анцевали в нескончаемой игре света и тени, в то время как мимо ламп проходила нескончаемая процессия паломников.
Тончайшие лучи света всех цветов радуги отражались от огромной горы драгоценностей. Алмазы, топазы, бериллы, рубины и жадеиты сверкали внутренним огнем, создавая постоянно меняющийся, словно в калейдоскопе, цветной узор. Большая ажурная железная сеть с ячейками настолько мелкими, что невозможно было просунуть руку, охраняла самоцветы от тех, чья алчность брала верх над честностью. Здесь и там в бриллиантовом мраке, возле железных занавесей, блестели пары красных глаз, как доказательство того, что храмовые кошки всегда настороже. Неподкупные, не боящиеся ни человека, ни зверя, они восседали на бархатных подушках. Но в их мягких лапках были спрятаны страшные в ярости когти. Эти кошки работают парами. Им, чрезвычайно умным, достаточно одного взгляда, чтобы понять ваши намерения. Малейшее подозрительное движение к охраняемым ими сокровищам, и они станут воплощением дьявола - одна вцепится вам в горло, в то время как вторая - в правую руку. Только смерть или подошедший вовремя монах могут заставить их ослабить хватку.
Что касается меня или других людей, обожающих этих кошек, то в нашем присутствии они будут кататься, мурлыкать и даже позволят нам поиграть с драгоценностями - поиграть, но не забрать. Черные, с ярко голубыми глазами, пылающими в сумраке кроваво-красным светом, они известны в других странах как "сиамские". Здесь, в холодном Тибете, они все черные. В тропиках же, как я говорил, они белые.
Мы бродили по залу, осматривая золотые фигуры. Снаружи ураган продолжал грохотать и носить тучи пыли, захватывая все, что было оставлено без присмотра, и создавая огромную опасность для тех, кого срочные дела заставили отправиться в путь. Но здесь, в храме, было настолько тихо, что слышалось шарканье ног многочисленных паломников, совершавших свой обход, и непрерывное "Клак-клак" вечно вращающихся молитвенных колес. Мы их не слышали. Колеса крутились день за днем, ночь за ночью с постоянным щелканьем, и этот звук стал частью нашего существования - мы слышали его не больше, чем стук сердец или шум дыхания.
Но все же был другой звук - резкое, настойчивое "Урр-урр" и звон металлических ставней, о которые терся головой старый Том, напоминая мне, что мы с ним уже давно знакомы. Я пропустил свои пальцы сквозь решетку и почесал ему голову. Приветствуя, он слегка куснул меня за пальцы, а затем стал с жаром вылизывать их своим старым шершавым языком. Подозрительное движение в глубине храма - и он, словно молния, помчался защищать "свои" сокровища.
- Давайте пройдем по торговым рядам! - шепотом предложил Тимон.
- Дурак! - прошептал в ответ Юлгай. - Ты же знаешь, что они закрыты во время урагана.
- Тихо! - послышался свирепый голос Проктора. Он вышел из тени и толкнул Тимона так, что тот потерял равновесие и растянулся на полу. Монах, стоявший неподалеку, неодобрительно посмотрел на происходящее и продолжал с остервенением крутить свое молитвенное колесо. Большой проктор, бывший почти семи футов ростом, возвышался над нами, как гора, и шипел:
- Если вы хоть раз еще пискнете... Я своими руками разорву вас на части и выброшу на улицу собакам. А теперь тихо!
Напоследок он сердито взглянул на нас и исчез во мраке. Осторожно, опасаясь даже зашелестеть мантией, Тимон поднялся на ноги. Мы сняли сандалии и на цыпочках подошли к двери. Снаружи продолжал бушевать ураган, ветер нес с гор острые, ослепительно белые снежные иголочки. С более низких вершин Поталы и Чакпори летели черные тучи пыли. Вдоль Святого пути, в сторону Города, неслись гигантские пыльные столбы. Ветер ревел и завывал так, что казалось, будто спятивший дьявол играл сумасшедшую какофонию, лишенную малейшего смысла.
