имея в виду, видимо, самого себя, — сознал себя творцом всего того, что он называл своими ощущениями, восприятиями, явлениями. То, что он считал вне себя, оказалось в его сознании и лишь в нём".
Таким образом, познание Вселенной сводится к познанию "природы свободного творчества". Творчество, по Скрябину, имеет "сознательную" и "бессознательную" стороны. "Бессознательное" творчество соответствует "включенности" человека в миф: "Бессознательной стороной своего творчества я участвую в всем. Вселенная есть бессознательный процесс моего творчества". "Сознательная" сторона, напротив, заключается в преодолении рамок традиционной картины мира — "образов прошлого". "Чем сильнее образ прошлого, — замечает Скрябин, — тем быстрее он овладевает сознанием, тем больший подъём необходим для его исключения из сферы сознания... Со стороны сознания у меня переживание иного,нового, с другой все остальное в своем стремлении завладеть моим сознанием. Подъем в этой борьбе определяет качественное содержание переживаемого мной состояния".
Стремление выйти за пределы своего мифа — традиционного видения Реальности — композитор определяет как "отделение" от него, "отрицание" сформированного его структурой типа сознания: "окружающая обстановка для меня, как звено родовой цепи, является привычкой. Я хочу того, чего у меня не, я хочу создавать. Отрицать что бы то ни было — значит возвыситься над этим. Отрицание есть высота неудовлетворенности. Соединенное с хотением нового, неизведанного, оно уже есть творчество". Творческий экстаз, выводящий за пределы мифа, открывает Сознающему его ограниченность и неисчерпаемость Реальности, с которой снят покров Иллюзии. Композитор осознает, что мир неизмеримо шире человеческих представлений о нем — хотя его привычный облик также реален. "Не пугайся этой бездонной пустоты! — восклицает Скрябин. — Все это существует, все есть, что ты хочешь, и только потому, что ты хочешь, потому, что ты сознаешь свою силу и свою свободу? Ты хочешь лететь, — лети, как хочешь и куда хочешь, вокруг Тебя пустота!".
Ощущение "полной свободы" при выходе за границы мифа, состояние "божественного опьянения" всемогуществом своего сознания отражается в пафосе таких утверждений Скрябина, как: "Я существо абсолютное... Я Бог". Композитор считает, что его сознание совершенно автономно, свободно от какой-либо мифологической модели Реальности: "Если нет ничего, кроме моего сознания, то оно едино, свободно и существует в себе и чрез себя. Значит оно — господин вселенной и может по произволу изгонять то или другое из своих состояний". Преодоление мифологической иллюзии, по Скрябину — венец развития всей истории восприятия человеком Реальности. "Верования каждой эпохи в человеческой истории, пишет композитор, — соответствуют брожению человеческого сознания в ту эпоху. Мы уже теперь говорим, что воображение древних населяло леса фантастическими существами, а для них самих эти существа были реальными; многие даже видели их. Их творчество (сознание) не возвысилось до того порядка и спокойствия, каково оно теперь. Они искали, как ищут художники, набрасывая эскизы". Скрябин, видимо, искренне убежден в том, что ему удалось синтезировать все мифологические картины мира: "Народы искали освобождения в любви, искусстве, религии и философии; на тех высотах подъёма, которые именуются экстазом, в блаженстве, уничтожающем пространство и время, соприкасались они со мной... Вы, чувства терзания, сомнения, религия, искусство, наука, вся история вселенной, вы — крылья, на которых я взлетел на эту высоту".
Но в каком же мире оказывается, в итоге, сознание Скрябина, какая Реальность открывается его духовному взору? Очутившись в "Ничто", за пределами мировых Иллюзий, творческий Дух может созерцать все эти Иллюзии как свои феноменальные воплощения, не "притягиваясь" ни к одной из них: "Мое сознание вне всех своих состояний есть возможность (чистая деятельность) и в смысле временном и пространственном совершенно ничто". Но момент внимания к любой из картин Реальности, вызванный жаждой самовыражения Духа ("отпечатления Духа на материи") означает мгновенное "включение" в какое-либо из мифологических полей, определяющих конкретный способ видения мира. Бытие же Духа "в себе" оказывается для художника-творца не менее иллюзорным, чем бытие в любом из мифологических пространств; в сущности, это не постижение Реальности, а полное "отключение" от нее: "Все, что меня окружает, и я сам, есть не более как сон, нет никакой действительной множественности... Единое без множества есть понятие безразличия — ничто". Таким образом, картины мира без человека, без его сознания и "излученнного" им поля мифа не существует! Реальность бытия оказывается принципиально несводима к одному универсальному описанию: "От ничто нельзя переходить к одному, а по крайней мере — к двойственности".
