неприступных скалах иногда можно было увидеть одинокие хижины монахов. Постепенно дорога становилась все более крутой, то поднимаясь на перевал, то спускаясь с него. Моя лошадь была отдохнувшей, сытой и ухоженной. Ей хотелось скакать побыстрее, но я сдерживал ее. На моем пути встречались торговцы и монахи. Они удивленно поглядывали на меня, потому что я отступил от традиции и путешествовал один. Так дорога занимала меньше времени. А вот мой отец, например, никогда не отправлялся в путь без огромной свиты сопровождающих. Это приличествовало его социальному статусу, однако я принадлежал современному миру. Вот почему многие встречные взирали на меня с недоумением, в том числе и знакомые, которые приветствовали меня. В конце концов моя лошадь поднялась на перевал. Возле дороги я заметил целую кучу камней. Я понял, что с этого места в последний раз взгляну на Лхасу. Я слез с лошади, спутал ее и долго смотрел вдаль, на родной город.
Небо было необычайно синее. Глубину этому цвету придает высота над уровнем моря. Белоснежные облака лениво плыли у меня над головой. Горный ворон сел рядом со мной и поклевал мою мантию. Следуя традиции, я добавил еще один камень к огромной куче камней возле дороги. Эти камни стаскивали сюда путники в течение столетий, потому что это было место, с которого человек бросал первый и последний взгляд на Священный Город.
Передо мной открывался вид на Поталу, стены которой, начиная от основания, были наклонены вовнутрь. Окна тоже сужались кверху, что создавало особый эффект. Потала выглядела как здание, возведенное самими богами. Мой монастырь Чакпори стоял еще выше Поталы, но не довлел над ней. Еще дальше я заметил позолоченные крыши Хо Канга, храма, который был построен тринадцать веков назад. Его окружали крыши административных зданий. Я видел, где проходит главная дорога, где расположены пруды, ивовая роща, Змеиный Храм. Вдалеке красовались зеленые островки парка Норбу Линга и садов Далай-Ламы, раскинувшихся на побережье реки Кьо Чу. Ярче всего сверкали позолоченные купола Поталы. Они отражали солнечные лучи и рассеивали их во все стороны, заставляя сверкать всеми цветами радуги. Там, под этими куполами, покоятся останки тел Далай-Ламы. Монумент, возведенный в честь тринадцатого, был самым высоким и достигал в высоту не менее семидесяти футов. Он был высотой с трехэтажный дом. На его позолоту ушла тонна чистейшего золота. Внутри этого святилища были высечены великолепные узоры, там хранились оставшиеся от их владельца серебряные и золотые украшения и драгоценности, возложенные к ногам безжизненного тела. Теперь Тибет остался без Далай-Ламы. Последнее его воплощение закончилось, а новое, как сообщало Пророчество, будет служить захватчикам, будет рабом коммунистов.
По краям долины находились огромные ламаистские монастыри: Дрепунг, Сера и Ганден. Почти полностью закрытый высокими деревьями, вдали виднелся белый с золотым Нечунг, Оракул Лхасы, Оракул Тибета. Дрепунг выглядел отсюда кучей рисовой соломы, рассыпанной по горному склону. Монастырь Сера известен также как Плетень Дикой Розы и Сад Блаженных. Я смотрел на них с перевала и вспоминал те времена, когда находился в их стенах. Каждый из них тогда казался мне изнутри небольшим городком.
Я рассматривал также многочисленные меньшие ламаистские монастыри, разбросанные по всей долине, на горных склонах и в небольших рощах. Моему взору открывалось также множество уединенных жилищ отшельников, приютившихся в самых труднодоступных местах. Мысленно я входил в их кельи, где эти люди жили в одиночестве многие годы, питаясь очень скромно, один раз в несколько дней. Возможно, кто-то из них заточил себя на всю жизнь в темноте, больше никогда не рассчитывая выйти в мир в физическом теле. Все его усилия теперь были устремлены на совершенствование астрального тела, которое давало ему возможность, не выходя за пределы своей пещерки, посещать неописуемо великолепные миры.
