бы быть целиком так, если бы Бог и мир были разными вещами. В этом случае и спасение мира является лишь милостью Бога. Но согласитесь, нельзя же совершенно произвольно играть с самим Собой и нельзя целиком оправдать милосердием спасение самого себя. Поэтому в афоризме (4160) мы находим: "Зло в мире объясняют тем, что Сатана восторжествовал над Богом, но я полагаю, что мой Возлюбленный более величественен. Уверен, что ничего не происходит без Его воли, будь то на небесах или в аду, на земле или в морской пучине". Что же тогда остается человеку с его ограниченной волей и мизерными возможностями, пассивно принимать все происходящее с ним и вокруг, как непреложный факт? И здесь мы снова находим совершенно неожиданный ответ (131): "Поскольку Бог уже пожелал и предвидел абсолютно все, то ты не должен сидеть в бездействии и ожидать Им предусмотренного, ибо твои действия являются одной из Его главный действующих сил. Восстань и действуй, но без эгоизма, а в согласии с обстоятельствами, условиями и видимой причиной того события, которое Он уже предопределил". Но вместе с тем эта игра Его с самим Собой была бы скучна и несерьезна, если бы Он одновременно не предоставил своей твари полную свободу воли в проявлении, в том числе и в отступничестве (412): "Для полноты опыта в адюльтере с Богом и был сотворен этот мир".
Обращение к форме афоризма всегда связано со стремлением превзойти логику разума с его тяготением к определенности, рациональной ясности построения мысли, нигде не нарушающей законы логики. Однако искра Истины в этом случае оказывается как бы пойманной в ловушку, в которой ей неуютно и тесно. "Любой закон, как бы ни был он всеобъемлющ и авторитетен, встречает где-то закон противоположный, посредством которого действие первого можно ограничить, изменить, аннулировать или обойти" (125). "Закон -- это процесс или формула; душа же использует процессы и превосходит формулы" (127). В афоризме логика не довлеет над Истиной, не замыкает ее в свои догматические застенки. Его форма такова, что оставляет свободным путь для нашего ума к первоисточнику, к тем запредельным высотам Духа, откуда она спускается в наш сумеречный интеллект, чтобы озарить своим светом темные своды таинственных пещер мира иррациональности. Результат всегда неожиданный; то, что нам ранее казалось несопоставимым и противоестественным, вдруг оказывается вполне сочетаемым и гармоничным. "Разум подразделяет, фиксирует детали и противопоставляет их; Мудрость объединяет, сочетает противопоставленное в единую гармонию" (8). Мудрость относится к тем духовным плоскостям сознания, где возможно видение единой целостной картины мира. То, что в призрачном свете разума кажется неприглядным, отталкивающим, отвратительным, в ее свете видится по-иному или во всяком случае исчезают зловещие, пугающие тени. "Когда я обладал разделяющим разумом, то сторонился многих вещей; впоследствии я предал его забвению, охотился по всему миру за безобразным и отвратительным, но не мог больше найти их" (20). "Бог открыл мне глаза; ибо я постиг благородство вульгарного, привлекательность отвратительного, совершенство уродливого и красоту страшного" (21). Неискушенный читатель может даже заподозрить здесь оправдание и пропаганду царства несовершенств и пороков и подстрекательство к грехопадению. Но так устроен мир: то что доступно одним, для других может оказаться пагубным. Курица "не должна лезть туда, где плавает утка. Можно ходить по раскаленным углям, пить яд и оставаться невредимым, но прежде полезно задуматься, можно ли позволить себе это. Характерен в этом отношении следующий афоризм (132): "Когда я ничего не знал, то испытывал отвращение ко всему преступному, греховному и грязному, в существовании же моем было полно преступлений, грехов и грязи; но когда я очистился, и глаза мои открылись, то низко склонился в духе своем перед вором и убийцей и поклонился в ноги проститутке; ибо увидел, что души их приняли страшную ношу зла и испития за всех огромной чаши яда, взбитого со дна мирового океана". Здесь мы находим несколько иной ракурс той же самой темы, которая может вызвать ассоциации с личностью и творчеством Достоевского, когда человек в своем страдании возвышается до понимания как запредельного, так и того, что у обычного обывателя и филистера вызывает чувство брезгливого отвращения. И тест, который определяет истинность претензии на подобное совершенство суров, непреклонен и непогрешим (540): "В состоянии ли ты увидеть Бога в своем мучителе и убийце даже в момент смерти или во время пытки? В состоянии ли ты увидеть Его в том, кого убиваешь и, убивая, любить? Если да, то тогда ты обладаешь высшим знанием. Возможно ли кому достичь Кришны, кто никогда не поклонялся Кали?"
