приятный аромат. Сухари, сахар, дрова потрескивают в печи, что еще нужно для счастья?
Дождь усиливал атмосферу уюта в этом стареньком глинобитном домике. Вдруг я вспомнил о старике, которого видел днем. Ведь до сих пор этот эпизод как-то не приходил на ум, а вот сейчас, когда мне тепло и хорошо, почему-то подумалось о старике. Тревога вмиг выветрила благодатное настроение.
Ведь неизвестно, где он сегодня ночует, есть ли у него что покушать? А я даже ничего не предложил ему, ни денег, никакой другой помощи. Постеснялся! Что за дурацкое чувство? - Стесняться протянуть руку помощи ближнему своему. Вот молился сколько, просил у Бога милости, поддержки, а главной заповеди Его не исполнил! - Прошел мимо нуждающегося. Досада накатилась на сердце, и я еще долго не мог уснуть, пока не дал себе слово, что завтра обязательно подойду к старику (если, конечно, его встречу) и сделаю то, что не сделал сегодня - предложу помощь.
В темноте горел слабый огонек лампадки, я всегда оставлял ее горящей на ночь. Не люблю лежать в полной темноте. Будто Божий огонек слегка колышется в ночи. Тишина. Ассоль во сне вздыхает. Мыши вышли на прогулку в поисках добычи. Лучик свернулся на одеяле в моих ногах. Завтра обязательно найду старика...
А наутро выпал снег, белизна раскрасила и облачила поселок, поляны, лес в изумительные наряды. Снежинки искрились под лучами яркого солнца всеми цветами радуги. В наших южных краях снег - редкость. Порою, зима проходит как затянувшаяся осень и медленно переходит в раннюю весну. Сырость, серые краски навевают уныние и жажду по легкому морозцу и снегу. Известно, что для здоровья мороз полезен, и врачи советуют померзнуть одну зиму хотя бы раз в пять лет. Наши давние предки жили в экстремально холодных условиях, когда среднегодовая температура колебалась от минус 12 до минус 14 'С. Может быть, поэтому они были чрезвычайно здоровы, выносливы, а главное - высоконравственны и духовны, ибо тяжелые внешние условия заставляли людей искать в себе высшие силы для преодоления невзгод, морозов, трудностей быта.
Тело помнит все, оно хранит полный набор информации о предыдущих поколениях, цивилизациях и потому просит снега, мороза, метелей.
Мы с Ассоль выскочили наружу и начали радоваться, как дети. Я обтирался снегом, а Ассоль прыгала и зарывалась в белый снежный пух. На сердце пробудилась большая радость, радость оттого, что ты просто живешь, дышишь и можешь наслаждаться такими простыми вещами, какие Господь устроил на этой земле. Я с завистью смотрел на собаку, которая могла полностью отдаться этому веселью - я же вернулся в домик с раскрасневшейся кожей, щеки мои пылали. Я быстро оделся, и мы поднялись к нашей часовне. Ассоль я привязал к спинке скамеечки, которая стоит в пяти метрах от входа в часовню.
Она немедленно растянулась в снегу и принялась терпеливо ждать меня, ибо знала, что ее хозяин будет в этом странном деревянном домике, откуда доносятся чудные, неизвестные запахи, не менее получаса.
"Что там можно делать~ - вероятно, думала она, -когда здесь на поляне столько радости, красок и веселья!? Любят эти люди что-то вечно придумывать себе, не могут, как мы, собаки, просто бегать, кувыркаться и отдаваться свободе, воздуху, солнцу, движению. Вечно им чего-то не хватает, хотя у них все есть для счастья, а им все мало, ищут что-то необычное, а оно у них прямо под ногами. Э-эх, люди, люди! Не знаете, что вы счастливы, что купаетесь в нем, оно с вами, вы окутаны им и буквально полощетесь в счастье".
Возможно, так думала Ассоль, глядя на мое исчезновение в странном домике, и была не далека от истины, ибо мы забыли девственную радость от самого бытия без какой-либо особой причины на то, слишком поработились своим разумом, который увел нас от света первозданности во мрак душевных исканий. А ведь все Божие лежит на поверхности - бери, черпай, наслаждайся и благодари Господа за каждый миг жизни! Ан нет, что-то не пускает отдаться этому естественному потоку блаженства, в котором пребывает естественно и без каких бы на то усилий всякая живая тварь, всяки йцветочек, всякая травинка.
