Некоторые люди ошибочно полагают, что поиск просветления — это
либо инфантильная регрессия, либо просто бегство от действительнос-
ти в некие «иные миры». Но это не так. Просветление, как пишет Алан
Уотс, составляет самую суть того, что происходит прямо здесь и сейчас
во всем космосе. Оно включает в себя все уровни бытия и все миры —
от наиболее плотных, материальных до возвышенных, эфирных, но в то
же самое время оно за пределами всего этого. Просветление — это то
особое состояние осознания, которое озаряет все творение, делая его
ясным и понятным, доступным для внутреннего взора. И то, что видит
внутренний взор, оказывается следующим: Я — это вся Вселенная, я
присутствую везде. Это парадоксально, но просветленный, пребывая в
своем сознании за пределами времени, пространства и причинности, в
то же время в большей мере находится в реальном мире, чем кто-либо
другой. Когда вы реализуете в себе свою сущность, вечную и бесконеч-
ную, пребывая здесь и сейчас, вам больше некуда идти и нечего ис-
кать — вы «здесь и теперь» в наиболее фундаментальном смысле и чув-
ствуете себя во Вселенной как дома.
В отобранном для данной книги отрывке Уотс обсуждает взаимоот-
ношения между обыденным и космическим сознанием, а также показы-
вает, что просветление есть не что иное, как полная отдача себя состо-
янию здесь-и-сейчас. Как однажды сказал один мудрый йогин, в самом
окружающем мире нет ничего неправильного, оно — в нашем отноше-
нии к нему. Вопрос о том, как достичь просветления, заключается глав-
ным образом не в том, «что мне следует делать в будущем, чтобы до-
стичь его?», а в том, «что из того, что я делаю в настоящий момент,
мешает мне реализовать его прямо сейчас?» Ответ таков: все то в нас,
что основывается на Эго, упорствует в утверждении нашей собственной
отделенности и сопротивляется признанию той разумности, которая живет
во всех нас, — Любви, как выразился Данте в финале «Божественной
комедии», «к которой движется все творение».
***
Самым впечатляющим фактом человеческого духовного, интеллектуаль-
ного и поэтического опыта для меня всегда было универсальное преобла-
дание удивительных мгновений интуитивного прозрения, которое Ричард
Бёкк назвал «Космическим Сознанием». На самом деле удовлетворитель-
ного названия для такого типа опыта не подберешь. Назвать его мисти-
ческим — значит спутать с видениями иного мира или с видениями богов
и ангелов. Назвать его духовным или метафизическим — значит отка-
зать ему в предельной физической конкретности, тогда как сам термин
«Космическое Сознание» обладает непоэтичным привкусом оккультного
жаргона. Однако во все исторические времена и во всех культурах мы
находим свидетельства о возникновении одного и того же безошибочного
чувства, как правило, внезапного и непредсказуемого, не имеющего ка-
кой-либо четко понимаемой причины.
Такому просветленному человеку свойственна живая и всеобъем-
лющая уверенность в том, что Вселенная, такая, какой она является в
данный момент, и как целое, и в каждой своей части совершенна на-
столько, что не требует никаких объяснений и оправданий, кроме того,
что просто она есть. Существование перестает быть проблематичным,
а разум настолько захвачен самоочевидной и самодостаточной согласо-
ванностью вещей такими, какие они есть, включая и те из них, кото-
рые обычно принято считать самыми неприятными, что не способен
найти какое-либо слово, достаточно сильное, чтобы выразить совер-
шенство и красоту переживания. Его ясность приносит иногда ощуще-
ние, что мир сделался прозрачным или сияющим, а его простота —
ощущение того, что он пронизан и упорядочен высшей разумностью. В
то же время человек обычно чувствует, что весь мир стал его со-
бственным телом и что сам он не только стал всем, но и всегда был
этим всем. И это не значит, что он теряет свою идентичность до такой
степени, что смотрит на действительность другими глазами, став в
буквальном смысле слова всеведущим, как будто его индивидуальное
сознание и существование приняты чем-то неизмеримо большим, чем
он сам, в качестве всего лишь одной из точек зрения.