Мир у Шри Ауробиндо -- не застывшая матрица или система, неизменная в своей основе, а непрерывное становление. Истина во все возрастающем величии ее подлинной красоты, совершенства и гармонии. Это манифестация Духа, растянутая в пространстве и времени вселенной, которая в процессе своего становления принимает ряд промежуточных образов и форм, пока не достигнет своего изначального идеала и замысла. Человек в этом процессе занимает место передней волны, через него эта эволюция совершается, он является ее средством, "человек стоит между высочайшими небесами и низшей природой" (59). Известно, что Микеланджело вдохновлялся на создание образа грубым куском камня и писал по этому поводу: "Наилучший из художников не может создать такого образа, которого единый кусок мрамора не заключал бы уже в себе под своей оболочкой. И лишь в этом, то есть в освобождении образа из-под скрывающей его оболочки, -- достижение руки художника, послушной его творческому гению". Уродливое и ужасное -- это вуаль, за которой скрывается совершенный образ Бога. "Почему ты отпрянул от маски? За ее отвратительным, гротескным и ужасным обличием стоит подглядывающий Кришна, смеющийся над твоим глупым гневом, еще более глупым презрением и уж совсем глупым страхом" (296). И поэтому "Почувствовать и полюбить Бога красоты и добра в безобразном и злом и все же стремиться в совершенной любви к исцелению от всего безобразного и злого -- есть подлинная добродетель и нравственность" (50). И, наконец, взгляд в корень проблемы: "Если бы здесь существовало нечто такое, что абсолютно непригодно для трансформации или для исправления в более совершенный Божий образ, то могло бы быть разрушено с легкостью в сердце и безжалостной рукою. Но прежде будь уверен, что это Бог вручил тебе и твой меч и твою миссию" (487) -- одновременно является предостережением от поспешного умозаключения и тем более неоправданного действия.
Таким образом, материал афоризмов являет определенную замкнутость и завершенную целостность содержащихся в нем идей и образов. Это не разрозненные высказывания, сделанные просто по случаю. Нумерация афоризмов служит не только тематическому объединению, но также помогает прослеживать развитие идей и мыслей, иногда объединенных в общую группу, дополняющих одна другую и в противопоставлении раскрывающих свой смысл. Можно увидеть как перекликаются несколько общих тем из различных частей. В результате рождается некое полифоническое многоголосие, присущее большим музыкальным формам, требующее восприятия всех голосов. Целостность достигается при прослушивании всего этого многоголосного хора в одновременном звучании. Каждый, кто углубится в этот мир, несомненно испытает взлет творческой силы собственного ума, почувствует себя не подавленным мудростью автора, а приподнятым к его уровню, причастится его мудрости. В этом и состоит загадочная прелесть подлинных шедевров человеческого гения.
* Пояснения к отмеченным афоризмам см. в Примечаниях.
Воламур
ДЖНАНА
1. Человеку присущи два родственных могущества: знание и мудрость. Знание лишь настолько истина, видимая в искаженном свете, насколько ум преуспевает, двигаясь ощупью; мудрость -- это божественное око духа.
2. Вдохновение -- лишь узкий ручеек в обширном потоке вечного знания; оно превосходит разум в большей мере, чем разум превышает достоверность чувств.
