тся подобное, потому что это было очень похоже на эпизод «мыльной оперы». Мария не говорила ни «да», ни «нет», чтобы придать особую ценность обретенному ею опыту и показать девчонкам, что она — человек особый.
У нее дома швейцарец снова достал свой альбом и буклет и контракт, а Мария тем временем объясняла, что у нее теперь есть свой импрессарио, и она желает сделать артистическую карьеру. Мать, мельком глянув на те крошечные бикини, в которых были запечатлены девушки на фотографиях, тотчас отдала альбом и ни о чем не пожелала спрашивать. Ей было важно только, чтобы ее дочь была счастлива и богата или несчастлива — но все равно богата.
- Как его имя? — Роже.
- По-нашему выходит Рожерио! Моего двоюродного брата так звали.
Швейцарец улыбнулся, захлопал в ладоши, так что всем стало ясно — смысл вопроса он уловил. Отец сказал Марии:
- Да он вроде бы мой ровесник.
Но мать попросила его не вмешиваться, не мешать счастью дочери. Как и все портнихи, она много разговаривала с клиентками и приобрела большие познания в вопросах любви и супружеской жизни, а потому посоветовала:
- Знаешь, что я тебе скажу, доченька: лучше несчастливая жизнь замужем за богатым, чем, как говорится, рай в шалаше. Не бывает в шалаше рая. А там, куда ты отправляешься, у тебя больше шансов стать если не счастливой, так богатой. А не выгорит дело — сядешь в автобус да прикатишь домой.
Мария, хоть и выросла в захолустье, но все же была поумней, чем представлялось матери или будущему мужу:
— Мама, из Европы в Бразилию автобусы не ходят, — сказала она для того лишь, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. — И потом, я же не мужа себе ищу, а собираюсь стать артисткой.
Мать поглядела на нее едва ли не с отчаянием:
— Если «туда» доедешь, то и «обратно» доберешься. Артисткой хорошо быть, пока девушка совсем еще молоденькая, пока красота ее при ней. Это лет до тридцати. А потому не теряйся, найди себе честного и порядочного человека, да чтоб любил тебя, и выходи за него замуж. И о любви особенно не заботься — я поначалу совсем не любила твоего отца, но за деньги все на свете купишь —в том числе и настоящую любовь. А ведь твой отец совсем даже не богач.
Да, это был совет не подруги, а матери. И 48 часов спустя снова уже была Мария в Рио, хотя перед отъездом успела зайти — одна, разумеется, — в тот магазин, где работала до своего отпуска, и попросить расчет.
— Слышал, слышал, что знаменитый французский импрессарио решил взять тебя в Париж, — сказал ей хозяин. — Удерживать тебя и отговаривать не стану, ищи свое счастье, просто хочу тебе кое-что сказать перед разлукой.
Он достал из кармана ладанку на шнурке.
— Это —г чудотворная ладанка Приснодевы Благодатной. В Париже есть собор, выстроенный в ее честь, так что в случае чего можно туда сходить и попросить у Нее защиты. Видишь, что тут написано?
И Мария заметила, что вокруг образа Девы выведены слова: «Мария, без греха зачавшая, молись за нас и прими нас под Свой покров. Аминь».
— Слова эти повторяй хотя бы раз в день. И... — он заколебался, но было уже поздно, — ...и если когда-нибудь надумаешь вернуться, знай — я жду тебя. Я упустил возможность сказать тебе одну простую вещь: «Я люблю тебя». Может быть, уже поздно, но все-таки мне хочется, чтобы ты знала об этом.
Что значит «упустить возможность» Мария узнала рано. А слов «Я люблю тебя» она к своим двадцати двум годам наслушалась предостаточно, причем ей стало казаться, что слова эти совершенно лишены смысла — ведь ничего серьезного, глубокого, прочного и длительного они не приносили. И она поблагодарила хозяина, спрятала эти слова куда-то в подсознание (никогда ведь не знаешь, какие каверзы подстроит нам жизнь, а помнить, что в чрезвычайных обстоятельствах есть куда броситься, — приятно), одарила его целомудренным поцелуем в щечку и ушла не оглядываясь.