Пока я читал молитвы, птицы снаружи развеселились и бойко щебетали, прыгая по крыше часовни. Как научиться петь, как птицы, чтобы не проговаривать молитвы Господу, а сердцем изливать их, как это делают эти пушистые комочки, не ведающие глубокомысленных слов, - поют от души.
Потом мы побежали в лес по своим родным тропинкам - каждый день совершали мы такие разминки. Что может быть прекраснее, нежели бежать среди деревьев, вдыхать воздух полной грудью и наслаждаться окружающей красой?! В наших краях растут удивительные, высокие кусты скумпии, листья на которых осенью преображаются в пронзительно алые, красные и оранжевые тона. Часто можно видеть букеты из таких веток в домах любителей природы. Я был в разных широтах России, но только здесь, на Кавказе, есть такие растения, они поражают воображение и приносят изысканную радость тем, у кого сердца еще могут понимать нежность природы, ее божественность.
Сейчас же на этих листьях лежал снег, необычайно контрастируя своею белизной с алым цветом. Если бы я был художником, если бы я мог перенести эту сказочную неповторимость на полотно! Впрочем, достаточно просто созерцать и чувствовать эту прелесть изнутри, будто входишь в ее сердцевину и сливаешься с ее сутью, становясь частью этого чуда. Радость и благодать проникают во все клетки естества, и каждый кусочек моего существа вместе с окружающей природой поет и торжествует. Праздник всегда рядом, он всегда снами, этот праздник навсегда.
Ассоль прыгала по сугробам, ныряла в них с головой и сидела так до тех пор, пока я не поднимался до нее. Однако, когда начался спуск, я вырывался вперед, и она наступала мне на пятки, стаскивая обувь, что заставляло меня останавливаться и погружать ногу в ботинок.
Мы прибежали домой взмыленные, запыхавшиеся и удовлетворенные испытанными ощущениями движения и созерцания зимних пейзажей.
Конечно, я думал о старике, о том, что сегодня нужно найти его и заговорить с ним. При этих мыслях вновь появлялось щемящее чувство неловкости, но я уже дал себе слово ничего не стесняться. Даже если это будет выглядеть смешным и наивным, я все-таки сделаю то, что решил. Вот только бы старик никуда не исчез.
Но старик никуда не пропал, а так же, как и вчера, стоял у столба с посохом в руках, наклонив голову. Снег лежал на его капюшоне и плечах. Меня прорезала острая мысль, которая уже подкрадывалась ко мне раньше, но я отметал ее в силу нелепости, однако теперь догадка подтвердилась - старик никуда не уходил! Всю ночь он стоял на этом же месте неподвижно и не подавал никаких признаков жизни. Но раз он стоял, значит, ноги держали его, и он был жив. Внутри у меня что-то защемило, я с волнением приблизился к нему на расстояние шага и произнес:
- Дедушка, что вы здесь стоите? Вам помощь нужна какая-нибудь? Вы меня простите за беспокойство, может быть, вы ждете кого-нибудь? Вам нужно куда-нибудь ехать?
Старик молчал и никак не реагировал на серию моих вопросов, которыми я его забросал в смущении.
- Дедушка, вам плохо? Как вы себя чувствуете? Вы кушать хотите? - я повысил свой голос, думая, что, может быть, старичок глуховат.
Проходящие мимо люди недоуменно посматривали на меня, отчего я чувствовал неловкость, но решил не отступать. Дедушка будто не слышал меня, и тогда я слегка толкнул его в плечо. Старик вздрогнул, будто я его разбудил.
– Дедушка, вы меня слышите? Вам помочь?
Старик начал кашлять.
- Вы замерзли, пойдемте ко мне в дом, согреетесь и покушаем, что Бог послал.
- Спасибо, тебе, мил человек, - наконец вымолвил первые слова старик. Его голос был тих и мягок, что угадывалось сквозь хриплость.
Старик качнул головой и, откинувшись от столба, произнес:
- Иди, мил человек вперед, а я за тобой поковыляю. Не спеши больно, ноги шибко подводят, не слушаются старика.
Я хотел взять его под руку, но он замотал головой:
- Не надо, сам дойду как-нибудь.