3. Когда я говорю, разум заявляет: "Это я пожелал сказать", но Бог вырывает то слово из уст моих и губы шепчут нечто другое, от чего трепещет разум.
4*. Я не Джнани, ибо не имею иного знания, чем Богом данного мне для выполнения Его работы. Как могу я знать тогда, благоразумно или глупо видимое мною? Нет, не то и не другое; ибо то, что доступно зрению, просто правда, а не глупость или благоразумие.
5. Если бы люди могли, хотя бы отдаленно, в проблеске ускользающего опыта, уловить те неограниченные наслаждения, те совершенные силы и сияющие богатства спонтанного знания, те умиротворяющие обширности нашего бытия, ожидающие нас в пространствах, которых наша животная эволюция еще не достигла, то они бы оставили все и до тех пор не успокоились, пока не обрели бы эти сокровища. Но путь узок, двери плотно закрыты, страх сомнения и скептицизм сопровождают нас, как стражи Природы, чтобы не позволить повернуть вспять от ее привычных пастбищ.
6*. Позднее я понял, что когда угасает разум, то рождается Мудрость; в преддверии этого освобождения я довольствовался только знанием.
7*. То, что человек называет знанием, лишь оправдание принятия ложной видимости. Мудрость вглядывается за покров и видит.
8. Разум подразделяет, фиксирует детали и противопоставляет их; Мудрость объединяет, сочетает противопоставленное в единую гармонию.
9. Как не нарекайте именем знания то, что лишь уверовано вами, не называйте ошибкой, невежеством и шарлатанством то, что уверовано другими, так и не поносите догматы сект и их нетерпимость.
10. То, что Душа видит и испытала, составляет знание; остальное -- видимость, предубеждение и мнение.
11. Моя душа знает, что она бессмертна. Но вы рассекаете мертвое тело на части и восклицаете победоносно: "Где ваша душа и где ваше бессмертие?"
12*. Бессмертие -- не выживание ментальной личности после смерти, хотя и это тоже верно, но осознанное владение нерожденным и бессмертным "Я", для которого тело всего лишь инструмент и тень.
13. Они доказали мне доводами разума, что Бог не существует, и я поверил им. Впоследствии я увидел Бога, ибо он пришел и обнял меня. И теперь, чему же я должен верить, умозаключениям других или собственному опыту?
14. Мне сказали: "Все это галлюцинации". Я исследовал, что такое галлюцинация, и обнаружил, что это состояние субъективного или психического переживания, которое не соответствует никакой объективной и физической реальности. Затем я сел и дивился чудесам человеческого разума.
15. Галлюцинация -- это научный термин для обозначения тех неожиданных проблесков, которые мы все же получаем от истин, скрытых от нас из-за нашей особой озабоченности материей; по странному стечению обстоятельств это касается художника при работе того высшего и универсального интеллекта, который в своем сознательном существовании, как по канве, построил планы и исполнил мир.
16. То, что человек называет галлюцинацией, является отражением в уме и чувствах находящегося за пределами нашего обыденного ума и чувственного восприятия. Суеверие возникает от ошибочного понимания умом этих отражений. Иного объяснения галлюцинации нет.
17. Не уподобляйтесь многим современным спорщикам, подавляющим мысль многосложными словами или поддающимся очарованию доказательств, усыпляющим заклинаниям формулировок и лицемерию слов. Всегда изучайте; выясняйте разумность того, что представляется вскользь брошенному взгляду просто случайным или иллюзорным.
18. Некто изрек, что Бог должен быть таков, либо таков, иначе он не был бы Богом. Но что касается меня, то я могу лишь только знать, что Бог есть, и я не вижу, каким бы образом я мог сказать ему, каков Он должен быть. Ибо где тот стандарт, по которому мы можем судить о Нем? Подобные суждения являются безрассудством нашего эго.
19. Надежда не в этой вселенной; идея иллюзии -- сама по себе иллюзия. И все же не было еще такой иллюзии в человеческом уме, к...
Продолжение на следующей странцие...