Вернулись в Рио, всего за один день выправили ей паспорт («Бразилия и вправду сильно изменилась», — сказал по этому поводу Роже, использовав два-три португальских слова и несколько иностранных, которые Мария перевела как: «А раньше сколько с этим было мороки!»). Вскоре с помощью импрессарио-охранника-переводчика Маилсона было приобретено и все недостающее: одежда, обувь, косметика — словом, все, о чем такая женщина, как Мария, могла только мечтать. Накануне отлета Роже сводил ее в кабаре и обрадовался, узнав, кто из танцовщиц понравился ей больше всего, — Мария, обнаружив хороший вкус, отдала предпочтение настоящей звезде, выступавшей в кабаре «Колоньи», смуглой красотке со светлыми глазами и волосами цвета крыла грауны (есть в Бразилии такая птица, с оперением которой местные писатели любят сравнивать иссиня-черные волосы). Виза с разрешением на работу была получена в консульстве, чемоданы уложены, и на следующий день они отправились в страну, славящуюся часами, шоколадом и сырами, причем Мария была твердо намерена обольстить своего швейцарца — в конце концов, он не так уж и стар, совсем не уродлив и явно не беден. Что еще нужно?
***
Мария была измучена долгим перелетом, но дело было не только в усталости: она еще в аэропорту почувствовала, как сердце щемит от страха: ведь она — в полной власти этого человека, не знает ни страны, ни языка, а тут так холодно... А Роже менялся прямо на глазах: он явно не стремился ей понравиться, и хоть и раньше никогда не пытался поцеловать ее или взять за грудь, но теперь всем своим видом демонстрировал полное отчуждение. Он отвез ее в маленький отель и познакомил с соотечественницей —молодой и печальной женщиной по имени Вивиан, которой и поручил подготовить Марию к работе.
Вивиан бесцеремонно смерила ее неласковым взглядом, хотя могла бы и потеплее отнестись к землячке, впервые оказавшейся за границей. И, не тратя времени на расспросы о самочувствии, перешла прямо к делу:
- Иллюзий не строй. Каждый раз, как кто-нибудь из его танцовщиц выходит замуж —- а происходит это Довольно часто, — Роже отправляется в Бразилию. Он знает, чего хочет, да и ты, я думаю, тоже. И сюда приехала за чем-то одним из трех — либо за новыми впечатлениями, либо за деньгами, либо мужа искать.
Как она догадалась? Неужели все на свете хотят одного и того же? Или Вивиан умеет читать мысли?
— Все, кто попадает сюда, ищут это, —продолжала Вивиан, и Мария окончательно убедилась в том, что да, умеет. — Что касается впечатлений, то здесь слишком холодно, да и денег на путешествия не хватит. Насчет денег. Чтобы заработать на обратный билет и возместить расходы на стол и кров, тебе придется вкалывать целый год.
— Но...
— Знаю, знаю — вы так не договаривались. А на самом деле, ты, как и все остальные, просто-напросто забыла спросить об этом. Была бы ты поосмотрительней, прочла бы контракт повнимательней — знала бы поточней, куда попала. Дело в том, что швейцарцы не лгут, а просто о многом умалчивают.
Мария почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног.
— Ну и, наконец, последнее. Муж. Каждое замужество — это ощутимый удар по финансам Роже, а потому он костьми ляжет, чтобы не допустить его: нам запрещено даже разговаривать с клиентами. Чтобы познакомиться с кем-нибудь, тебе придется сильно рисковать. У нас это не получится. У нас обстановка такая... семейная, что ли. Это тебе не Бернская улица.
Бернская улица?
— К нам приходят супружеские пары, ну и туристы — их обычно немного, — а те, кто ищут себе подругу,
отправляются куда-нибудь еще. Научись танцевать. Если научишься еще и петь, тебе будут больше платить. А завидовать — еще больше. Так что, даже если у тебя лучшее сопрано во всей Бразилии, лучше забудь о нем и петь не пытайся. И главное — не увлекайся телефонными разговорами. Прозвонишь все, что заработаешь, а зарабатывать ты будешь очень немного.
— Он обещал мне пятьсот долларов в неделю!
—- Ладно, сама увидишь.
