усто, в нем нет ничего святого", - "Кто же тогда ты, кто стоит перед нами?" - "Я не знаю", - был ответ. [2, с.3].
После этой беседы, которая весьма разочаровала императора, Бодхидхарма удалился в монастырь в Вей, где по преданию провел девять лет в пещере, "уставившись в стену" (пигуань). Судзуки считает, что это выражение не следует понимать буквально, что оно описывает внутреннее состояние Бодхидхармы, который освободил свой ум от всех. понятийных представлений. [74, т.1, с.170-171]. Так он жил, пока однажды к нему не пришел монах Шень-гуан, а вслед за ним и Хуэй-ко (486-593 возможно!), который впоследствии и стал его преемником в качестве Второго Патриарха.
Хуэй-ко не раз просил Бодхидхарму дать ему наставления, но все время получал отказ. Однако он продолжал сидеть в медитации у входа в пещеру Бодхидхармы, терпеливо ожидая на снегу, когда тот сжалится. Наконец, доведенный до отчаяния, он отсек себе левую руку и преподнес ее учителю как доказательство своей беспримерной искренности. Тогда Бодхидхарма, наконец, спросил Хуэй-ко, что ему надо.
"У меня нет в уме (синь) покоя,- сказал Хуэй-ко.- Пожалуйста, успокой мой ум".
"Вытащи его и покажи его мне,- ответил Бодхидхарма, - тогда я успокою его".
139
"Но когда я начинаю искать свой ум,- возразил Хуэй-ко,- я никак не могу обнаружить его".
"Ну вот,- рявкнул Бодхидхарма,- я и успокоил твой ум".
В это момент у Хуэй-ко и произошло просветление, его дунъ-у или сатори, так что этот разговор призван служить первым образцом того, что стало характерным приемом обучения в Дзэн. Это образец вень-да (по-японски - мондо) или "вопроса-ответа", иногда весьма приблизительно переводимого как "дзэнская история". Большая часть литературы Дзэн состоит из таких анекдотов - причем многие из них гораздо менее понятны, чем этот. Их цель - ввергнуть вопрошающего в некое внезапное озарение или же испытать глубину его интуиции. Поэтому эти диалоги нельзя "объяснить", не испортив их эффекта. В каком-то смысле они подобны анекдотам, которые не вызовут ожидаемого смеха, если "соль" их требует специального разъяснения. Его или понимаешь сразу, или не поймешь вообще.
Следует учесть, что эти анекдоты лишь изредка имеют символический характер, и даже когда это так, - не это свойство в них главное. Так бывает, когда диалог содержит аллюзии, памятные обоим участникам. Но в противоположность комментариям, которые дает Жерне [40], я не считаю, что соль мондо в передаче неких буддийских истин с помощью символов. Сатори, которыми они очень часто увенчиваются, ни в коем случае не является простым нахождением решения загадки. Что бы ни делал и ни говорил учитель Дзэн - это всегда прямое и спонтанное выражение его "таковости", его природы Будды, и поэтому то, что он "выдаст", - не символ ее, а она сама. Дзэн-буддийское общение - это "прямое указание" в
140
соответствии с принципами Дзэн, суммированными в традиционном четверостишии:
Быть вне учения и за пределами традиции,
Не опираться ни на слова, ни на символы.
Указывать прямо в ум человека
Увидеть собственную природу и достичь просветления*.
Преемником Хуэй-ко, по преданию, был монах Сэн-цань (ум. 607 г.), и их первый разговор имеет ту же форму, что диалог Хуэй-ко с Бодхидхармой. Только Сэн-цань просил у учителя не покоя ума, а "очищения от заблуждений". Ему приписывают знаменитое стихотворение под названием "Синь-синь Мин" - "Трактат о вере в ум**". Если Сэн-цань действительно является его автором, то это первая отчетливая и ясная формулировка Дзэн. Даосская окраска его ощущается с первых строчек:
Совершенное Дао - легко,
_____________
* В современном китайском языке первые два иероглифа означают нечто светское, не монашеское. В настоящем контексте они бы обозначали, что истина Дзэн не может быть выражена в какой-либо определенной форме или доктрине, или же что учитель может только показать ученику, как тот может достичь этого сам. Однако поразительная двусмысленность китайского языка, возможно, сознательная, сохраняет оба эти значения. Сравните, например, сугубо "мирскую" формы дзэн-буддийских выражений и такую поговорку: "Прополощи свой рот всякий раз, когда произносишь "Будда!".
