Жизнь Фраклина Меррелл-Вольфа \ Ричард Мосс

д-р Вольф работал со своими учениками.

Строительство Ашрамы так никогда и не закончилось. Когда Шарифа состарилась настолько, что уже не могла предпринимать рискованные верховые поездки – она была на тринадцать лет старше д-ра Вольфа – он оставил работу. После ее смерти он никогда уже не посещал Ашраму. Я спрашивал его об этом, и он отвечал, что это было средством передачи учения. С уходом Шарифы эта форма исчерпала себя. Он не чувствовал привязанности к нему. С годами охотники стали использовать его как свой базовый лагерь и сорвали деревянную отделку, чтобы разводить огонь. Постепенно Ашрама превращался в руины. Примерно в 1980 году Американская Лесная Служба приговорила его к сносу, но группа, возглавляемая внучкой д-ра Вольфа, восстановила крышу и направила петицию о сохранении Ашрамы как исторического и религиозного памятника. Со временем это было обещано, и здание до сих пор стоит.

В 80-е годы я регулярно водил группы к Ашраме на специальные церемонии и ритуалы. Я также приглашал некоторых учеников навестить д-ра Вольфа. Было отрадно наблюдать, как мобилизуют и вдохновляют его, уже очень немолодого человека, эти встречи, в особенности, присутствие некоторых женщин. Он буквально притягивал их шакти в своего рода восторженном взаимном обольщении души и духа. Я всегда с большим удовольствием наблюдал, как жизнь возвращалась к нему в ответ на их внимание. В такие моменты можно было ощутить немного того старого огня, который пылал с такой силой в его молодые годы.

Мне известно, что д-р Вольф был несколько разочарован передачей своего учения, и что Шарифа была очень нетерпима к ученикам, она считала многих из них никчемными и не стеснялась говорить им об этом. Сам он никогда действительно не мог понять, почему учеников продолжает занимать то, что он считал незначительными эмоциональными передрягами в их жизни. Он писал в своем дневнике, который я увидел только после его смерти, что его намерением было, подобно Геркулесовой задаче очистить Авгиевы конюшни, направить великий поток энергии и смыть грязь с учеников раз и навсегда. Но это помогало не очень надолго. Ученики вводились в более высокие состояния его мощным присутствием, расширяли свое видение на время, но не могли сохранить его. Он опасался, что ему придется войти в конюшни вместе с ними, и что это может означать потерю или же принижение его собственного состояния.

Я не верю, что он действительно когда-либо входил в конюшни. Его подход был, преимущественно, концептуальным. Он предлагал тем, кто слушал, ясную карту высшего сознания. Его учение и прозрение почерпнуты, главным образом, из его собственной реализации, а также из буддизма, мистического христианства и трудов Шанкары, который, по его признанию, оказал на него огромное влияние. Но он никогда, в действительности, не пытался развить какое-либо практическое учение, помогающее ученикам понять свою эмоциональную и психологическую динамику и работать с ней, хотя и сознавал, что именно здесь поймано большинство людей. К д-ру Вольфу приходили, чтобы испытать ясность его ума и неоспоримую чистоту его сердца. И, конечно, его присутствие.

С тех пор, как я узнал д-ра Вольфа, вплоть до самой его смерти двери его дома были всегда открыты по воскресеньям для учеников и для всякого, ищущего Вечной Мудрости. Единственным исключением из этого правила были те немногочисленные дни, когда он был болен, или когда отправлялся в свое ежегодное путешествие к красным деревьям на северокалифорнийском побережье, которые он очень любил. Ровно в 10 утра (одной из его эксцентричных особенностей было то, что он никогда не переводил часы с зимнего времени на летнее) он облачался в черную профессорскую мантию и медленно направлялся к своему особому креслу. После нескольких минут молчания он включал старый катушечный магнитофон и ставил одну из порядка шестидесяти лекций, продиктованных им, когда ему было уже за восемьдесят. То были глубокие и проникновенные дискурсы обо всем: от Блаватской и Теософии до Шанкарачарьи, от буддизма до мистического христианства, от Любви до Высшего Безразличия, последнее, как вы прочитаете, является апексом его собственной реализации. Необходимость в такого рода магнитофонных презентациях возникла, когда он понял, что уже не может говорить без подготовки.

По большей части в этих лекциях голос его бесстрастен, каждое слово проговаривается медленно и тщательно, каждая мысль безупречно связана с последующей. Но изредка, когда он повествует ключевые моменты своего собственного пробуждения или напоминает о серьезной ответственности, возлагаемой на плечи искателя истины, голос его наполняется эмоцией, и слова звучат с особенной силой. В такие моменты мне казалось, что он снова подключается к некой энергии своего изначального постижения. Часто во время прослушивания он засыпал, и пепел на кончике его сигареты становился все длиннее и длиннее. И под влиянием его гипнотического голоса и тепла его комнаты мне и другим присутствующим иногда тоже было трудно оставаться в бодрствующем состоянии.

Я спрашивал себя, зачем мне ходить к д-ру Вольфу, очень старому человеку, на эти воскресные собрания и слушать часто одни и те же лекции помногу раз. Ответом было то, что я любил его и, присутствуя, отдавал дань пронесенной им через всю жизнь приверженности Истине и Учению. Я чтил его как своего предшественника в роду спонтанной реализации. Он не стремился основать школу, чтобы увековечить себя, он никого не просил стать продолжателем его работы. Он чувствовал, что реализация в целом не может быть передана одним человеком другому, что реализованная личность может существенным образом помочь ученику, но реализация должна произойти спонтанно, сама собой, как это было с ним. И когда она произойдет, каждый выразит ее по-своему. Такой была для него традиция просветления, вечно обновляемого, находящегося в стороне от всяких догм, из которого никогда нельзя сделать организацию.

