он уже вовсю писал
пьесы; к этому времени он уже написал и с выражением начитал
на магнитофон следующие пьесы: "Три коньяка", "Бакунин",
"Заблудившийся Икар", "Преследователь", "Поездка за город",
"Андрей Андреевич", "Пиво для монаха", "Голем", "Васькин ше-
леброн" и другие.
Знакомые Максима вспоминают, что пьесы были вроде ниче-
го, но никто не помнит про что.
Федор, знавший Максима в ту пору, утверждает, что пьесы
гениальны; но про содержание сказал мало определенного; мож-
но предположить, что это были повествования о каких-то де-
ревнях, исчезнувших собутыльниках и про Федора во время обу-
чения в школе.
Бывшая жена Максима также подтвердила гениальность
пьес, сообщив, что пьеса "Заблудившийся Икар" была про Ика-
ра, пьеса "Бакунин" - про Бакунина. Ее свидетельству, види-
мо, можно доверять, так как именно у нее хранятся пленки с
записями пьес. (К сожалению, на эти пленки были впоследствии
записаны ансамбли "АББА" и "Бони М").
Бывшая жена Максима с теплотой вспоминает о вечерах,
когда друзья Максима прослушивали пьесы. Обстановка была ве-
селая, непринужденная, покупалось вино - всем хотелось от-
дохнуть и повеселиться, часто употреблялось шутливое выраже-
ние ставшее крылатым: "Максим, да иди ты в жопу со своими
пьесами!"
Несмотря на то, что писание пьес отнимало у Максима
много времени, он, видимо, с целью сбора материала для лите-
ратурной обработки, служил младшим бухгалтером в канцелярии.
Учитывая, что Максим в свободное время занимался домаш-
ним хозяйством, а также то, что он часто упоминал о своем
желании уйти в дворники, нельзя не вспомнить слова Маркса и
Энгельса из работы "Немецкая идеология":
"... В коммунистическом обществе, где никто не ограни-
чен каким-нибудь исключительным кругом деятельности, каждый
может совершенствоваться в любой отрасли... Делать сегодня
одно, а завтра - другое, утром охотиться, после полудня ло-
вить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина
предаваться критике, - как моей душе угодно".
Максим в полном смысле этого слова не был ограничен ка-
ким-нибудь исключительным кругом деятельности. Так, в 23 го-
да он неожиданно для друзей оставил и литературную и канце-
лярскую деятельности, в течении 2 лет совершенствуясь исклю-
чительно в военной области, причем не по-дилетански, а в ря-
дах вооруженных сил.
Вот то немногое, что известно о юности Максима до раз-
вода с женой - остальные сведения крайне отрывочны и проти-
воречивы; так, бывшая жена утверждает, что с годами он ста-
новился все тоскливее и тревожнее, не ночевал дома и избегал
друзей, а Федор утверждает, что напротив, Максим "наплевал и
успокоился".
В этих противоречивых суждениях даже не понять, о чем
идет речь.
Сам Максим никогда не рассказывал о своей юности и на
вопрос, как сформировался его характер, только с грустью
смотрит в окно.
55
ТАК ГОВОРИЛ МАКСИМ
Глубокой ночью встал Максим, чтобы напиться воды из-под
крана и, напившись, сел за стол, переводя дух.
И уже крякнув, перед тем, как встать, заметил на столе
коробку с надписью: "Максиму от Петра".
Когда же он раскрыл коробку, там оказались коричневые
ботинки фабрики "Скороход". Бледно усмехнулся Максим и заду-
мался, не пойти ли ему спать или еще воды попить.
И сказал:
"Что же ты, Петр, единственный, кто помнит о моем дне
рождения, ждешь от меня? Благодарности? Самую искреннюю из
моих благодарностей ты знаешь: иди ты в жопу со своими бо-
тинками.
Но не получишь такой благодарности, не бойся. Ибо и в
этом мире надлежит каждому воздавать по помыслам его; и вот
тебе моя награда.
Поистине, лучше бы тебе было думать, что я говорю это
на автопилоте!