**Переводы можно найти в [74, т.1. с.182], исправленный вариант в {79, с.91]. Другой перевод Артура Вейли в [22, с.295].
141
Нужно только избегать осуществления выбора.
И далее:
Следуй своей природе и будь в гармонии с Дао;
Двигайся вперед и перестань беспокоится.
Если твои мысли связаны, ты. Портишь то, что подлинно...
Не будь противником мира чувств, Ибо когда ты, им не противишься,
Оказывается, что это то же самое, что совершенное
Просветление. Мудрец ни к чему не устремляется (у-вей),
Невежественный человек сам себя связывает...
Если трудишься над своим умом с помощью ума,
Как избежать тебе невероятного заблуждения?*
Это стихотворение не только изобилует такими даосскими выражениями, как у-вей и цзы-жень (спонтанность). Его основной принцип - даосский: оставь ум в покое, предоставь ему свободу следовать своей собственной природе - в противоположность последовательно индийской позиции, где ум взят под строгий контроль и чувственный опыт исключается.
Четвертым патриархом Дзэн вслед за Сэн-цанем стал, как утверждает легенда. Дао-синь (579-
_________
* Последние две строчки имеют тот же смысл, что разговор Хуэй-ко с Бодхидхармой.
142
652 гг.). Он пришел к Сэн-цаню с вопросом:
- Каким способом можно достичь освобождения?
- Кто связал тебя? - спросил Сэн-цань.
- Никто меня не связывал.
- Тогда зачем ты стремишься к освобождению?
И это было моментом сатори Дао-синя. Книга "ЧуэнДэн Лу" передает очаровательный рассказ о встрече Дао-синя с мудрецом Фа-юнем, который жил в уединенном храме на горе Нью-тоу и был таким праведником, что птицы подносили ему в дар цветы. Во время их разговора зарычал дикий зверь, и Дао-синь вскочил на ноги. Тогда Фа-юнь заметил: "Я вижу, это еще есть в тебе", - подразумевая, вероятно, инстинктивную "страсть" - (клеша) страх. Вскоре после этого, оставшись один. Дао-синь начертил китайский иероглиф "Будда" на камне, где Фа-юнь имел обыкновение сидеть. Вернувшись, Фа-юнь захотел сесть, но увидел сакральное Имя и не решался сесть. "Я вижу,- сказал Дао-синь,- это еще есть в тебе". При этих словах Фа-юнь полностью пробудился... и птицы перестали носить ему цветы.
Пятым патриархом - и здесь мы вступаем на более достоверную историческую почву - был Хун-жань (601-75). При первой встрече с Хун-жанем тогдашний патриарх спросил:
- Как твое имя (сим)?
- У меня есть природа (син) - отвечал Хун-жень, играя словами,- но это не обычная природа.
- Каково же твое имя,- настаивал Патриарх, не уловив игры слов.
- Это природа Будды.
- Значит у тебя нет имени?
143
- Конечно, потому что эта природа - пуста [2 гл.3].
Хун-жань был, видимо, первым патриархом, который приобрел много последователей, ибо рассказывают, что он руководил монашеской общиной человек в пятьсот в монастыре на горе Желтой Сливы (Ван-май Шань), в восточной части современного Хупеха. Однако его далеко затмил ближайший его преемник Хуэй-нен (637-713), чья жизнь и учение знаменуют подлинное начало истинно китайского Дзэн, того Дзэн, который затем и процветал в течение двухсот лет царствования династии Тан (приблизительно 700-900 гг.);
эпохи, получившей название "эпохи деятельного Дзэн ".
Не следует, однако, забывать и о современниках Хуэй-нена, так как он жил в период, который был чрезвычайно продуктивен для китайского буддизма в целом. В 645 г. вернулся из Индии великий путешественник и переводчик Схань-цзан и начал разъяснять в Шанхае доктрину Йогачары - виджняптиматру - "только представление". Его бывший ученик Фа-цзэн (643-712 гг.) в эти же годы создавал весьма важную школу Ху-Янь (по-японски Кегон), опиравшуюся на Аватамсака Сутру, и это учение впоследствии стало официальной философией Дзэн. Следует также вспомнить, что совсем незадолго до этих двух ученых Чжи-кай (536-96 гг.) написал свой замечательный трактат "Методы остановки и созерцания в Махаяне*, где описывалось фундаментальное учение школы Тянь-тай, во многих отношениях очень близкое Дзэн. Трактат Чжи-кая предвосхищает доктрину Хуэй-нена и некоторых из из его ближайших преемников.