Д-р Вольф был очень скрытен в отношении своей личной жизни. Только после его смерти в 1985 году некоторым из нас удалось попасть в его спальню. Гертруда умерла семью годами раньше, и мы были тронуты, увидев, что ее личные вещи, ее расческа и драгоценности, до сих пор лежат на комоде, будто она только что оставила их там. Мне казалось, что Гертруда все еще была с ним, отношения, возникшие, возможно, по необходимости, переросли в глубокую любовь и взаимное уважение. Сразу же после ее смерти с ним случился сердечный приступ, и он не хотел больше жить. Но ясновидящая, которую он знал и уважал много лет, передала послание от одного из Вознесенных Владык, говорящее, что его присутствие на Земле все еще необходимо. К подобным вещам – дань его раннему увлечению Теософским движением – он относился очень серьезно. Услышав это, он сразу же пошел на поправку, заявив: «Нельзя не отвечать на зов».

Вскоре после его смерти, перебирая его бумаги, мы наткнулись на дневники Шарифы. Они очень примечательны тем, как она описывает энергетический феномен времен его реализации. Она отмечает ясное ощущение того, что внезапно стала жить с божественным существом. Энергия, исходящая от него, была столь мощной, что постоянно вводила ее и других учеников в состояния необычайного экстаза и покоя. Но еще более трогательным было ее признание в собственной ревности к его высочайшему достижению. Ей казалось, что она обрела бога, но потеряла друга. Она чувствовала себя покинутой, и поскольку они оба посвятили свои жизни достижению реализации, она чувствовала, что сама потерпела неудачу.

Во многом именно ей мы обязаны этой книгой. Видя, как д-р Вольф все глубже погружается в высшее состояние, она почувствовала, что он не сможет выдерживать эту энергию слишком долго, что он умрет или перейдет на иной план. Он уже едва ел, ибо не испытывал нужды ни в чем земном. Тогда она призвала его заставить себя записывать то, что с ним происходило. После некоторого сопротивления, ибо сам он не ощущал потребности делать это, он согласился и начал свои хроники «Переходы к Пространству». Это усилие, очевидно, приземлило энергию и успокоило процесс. Он и сам отмечал, что не начни он писать, что означало определенное размежевание с силой раскрытия и начало ее более объективного наблюдения, он мог бы не совладать с энергиями. Это было тем шагом назад из Нирваны, который он называл Великим Отречением. Мы все должны быть благодарны ему за этот шаг.

Я был с д-ром Вольфом в последние часы его жизни. Ожидая за дверьми его палаты, когда сестры закончат свою работу, я открыл наугад книгу Шри Нисаргадаты. Мне в глаза бросилось предложение: «Я расскажу вам, как умирал Гуру моего Гуру. Он заявил, что умирает, и перестал есть. На одиннадцатый день поста, во время пения, между одним хлопком в ладоши и другим...». Внезапно я понял, что Франклин, так я называл его, умирает. Он уже не мог глотать пищу и воду без боли. Ему делали только внутривенные вливания. В результате, он не ел уже десять дней. Войдя в палату, я в молчании остановился у постели, нежно взяв его за руку. Я чувствовал его энергию, очень тонкую и открытую, но готовую уйти. Казалось, что он был без сознания. Уйдя глубоко в себя, я стал тихо говорить ему. Я сказал, что его работа теперь закончена, что его тело готово уйти на покой. Потом я надолго замолчал, а после произнес из самых глубин своего сердца: «Большое Вам от нас всех спасибо». Внезапно он очнулся и с тем, что казалось одновременно и неподдельной искренностью, и старым насмешливым юмором, который мне так нравился, ответил: «Всегда пожалуйста». Это были его последние слова. Он ушел в мире несколько часов спустя.

Его тело привезли назад в дом, облачили в его лучший профессорский костюм и положили на кушетку в комнате, где в течение многих лет он проводил свои воскресные встречи. Затем, такова была его воля, я и еще двое старых учеников начали по очереди шептать ему на ухо Первое Бардо из Тибетской Книги Мертвых. Он был категоричен в своем желании, чтобы Первое Бардо, и только это Бардо, читалось ему. Слова наставляют Благородного в достижении Чистого Белого Света Сознания-без-характеристик любого рода. Для него это должен был быть Чистый Белый Свет или ничто. Сменяя друг друга, мы читали Первое Бардо в течении шести часов до рассвета.

В те часы и на протяжении всего первого дня после его физической смерти энергия, излучаемая им, становилась все сильнее и сильнее. Казалось, что открылась дверь в Бесконечность. Я тогда понял, что мы сможем выполнить нашу сокровенную работу служения Сознанию, как учит тибетский буддист, в последние моменты жизни, если избавимся от всех самоограничений и станем прозрачными для Бесконечного. Сорок девять лет назад, ровно на половине его жизненного пути, это произошло с д-ром Вольфом во время его реализации. Теперь казалось, что это происходило снова в часы после его физической смерти.

Мы с моей женой храним портрет Франклина на нашем алтаре в зале, где я обучаю, и у нас дома. Память о нем никогда не прейдет. Но глубочайшая память безмолвна. Я знаю, что Франклин живет в моем сердце, в молчании моего естества. Редкая привилегия – знать такого человека. И это большое счастье – представлять его вам в этой книге.