Сердцевину такого переживания составляет, надо полагать, убеж-
денность или интуитивная уверенность в том, что целью и осуществле-
нием всякой жизни является непосредственное мгновение «сейчас»,
какова бы ни была его природа. Из этого озарения разливается эмоци-
ональная экстатичность, чувство интенсивного облегчения, свободы и
легкости, а часто и почти невыносимой любви к миру, которая, тем не
менее, остается вторичной. Нередко наслаждение переживанием пута-
ют с самим переживанием, интуитивное прозрение теряется среди эк-
стаза, так что, пытаясь удержать вторичные эффекты опыта, человек
пропускает его суть — то, что происходит именно сейчас, даже если оно
и не экстатично. Ведь экстатичность всегда будет составлять преходя-
щий контраст с постоянной флуктуацией наших чувств. А озарение оста-
ется, если оно достаточно ясно; после того как определенный навык
усвоен, способность его применять скорее всего также сохранится.
Термины, при помощи которых человек интерпретирует этот опыт,
извлекаются естественным образом из религиозных и философских
идей его культуры, и за их различиями часто не видна их основопола-
гающая идентичность. Подобно тому как водный поток устремляется
по пути наименьшего сопротивления, так и эмоции облекаются в те
символы, которые оказываются под рукой, а ассоциации с ними проис-
ходят настолько быстро и автоматически, что символ может показать-
ся самой сущностью переживания. Ясность — исчезновение проблем —
подразумевает свет, и поэтому в мгновения острого прояснения может
появиться физическое ощущение того, как все вокруг пронизывается
светом. Верующему это естественным образом представится как проб-
леск Божьего присутствия, как, например, в знаменитом свидетель-
стве Паскаля:
В год милости Божьей, 1654-й,
В понедельник 23 ноября, в день св. Клементия...
С половины одиннадцатого вечера
До половины первого ночи,
ОГОНЬ
Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, а не философов и мудрецов.
Уверенность, радость, уверенность, чувство, радость, умиротворение.
Или же в случае, который приводит Уильям Джеймс:
Словно сами небеса раскрылись и излились лучами света и славы. И
не на мгновение только, но весь день и всю ночь как будто потоки
света и славы протекали через мою душу, и я изменился, и все кругом
стало новым. Изменились лошади мои, и свиньи, и все остальное.
Но ясность будет также подразумевать прозрачность, то есть ощуще-
ние, что противостоящий нам мир больше не является препятствием, а
тело бременем. В уме буддиста это самым естественным образом бу-
дет ассоциироваться с учением о том, что реальность — это неощути-
мая и невыразимая пустота (шуньята).
Я вернулся в зал и был уже готов сесть на свое место, как все вокруг
изменилось. Открылся широкий простор, и земля выглядела как бы
осевшей... Я оглядывался по сторонам, и вверх, и вниз, вся Вселен-
ная со всеми своими многочисленными осязаемыми предметами пред-
ставала теперь совсем по-другому: то, что прежде было отвратитель-
ным, вместе с неведением и страстями, теперь виделось не чем иным,
как истечением моей собственной изначальной" природы, которая са-
ма по себе оставалась сверкающей, подлинной и прозрачной (1).