Да, ты угадал - я и нежен, и ностальгичен - это ли хо-
тел разбудить снова? Замечал ли ты, что перед Новым Годом не
могу ходить по улицам и посылаю в магазин Федора - нет мочи
видеть мое задушенное детство в тысячах мерцающих елочек.
Знаешь, что такое твой подарок? Цветок на пути бегуна -
и о цветок можно подскользнуться; а что толку от него? Что
толку выпившему цикуты Сократу от таблетки аспирина?"
Так говорил Максим.
"Воистину в яд превратил я кровь свою - и даю вам: вот,
пейте, а ты хочешь дать мне таблетку аспирина?
Я тот, кто приуготовляет путь Жнецу. Умирать учу тебя,
и удобрить почву для пришедших после Жнеца - а не умереть,
как слякоть всякая, под серпом.
Отравленное вино лакали твои отец и мать под грохот
маршей - и первый твой крик, когда ты вышел из чрева матери
- был криком похмельного человека.
Вот ты ропщешь на Господа - зачем Он не отодвинет крыш-
ку гроба, в котором ты живешь?
Но не горше ли тебе станет - ведь ты и тогда не сможешь
подняться, похмельный.
Ты добр и задумчив - ибо немощен и пьян. О, хоть добро-
детелью не называешь этого!
Знаешь, что делают с деревом, не приносящем плодов? До
семижды семидесяти раз окопает его Добрый Садовник.
Но что, скажи, делать с сухим деревом?
Обойдет ли Жнец вас? Движение жизни для вас - верчение
одного и того же круга:
БЛЕВОТИНА РАСКАЯНИЯ ОТ ВИНА БЛУДОДЕЯНИЯ.
56
И что вино блудодеяния! - любой яд уже пища для вас;
боюсь, что опоздал со своим чистым ядом за вашей эволюцией.
И вы еще лучшие из этой слякоти!
Закат окраски лучшее в тебе - но тяжесть заката не оп-
равдание - ни Вальсингам, ни Боничках с проколотым горлом -
не канючат отсрочки у Жнеца!"
57
П Е Р Е П И С К А
МАКСИМА И ФЕДОРА
. .
Здравствуй, дорогой Максим!
Приехал в деревню я хорошо. Брат очень рад, он очень
хороший и добрый. Высказываю такое соображение: ты все мои
письма не выкидывая, а ложь в шкап, а я твои не буду выкиды-
вать.
Тогда у меня будет не только записная книжка, а и "Пе-
реписка с друзьями", а еще потом буду вести дневник.
Больше писать нечего.
До свидания. Федор.
. .
Здравствуй, дорогой Максим!
Забыл тебе вот чего написать: приехал я когда, на сле-
дующий день говорю брату - пойдем в магазин. А он мне выра-
зил такую мысль: магазина в их деревне нет, и в следующей
нет, а есть только в Ожогином Волочке, а самогону нет.
Я спросил: как же вы тут живете? Он мне ответил, что
собираются все мужики и идут в Ожогин Волочек весь день, а
если там ничего нет, то идут до самой ночи дальше, вместе с
мужиками из других деревень.
Тогда я говорю: ну, пошли. Пошли мы в Ожогин Волочек с
заплечными мешками, какие тут специально у всех мужиков
есть.
Больше писать нечего.
До свидания. Федор.
. .
Здравствуй, Федор.
А,... Иди в жопу.
. .
Здравствуй, дорогой Максим.
Я все удивляюсь многозначительному факту, что в нашей
деревне нет магазина. От этого многие мужики на утро умирают
или убивают сами себя. Потому что не могут идти далеко.
И на могиле написано: умер от похмелья.
Все это происходит на фоне того, что тут нет вытрезви-
теля. Поэтому на улице можно ходить, сколько хочешь.
Получил твое письмо. Пиши еще.
Больше писать не о чем.
Очень по тебе соскучился: трижды кланяюсь тебе в ноги
до самой мать сырой земли.
До свидания. Федор.
. .
Здравствуй, Федор.
Не могу писать, похмелье ужасное. Вот поправился, по-
лучше.
. .
Здравствуй, дорогой Максим.