Мой взгляд скользил по долине. Я проследил весь путь течения Счастливой Реки, которая петляла по заболоченной местности, то прячась за небольшие группы деревьев, то появляясь опять на открытых местах. Я присмотрелся и увидел дом своих родителей - огромное имение, которое никогда по-настоящему не было для меня родным домом. Я увидел многочисленных путников, бредущих пешком и едущих на лошадях по серпантинам горных дорог. Затем от одного из ближайших монастырей ветер донес до меня звуки гонга и труб. Мне перехватило горло, и сжалось сердце. Переносить это я был больше не в силах. Я повернулся, вскочил на лошадь и поскакал - навстречу неизвестному.
По мере того как я продвигался вперед, окружающая местность становилась все более дикой и необитаемой. Я проезжал через леса и песчаные перевалы, через уютные долины и скалистые возвышенности. Мне случалось продвигаться по ущельям, в которые с гор стекала вода. Здесь был слышен лишь звук падающей воды, которая обдавала меня с головы до ног фонтанами брызг.
Я продвигался вперед, останавливаясь на ночь в ламаистских монастырях, как и в прошлый раз. Однако теперь я был еще более желанным гостем, потому что мог подробно рассказать о прошедших в Лхасе траурных церемониях, и притом не как посторонний наблюдатель, а как одно из главных действующий лиц. Все мои слушатели сходились в том, что закончилась целая эпоха в жизни Тибета, и мы теперь вступаем в более тяжелые времена. Везде мне давали в дорогу еду и отдохнувших лошадей. После многих дней путешествия я прибыл в Яан, где, к моей радости, меня ждал шофер Джерси со своей машиной. Случилось так, что до старого настоятеля в Чунцине дошли слухи о моем скором возвращении, и он заблаговременно выслал за мной машину. Это было очень приятно, потому что я очень устал от верховой езды в испачкал в пути свою одежду. С каким удовольствием я взирал на эту блестящую современную машину! Теперь она доставит меня в Чунцин за считанные часы, на что при обычном путешествии мне понадобилось бы не меньше недели.
Итак, я расположился в машине и еще раз мысленно поблагодарил настоятеля за то, что он проявил обо мне такую воистину дружескую заботу. Теперь я мог провести остаток своего изнурительного путешествия из Лхасы в Чунцин в комфортабельном автомобиле. Вскоре мы уже мчались по дороге в Чангту. Там мы переночевали. Нам незачем было спешить в Чунцин, поэтому мы проведя ночь в местном монастыре. Утром, прогулявшись по городу и сделав некоторые покупки, мы отправились дальше по дороге в Чунцин.
Одетый в одни лишь синие штаны мальчик с раскрасневшимся от жары лицом налегал на плуг, когда на полной скорости мы проезжали мимо. Плуг тянул огромный буйвол. Он и мальчик месили грязь, чтобы переворачивать пласты земли там, где впоследствии будет посажен рис. Мы неслись вдаль, а над нашими головами кружились и кричали птицы, вычерчивая в воздухе удивительные траектории. Казалось, что они так же, как и мы, радуются жизни.
Вскоре мы уже подъезжали к пригородам Чунцина, Мы ехали вдоль дороги, окаймленной со всех сторон серебристыми эвкалиптами, липами и соснами. Наконец мы остановились у небольшой дороги, ведущей в моему монастырю. Я выбрался из машины и продолжил путь, пешком. Снова проходя мимо той поляны, на которой я сидел на стволе упавшего дерева и разговаривал с моим наставником, ламой Мингьяром Дондупом, я увидел, что все деревья на ней по-прежнему находятся в тех же положениях, что и тогда. Одно из них лежало, а другие были наклонены под разными углами. Свидетелем скольких памятных событий с тех пор я стал! Некоторое время я стоял на поляне, глубоко задумавшись, а затем продолжал свой путь к монастырю.
На следующее утро я отправился в Чунцин. Жара стояла просто невыносимая. Воздух был удушливым, и казалось, что он расплывается прямо перед глазами. Не только рикши, тянувшие повозки по улицам города, но и их пассажиры - все выглядели словно обваренными в кипятке. Я же, вернувшийся с прохладных просторов Тибета, вообще чуть было не умер. Однако, поскольку я был ламой, мне нужно было держать себя в руках и показывать пример остальным. На улице Семи Звезд я встретил Хуанга, который деловито занимался покупками. Я приветствовал его как старого друга.