Рассказывают" что Хуэй-нен получил свое первое просветление, когда еще мальчиком услы
144
хал чтение Ваджрачхедики. Он тут же отправился в монастырь Хун-жаня на горе Ван-мей, чтобы укрепиться в своих намерениях и получить дальнейшие наставления. Заметим (в дальнейшем это пригодится), что его первое сатори произошло спонтанно, без помощи учителя, и что легенда рисует его как неграмотного крестьянина, прибывшего откуда-то из под Кантона. Видимо, Хун-жань сразу же оценил глубину его интуиции, но опасаясь, как бы низкое происхождение не сделало Хуэй-нена нежелательной фигурой в обществе ученых монахов, Патриарх послал его работать на кухне.
Спустя некоторое время Хун-жань объявил, что ищет себе преемника, которому и передаст власть вместе с символами: одеянием и чащей для подаяния (по преданию, когда-то принадлежавшей самому Будде). Этих предметов будет удостоен тот, кто представит лучшее стихотворение, выражающее его собственное понимание буддизма. Главным монахом в общине был в то время некий Шень-сю, и все, естественно, ожидали, что власть перейдет к нему, так что и не пытались с ним соперничать.
Шень-сю, однако, не был уверен в своем понимании буддизма и представил стихотворение анонимно, намереваясь признаться в авторстве лишь в случае, если Патриарх одобрит его. Ночью на стене коридора, ведущего в покои Патриарха, он начертал следующие строчки:
Тело - древо Бодхи.
Ум - как светлое зеркало на подставке.
Не забывай протирать его постоянно,
не позволь ему покрыться пылью!*
__________
*Перевод из [113, с.181].
145
На следующий день Патриарх прочел стихотворение и велел воскурить под ним благовония. Он сказал, что тот, кто следует таким правилам, сможет осознать свою истинную природу. Но когда Шень-сю пришел к нему тайком и признался в своем авторстве, Патриарх заявил, что его понимание еще далеко от совершенства.
На следующее утро на стене рядом с первым появилось новое стихотворение:
Никогда не было ни дерева Бодхи, Ни чистого зеркала на подставке. В сущности нет ни единой вещи, Куда же сесть пылинке?
Патриарх знал, что только Хуэй-нен мог написать эти строчки, но, опасаясь зависти монахов, он стер их своей туфлей и ночью тайно вызвал Хуэй-нена к себе. Тут он передал ему патриаршество вместе с одеянием и чашей и велел бежать в горы и скрываться там, пока обида монахов не утихнет и не наступит время для его публичного учительствования*.
Сравнение двух стихотворений ясно показывает специфический дух Дзэн, которым проникнуто стихотворение Хуэй-нена. Строчки Шень-сю отражают понимание дхианы, очевидно, широко и
__________
*[7, гл.1]. Полное название работы о жизнеописанием и учением Хуэй-нэна: "Сутра помоста Великого Наставника Шестого Патриарха Хуэй-нена, проповедовавшего дхарму в Монастыре Да-Фаньсы в Шао-Чжоу: один цзюанъ, составленный распространителем дхармы, учеником Фахаем, получившим внезнаковое наставление [103] или Lin-tsu T'an-Ching.Taisho,200S. Перевод в [102 ,61].
146
повсеместно распространенное среди буддистов в Китае. Дхиану понимали как практику сидячей медитации (цзо-чань); ум в ней "очищался" интенсивной концентрацией, что уничтожало все мысли и привязанности. Многие буддийские и даосские тексты, если понимать их буквально, подтверждают этот взгляд - внешнее состояние сознания есть сознание, свободное от любого содержания, от любых идей, чувств и даже ощущений. В наши дни в Индии это и есть наиболее распространенное понимание самадхи. Да и наш собственный христианский опыт делает понятным такого рода буквализм - даже в высочайших сферах.
Хуэй-нен считал, что человек с опустошенным сознанием ничем не лучше "бревна или камня". Он утверждал, что сама идея очищения ума нелепа и ложна, потому что "наша собственная природа в основе чиста и прозрачна". Значит, не может быть сра...
Продолжение на следующей странцие...