Запись в дневнике Марии, сделанная через полторы недели после прилета в Швейцарию:
Была в кабаре, познакомилась с «хореографом». Он родом из страны под названием Марокко, никогда в жизни не бывал в Бразилии, однако заставлял меня без кони,а повторять па того, что он именует «самбой». Я даже не успела отдохнуть после долгого перелета, сразу, в первый же вечер пришлось улыбаться и танцевать. Кроме меня, работают еще пять девушек, ни одна не призналась, что счастлива, ни одна толком не понимает, зачем она здесь. Посетители пьют, аплодируют, шлют воздушные поцелуи, украдкой делают непристойные жесты, но дальше этого дело не идет.
Вчера мне заплатили жалованье —ровно десятую часть от оговоренной суммы, все остальное по условиям контракта ушло на авиабилет и гостиницу. Вивиан предсказывает, что так будет продолжаться около года —и в течение этого срока сбежать мне не удастся.
Да и надо ли? Я только что прилетела, я еще ничего здесь не знаю. И так ли уж трудно танцевать по вечерам семь дней в неделю? Раньше я делала это для собственного удовольствия, теперь буду делать ради денег и славы. Ноги меня пока не подводят, трудно только улыбаться целый вечер.
Передо мной выбор —стать жертвой этого мира или авантюристкой, которая ищет клад, Все зависит от того, как я сама буду смотреть на себя и свою жизнь.
***
Мария выбрала для себя второе. Надо искать спрятанные сокровища, а чувства отставить в сторону, не рыдать в подушку ночами напролет, забыть обо всем, что было и кем была прежде. Вскоре она убедилась, что обладает достаточной силой воли, чтобы притвориться, будто только что родилась и потому ни о ком не тоскует. Чувства могут и обождать, сейчас надо зарабатывать деньги, узнать чужую страну и вернуться домой победительницей.
Впрочем, все вокруг нее напоминало Бразилию вообще и ее родной городок — в частности: звучала португальская речь, девушки громогласно жаловались на мужчин, на тяжкий труд, опаздывали в казино, дерзили хозяину, и каждая считала себя первой в мире красавицей, каждая рассказывала истории о своем волшебном принце, а принцы эти, все как один, оказывались либо где-нибудь за тридевять земель, либо женаты, либо так бедны, что жили за счет своих возлюбленных. Обстановка была совсем не похожа на то, что она себе навоображала, разглядывая буклеты и афиши, а вот Вивиан определила ее точно — все по-семейному. Девушкам не разрешалось принимать приглашения посетителей или вступать с ними в интимные отношения, поскольку все они в соответствующих формулярах значились «исполнительницами самбы». Поймают за телефонным разговором -— вычтут жалованье за полмесяца. И Марию, которая представляла себе все это совсем иначе —гораздо живей и веселей, — стало постепенно охватывать гнетущее чувство тоски и уныния.
Первые недели она вообще редко покидала свой отель — а вернее, пансион — особенно, когда обнаружила, что здесь никто не понимает ее языка, даже если она ПРО-ИЗ-НО-СИТ каждую фразу по слогам. Очень ее удивило и то обстоятельство, что город, в котором она оказалась, носит два имени: местные называли его «Женева», а ее землячки — «Женебра».
И вот наконец после долгих томительных раздумий в четырех стенах своего маленького номера, где даже телевизора не было, сделала она два умозаключения:
а) она никогда не найдет то, что ищет, пока не сможет выразить то, что думает. А потому надо выучить местный язык;
б) поскольку все ее товарки стремятся к одному и тому же, надо стать другой.
Но как этого добиться, она пока себе не представляла.
Запись в дневнике Марии, сделанная через четыре недели после прилета в Женеву:
Мне кажется, прошла уже целая вечность, Я не понимаю ни слова из того, что говорят вокруг, и потому часами слушаю музыку по радио, разглядываю свой номер, вспоминаю Бразилию и нетерпеливо жду минуты, когда надо будет идти на работу, а когда работаю, нетерпеливо жду минуты, когда можно будет возвращаться домой. Иными словами, я живу не настоящим, а будущим.
Когда-нибудь, в этом самом будущем — должно быть, отдаленном — я смогу купить билет на самолет, вернуться в Бразилию, а там выйду замуж за владельца магазина тканей и ...
Продолжение на следующей странцие...