- Хуанг, почему в городе так много людей? - спросил я его через некоторое время.
- Как почему? Разве ты не знаешь, Лобсанг? - удивленно произнес он. - Многие бежали сюда из Шанхая. Он находится под угрозой захвата японской армией, и поэтому многие торговцы закрывают свои лавки и перебираются в Чунцин. Я слышал, что даже некоторые учебные заведения серьезно подумывают о том, чтобы эвакуироваться сюда. О, кстати, хорошо, что вспомнил, - продолжал он, - у меня есть важное сообщение для тебя. Генерал (а ныне уже маршал) Фенг Юшианг желает повидать тебя. Он просил меня передать это тебе. Встреться с ним как можно скорее.
- Обязательно, - ответил я. - А как насчет тебя? Ты пойдешь со мной?
Хуанг сказал, что пойдет. Мы продолжали лениво бродить по городу вместе, делая покупки. Лениво - потому что было слишком жарко, чтобы можно было заниматься чем-нибудь поспешно. Затем мы вернулись в монастырь. Через час или два мы направились к генеральскому дому, который находился рядом с одним из храмов. Хуанг решил подождать во дворе, пока я буду в доме. Генерал рассказал мне многое о японцах и о том бедствии, которое надвигается на Китай. Он поведал, что согласно постановлению Комитета по международной безопасности в Шанхае производится набор добровольцев для поддержания порядка в городе. Однако в него поступают только бандиты и бродяги, никак не заинтересованные в поддержании порядка.
- Близится война, Лобсанг, - сказал он, - знай, что близится война. Мы нуждаемся во врачах, которые способны оказывать медицинскую помощь. Но больше всего нам нужны врачи-пилоты. Скоро они окажутся в центре событий.
Он предложил мне поступить на службу в китайскую армию и дал понять, что там я смогу летать столько, сколько моей душе будет угодно.
Генерал был крупным мужчиной ростом свыше шести футов, с широкими плечами и огромной головой. В прошлом он много раз принимал участие в боевых действиях. И вот теперь, пока японцы не вторглись в Китай, он даже не думал, что ему когда-нибудь снова придется побывать в бою. Он также был поэтом и не случайно жил возле храма Созерцания Луны. Он мне нравился, потому что был человеком проницательным и мудрым. С такими всегда приятно иметь дело.
Генерал рассказал мне, что японцы воспользовались для вторжения в Китай ими же самими подстроенным предлогом. Японцы заявили, что от рук китайцев якобы погибли несколько их монахов, которые в действительности пострадали в результате несчастного случая. Прежде всего японские власти потребовали от мэра Шанхая, чтобы он отменил пошлины на ввозимые из Японии товары, распустил Ассоциацию Национального Спасения, арестовал лидеров движения против продажи на китайском рынке японских товаров и выплатил компенсацию за погибших монахов. Принимая во внимание превосходство японцев в боевой силе и желая сохранить порядок в стране, 28 января 1932 года глава муниципалитета принял ультиматум японцев. Однако в эту же ночь в 22.30 по местному времени, когда мэр уже начал действовать в соответствии с ультиматумом, японские морские пехотинцы вторглись в город и захватили несколько улиц, положив тем самым начало новой войне. Все это было ново для меня. Я ничего не знал о таком повороте событий, потому что был очень далеко.
Во время разговора в комнату вошел монах, одетый в темно-серую мантию, и сказал, что прибыл Высший Настоятель Тай Шу и что мы должны с ним встретиться. Я рассказал ему о событиях, связанных со смертью почтенного 13 Далай-Ламы. Ведь я был в Тибете, когда они там происходили. Он в свою очередь рассказал мне о той опасности, которая нависла над Китаем.
- Мы не боимся быть оккупированными, - сказал он. - В первую очередь страшны последствия войны, разруха в стране и страдания мирных жителей.
Они вдвоем стали уговаривать меня поступить на службу в китайскую армию и послужить тем самым благородному делу. Затем последовал неожиданный поворот.
- Вы должны отправиться в Шанхай, - сказал генера...
Продолжение на следующей странцие...