Ощущение "полной свободы", декларированное Скрябиным, оказывается иллюзией: как только человек выходит из поля своего мифа, он сразу же попадает в поле другого мифа, другого описания реальности. "Вопрос, — пишет композитор, — может быть поставлен так: каким образом совершается переход от небытия к бытию, куда помещает себя дух, куда пробуждается, т.е. что он начинает переживать". Коллизия между скрябинским стремлением сохранить свою "свободу" видения мира и мощным притяжением "готовых" картин Реальности, закодированных в архетипах Бессознательного, привела к удивительному феномену. "Балансируя" на стыках различных мифологических пространств, композитор пытается выстроить новый, свой миф! Слабое поле мысли, образующееся между субъектом и объектом, Скрябин усиливает до напряженности мифологического пространства, включая в него в качестве объектов уже существующие картины мира: "Я вершина того мирового здания, которое создано усилиями всех веков". Каждое новое произведение композитора, начиная с 1903 года (с ор. 30), имеет "сверхзадачу": поддержать пульсирующую энергетику этого нового Сверхмифа, утверждая реальность его пространственно-временного бытия.
Открыл ли Скрябин Истину мира в этой новой, созданной им самим, Реальности? Несомненно, что это было главной задачей его деятельности. Если в серии записей 1904 — 1905 гг. мы находим утверждение, что "истина исключает свободу, а свобода истину", то годом позже композитор заявляет: "Я хочу познать истину. Это для меня факт неопровержимый, не требующий доказательств. Это центральная фигура моего сознания". Из рассуждений Скрябина видно, что он не связывает понятие Истины с обликом реальности в сознании воспринимающего субъекта — созданный им мир так же условен и иллюзорен, как и другие мифологические пространства. Истину композитор понимает, скорее, как Исток бытия, породивший как обычные, мифологические, так и новое, необычное, "скрябинское" искажение Реальности. Истоком ("излучающим центром") мира, по Скрябину, является мысль: "Мысль есть единственный материал творчества. Она есть жизнь и включает в себя все возможные переживания... Когда небытие, он ничто, когда она бытие, она единство и множество или множество в единстве". Композитор понимает мысль как всепроникающее поле, первичную энергию Вселенной, что "разливается, как разливается океан, оставаясь всегда равной самой себе", отождествляя ее с "универсальным сознанием", которое есть "сама мысль" и с Богом, который "как состояние сознания, есть личность, являющаяся носителем этого высшего принципа, который, как таковой, есть ничто и возможность всего, есть сила творчества".
Несомненно, что объединивший все (как, во всяком случае, казалось композитору) мифологические пространства скрябинский Сверхмиф должен был, в отличие от прежних мифов, сделать исток бытия "видимым", насколько это возможно в рамках Иллюзии. Здесь, как нигде, должна была ощущаться эфемерность материальных объектов и осязаемость духовной энергии. Реальность, открытая Скрябиным — это Реальность творящего Духа: новый мир с иными целями и смыслом бытия, многомерное пространство, где свободно текут мысли-образы. Рождение этого мира в сознании композитора было для него, видимо, не менее таинственно и загадочно, чем и для нас. Скрябин воспринял это событие как совершившееся в его Духе тайнодействие — Мистерию, лежащую в начале новой космической эпохи и определяющую ее облик, "программу" , основные задачи. Таким же образом, как мистерией Голгофы (по Р.Штайнеру — "перенесенным из Космоса га землю фактом") открылась христианская эра, "Мистерия" Скрябина должна была, стерев черты старого мира, ввести обитателей Земли в новую эпоху пробужденной энергетики человеческого сознания, вооруженного мощными силами космических энергий. "Мистерия" , по замыслу композитора, была не Концом, а Началом истинного — божественного — бытия человека. Фактически, с 1903 года Скрябин жил в иной Реальности, ином мире, ставшим для него, по словам Б.Ф.Шлёцера, "столь же несомненным, как и всеми нами видимый мир". Отдельные его произведения были как бы "окнами" в эту Реальность, открывающими ее части, но не дающими полной картины. Философские "Записи" Скрябина отражают стремление композитора "разобраться" в том, что происходило с его сознанием, осмыслить открывшуюся ему новую, необычную картину мира. Замысел же "Мистерии" можно трактовать как отчаянную попытку Скрябина соединить два мира, раз и навсегда убедив слушателей в истинности своего видения Реальности, открыв перед ними ее полный облик. Сохранившиеся скрябинские описания "Мистерии" показывают, что она должна была вынести "вовне" реальность внутреннего мира композитора. Сферический храм "Мистерии" — копия скрябинской Вселенной, где в центре находится мысль композитора — исток бытия, с которыми он в этот момент отождествляется: "Я... хотение стать истиной, отождествиться с ней. Вокруг этой центральной фигуры построено все остальное.....
Продолжение на следующей странцие...