Подобно тому как одно и то же ощущение боли можно описать и
как горячее, и как холодное, так и описания интересующего нас пере-
живания могут принимать формы, которые кому-то покажутся взаи-
мопротиворечивыми. Кто-то может сказать, что нашел решение всей
загадки жизни, но почему-то не способен облечь его в слова. Другой
скажет, что никакой загадки никогда не было, а значит, нет и никакого
ее решения, поскольку в его переживании с очевидностью выяснилась
неуместность и искусственность всех наших вопросов. Один заявляет
о своей убежденности, что нет никакой смерти, что его истинная са-
мость так же вечна, как Вселенная. Другой утверждает, что смерть
просто перестала иметь для него значение, ведь настоящий момент
совершенен настолько, что не требует никакого будущего. Кто-то чув-
ствует себя захваченным и соединившимся в одно целое с какой-то
иной жизнью, которая бесконечно отличается от его собственной. Но,
подобно тому как сердцебиение можно рассматривать и как то, что с
вами происходит, и как то, что вы сами делаете, — в зависимости от
точки зрения, — так же человек почувствует в своем переживании не
трансцендентного Бога, а собственную подлинную природу. Кто-то по-
чувствует, что его Эго, или самость, так расширилось, что объемлет
собой целую Вселенную, тогда как кто-то другой осознает, что совсем
потерял себя, а то, что называлось его Эго, всегда было всего лишь
абстракцией. Один будет описывать себя бесконечно обогатившимся,
в то время как другой скажет, что его забросило в такую абсолютную
бедность, где даже собственные тело и ум ему не принадлежат и нико-
му в мире нет до него дела.
Описание переживания редко обходится без метафор, которые,
кстати, могут завести в неверном направлении, если их воспринимать
буквально. Однако, читая «Набросок, для автопортрета* Бернарда
Беренсона, я наткнулся на отрывок, являющийся наипростейшим и
«наичистейшим» описанием этого переживания из всех, которые я знаю.
Это было как-то утром в начале лета. Над липами мерцала серебрис-
тая дымка. В воздухе густо разливался их аромат. Температура была
ласковой. Я помню — и мне не нужно специально вспоминать это, —
как я взобрался на пень и внезапно почувствовал себя погруженным
в Это (Itness). Тогда я не называл это так. У меня не было нужды в
словах. Это и я были одним целым (2).
Просто «Это», «Оно», как в тех случаях, когда мы обозначаем грамма-
тическую превосходную степень, или точное попадание, или интенсив-
ную реальность, или то, чего мы всегда искали. Не просто средний род
какого-то объекта, а нечто еще более живое и гораздо более обширное,
чем наше персональное; то, для чего мы используем простейшее из
слов, потому что у нас нет для него никакого- слова вообще.
Особенно трудно найти верные средства для выражения пере-
живания в культурном контексте христианства. Хотя просветление
к христианам приходит так же часто, как ко всем остальным, перед
христианской мистикой всегда стояла опасность конфликта с рев-
нителями ортодоксии. Приверженцы христианского догматизма строго
настаивают на радикальном различии между Богом и созданной им
Вселенной, а также между Богом и человеческой душой. Они наста-
ивают на вечном противостоянии, и на отвращении Бога к злу и
греху, а поскольку зло и грех остаются самыми настоящими реали-
ями, действительное спасение мира возможно, с их точки зрения,
только в конце времен. Но даже и тогда ад навсегда останется со-
стоянием постоянного заточения и наказания для сил зла. Тем не
менее и в этой системе доктрина всемогущества — ничто не может
быть совершено без Божьего соизволения, даже грех — позволяет
христианскому мистику высказать невыразимое: «надлежит грешить,
но все будет хорошо, и все непременно будет хорошо, и весь поря-
док вещей будет хорош» (3).
Христианское чувство реальности зла — при том, что время и
история считаются процессом преодоления зла, — настолько крепко
засело в нас, что даже в нынешнем постхристианском интеллектуаль-
ном климате нам бывает трудно принять «Космическое Сознание» в
качестве чего-то большего, чем вдохновляющая галлюцинация. Оно
могло бы стать приемлемым как видение некоторого «отдаленного»
божественного события» в будущем, но с нашим прогрессивным миро-
воззрением, наверное, невозможно принять его как видение вещей та-
кими, как они есть. И даже в описании своего собственного пережива-
ния Ричард Бёкк тоже подразумевает некое будущее время:
Внезапно, без какого бы то ни было предупреждения, я почувство-
вал себя погруженным в облако цвета пламени. На миг пришла
мысль об огне, о гигантском пожаре в целом го...
Продолжение на следующей странцие...