Мы двинулись в путь, я шел медленно, угловым зрением поглядывая на старика, который ковылял сзади, опираясь на палку и не поднимая головы. Снег так и продолжал лежать на его капюшоне и плечах. Мысли мои смешались, но, главное, я беспокоился о том, как он поднимется на гору, к моему домику: Тут молодой запыхается, а уж старый человек тем более. И еще я думал о том, чем накормить гостя, быстро соображая, что можно приготовить. На ум приходило только сделать горячий бульон из кубика-концентрата, немножко хамсы осталось, чай с сухарями.
Почуяв приближение хозяина, Ассоль уже радостно повизгивала и, когда мы оказались в поле ее зрения, принялась выражать свою радость вращением пушистого хвоста и выразительным воем. Нужно было увести собаку подальше от входа в домик и перевязать, чтобы пришельца, не дай Бог, не тронула.
- Дедушка, постойте здесь минуточку, я псину перевяжу, чтобы вас не тронула.
- Не надо, мил человек, не беспокойся, меня собаки не трогают, - произнес старик, с трудом сдерживая учащенное дыхание.
И действительно, Ассоль вела себя так, будто вовсе не замечала старика, только становилась на меня лапами и пыталась лизнуть в лицо.
- Добрая у тебя собачка, мил человек, а ты беспокоился.
Мы зашли в дом, и я усадил дедушку в старое кресло около печи, пододвинул к нему стол и отправился хлопотать на кухоньку.
- Сейчас, одну минуту и все будет готово, правда, у меня с едой не богато, - оправдывался я.
Дедушка прислонил свой посох к печи и сидел, опустив плечи. Лица я его так и не видел. Вскоре пред стариком стоял горячий бульон, от которого поднимался ароматный парок. Старик дрожащими руками, которые были испещрены выпуклыми жилами, взял пиалу и начал тихонько прихлебывать. А тут и чай согрелся, сухари стояли на столе.
- Кушайте, дедушка, грейтесь, а я сейчас мигом схожу к знакомой женщине и молочка вам принесу.
Старик ничего не ответил; а все прихлебывал бульон. Честно говоря, мне хотелось, пока я буду идти за молоком, побыть одному, чтобы собраться с мыслями.
Я взял трехлитровый баллон, положил его в сумку и пошел по лесной дороге.
Тетя Валя стояла с женщинами из поселка, и они что-то горячо обсуждали. И я вдруг вспомнил новость, которая последние дни будоражила весь поселок. Дело в том, что всем в поселке собирались отключить свет за неуплату. Последнее время цены на электричество настолько подняли, что местные жители не в состоянии были заплатить. Да и откуда им взять денег, если пенсию не платят уже год, а единственный источник доходов бывает летом, когда приезжают дачники и покупают у них молоко. Но разве на эти деньги что-нибудь купишь? Загнали русский народ в угол, совсем загнали, нет никому дела до его бытия, будто он вовсе не существует. Списывают простой народ, как использованный товар.
Тетя Валя была для меня как мать и давала мне молоко иногда просто так, бесплатно, хотя у нее было трое внуков, которые собственно только и жили за счет ее молока и овощей, какие она выращивала на своем огороде. Я не вмешивался в разговор женщин, и так было понятно, что, сколько ни говори, ничего мы сделать не сможем. Тетя Валя дала мне два литра молока, и я, прощаясь и поблагодарив ее, спросил:
- Вы не знаете, откуда старичок взялся, который стоял вчера и сегодня у магазина?
- Какой старичок? Никого не видела.
- Ну ладно, раз не видели, значит, не видели. Ее ответу я сразу не придал значения, хотя показалось странным, что она его не заметила, ибо у тети Вали острый глаз, она все примечает, все видит, не ускользнет от нее ни одна деталь. Выросла в лесу с детства, с природой разговаривает как с любимой подругой. Животные ее слушаются, понимают, а в поселке к ней за советом идут, когда сложный вопрос возникнет. Она будто видит все насквозь и чувствует особо тонко и глубоко, проникая в суть бытия.
Ассоль, учуяв, что я несу молоко, пришла в исступление. Я, конечно, сразу отлил ей в миску ее долю, и она стала быстро лакать с фырканьем и удовольствием.
Дедушка выпил бульон и чай и, приклонив голову к печи, спал. Его тяжелое дыхание разносилось по комнате. Я тихонько поставил молоко на стол, пошел в другую комнату и ...
Продолжение на следующей странцие...