Все тут меня полюбили за то, что я городской. Многим
мужикам я на память написал свое стихотворение "На смерть
друга".
Если ты его не помнишь, я напоминаю:
НА СМЕРТЬ ДРУГА
Шла машина грузовая.
Эх! Да задавила Николая.
Мужики тут все хорошие, добрые. Читал им твои письма,
58
понравилось. "Ишь, говорят, конечно, оно похмелье... А поп-
равился, так и хорошо ему, Максиму-то!" Но мои письма, гово-
рят, складнее.
Я их тут так научил делать: не идти из Ожогина Волочка
обратно домой, а прямо там все выпивать. Жжем там по ночам
костры, я учу их дзен-буддизму, поем песни. А наутро - пожа-
луйста, магазин!
Больше писать не о чем.
Бью тебе челом прямо в ноги.
До свидания. Федор.
. .
Здравствуй, Федор!
Мне сейчас тяжело писать, Василий за меня пишет.
Здравствуй, Федор.
С интересом читал твои письма - и вспомнилось из Андрея
Белого:
"Вчера завернул он в харчевню,
Свой месячный пропил расчет;
А ныне в родную деревню,
Пространствами согнут идет..."
И дальше:
"Ждет холод да голод - ужотко!
Тюрьма да сума впереди.
Свирепая крепкая водка,
Огнем разливайся в груди!"
Но Боже, сейчас-то положение хуже! И, оказывается, вез-
де!
Ведь вся страна - да что страна, нет никакой страны -
что весь народ начнет вот-вот вырождаться!
Пьяные слезы закапали все прямые стязи и вот-вот прев-
ратятся в болота.
"Приуготовьте пути Господу, сделайте их прямыми!" - как
же! "Все в блевотине и всем тяжко, гуди во все колокола -
никто и головы не поднимет..." - писал классик.
Да не хуже ли? Все в блевотине и всем ХОРОШО, все в
умилении и пьяной надежде, радужное искусственное небо раз-
весили над адом.
Ну ладно... До свидания. Василий.
. .
Здравствуй, дорогой Максим.
Получил твое письмо и Василия. Спасибо, Василий, пиши
почаще.
Я живу хорошо. Сделали себе в лесу около Ожогина Волоч-
ка землянку. Некоторые мужики из Ожогина Волочка живут в
этой землянке с нами хорошо и дружно.
Я написал стихотворение, которое они читают всяким жен-
щинам, когда женщины приходят к нашей землянке. Вот это сти-
хотворение:
НЕЗНАКОМОЙ ЖЕНЩИНЕ
Отойди!
Взад иди!
Есть второй вариант:
НЕЗНАКОМОЙ ЖЕНЩИНЕ
Отойди!
В зад иди!
Но второй вариант я никому из мужиков не говорил, а то
неудобно.
59
Больше писать не о чем.
До свидания. Федор.
. .
Здравствуй, дорогой Максим.
Как ты напишешь, так и будет; сам давно не знаю, что
делать. Вот все тебе расскажу, как было.
Приходим мы с мужиками утром в магазин, один мужик, Ни-
колай (хороший мужик, добрый), говорит: "Тетя Маша! Дай нам
десять бутылочек косорыловки".
И вдруг продавщица говорит: "Хватит! Авчарася приходили
председатель, говорит: сенокос начался. Не давай им больше
ничего! И завозить больше ничего не будут, пока сенокос не
кончится".
Николай говорит: "Сенокос - сенокосом, а косорыловку-то
дай".
Она ему: "Хватит!"
Николай тогда так оформил свою мысль: "Так лучше бы те-
бе, стерва, председатель сказал: расстреляй их всех, а то
сенокос начался!"
А она ему: "Уйди, Николай, креста на тебе нет!"
Тут все мужики стали меня подталкивать - скажи, мол, ты
городской.
И только я собрался высказать ей свои соображения, она
говорит: "А городского вашего видеть не могу! Он вас подбил,
это вы через него в землянке жить стали!"
Максим! Максим! Мне стало так плохо и стыдно, я даже
закрыл лицо руками, вышел из магазина и сел на крыльцо.
Тут все мужики тож...
Продолжение на следующей странцие...