Держась друг за друга, мы ползли вокруг Йо-Канга на юг, ища укрытия в нише за Залом совещаний. Кружащиеся воздушные потоки угрожали оторвать нас от земли и перебросить через стену в Цанг-Кунг-Наннери. От одной этой мысли душа уходила в пятки, и мы прижимались к стене. Мы достигли нашей цели. Для этого пришлось приложить огромные усилия, и дыхание с трудом вырывалось из наших легких.
- "****", - сказал Тимон. - Я бы хотел проклясть этого **** Проктора! Твой почтенный Наставник может это сделать, Лобсанг.
- Может тебе удастся убедить его превратить этого **** в свинью, - добавил он с надеждой. Я покачал головой:
- Я уверен, что он этого не сделает. Лама Мингьяр Дондуп никогда не причинит вреда человеку или животному. Хотя хорошо было бы превратить Проктора во что-нибудь. Он жестокий тип!
Ураган ослабевал. Завывание ветра становилось менее пронзительным. Щебень, который нес ветер, падал на дороги и грохотал по крышам. Все меньше пыли забивалось под наши мантии. Тибет - высокая и суровая страна. Рождающиеся над горами ветры с яростью устремляются через перевалы и часто становятся причиной смерти путников, - те находят свою смерть в ущельях. Завывающие ветры врываются в коридоры монастырей и "подметают" их, унося пыль и мусор, а затем снова вырываются на простор.
Шум и буйство ветра прекратились. Последние грозовые облака развеялись и оставили после себя чистый небесный свод. Яркий свет ослепил нас. Со скрипом начали открываться двери и решетки окон, из которых люди рассматривали последствия очередного урагана. У бедного господина Ракса, возле дома которого мы стояли, ветер вдул передние окна в дом, а задние выдул наружу. В Тибете вместо оконного стекла используется толстая бумага, которая промасливается так, чтобы свет проходил сквозь нее. Стекло в Лхасе на самом деле встречается довольно редко, а бумага, которая здесь делается из многочисленных ив и тростника, достаточно дешевая. Мы отправились домой в Чакпори, останавливаясь всякий раз, когда что-нибудь привлекало наше внимание.
- Лобсанг! - заговорил Тимон. - Как ты думаешь, лавки сейчас открыты? Давайте сходим, это недолго!
Он свернул направо и пошел быстрее. Мы неохотно пошли за ним. Прибыв на Торговую улицу, мы стали рассматривать все подряд. Чего там только не было! Чай, все пропитавший своим запахом, благовония из Индии и Китая, драгоценности и странные вещи из далекой Германии, не имеющие для нас никакого смысла. Затем мы увидели лавку, в которой продавались сладости. Там были липкие леденцы на палочках, кексы, посыпанные сахарной пудрой или покрытые цветной глазурью. Мы не отводили от них глаз, но не имея за душой ни полушки, купить мы ничего не могли. Оставалось только смотреть.
Юлгай толкнул меня локтем в бок и прошептал:
- Лобсанг, тот большой парень - это случайно не Цзу, который присматривал за тобой?
Я посмотрел туда, куда он показывал. Да, это действительно был Цзу, который был со мной очень строг и многому меня научил.
- Цзу! - сказал я. - Я...
Увидев меня, он нахмурился и прорычал:
- Убирайтесь вон и не мешайте честным горожанам заниматься своими делами. Наше знакомство - не повод просить у меня.
Цзу резко повернулся и пошел прочь.
У меня чуть не брызнули слезы - но я испугался, что опозорюсь перед своими товарищами. Нет, я не позволил себе расплакаться, но Цзу проигнорировал меня, сделав вид, что меня не знает. Цзу, который учил меня с самого рождения! Я вспомнил, как он пытался научить меня ездить на моем пони Наккиме, как он учил меня борьбе. Теперь же он отрекся от меня - отверг меня с презрением. Я повесил голову и стоял безутешный, шаркая ногой в пыли. Мои товарищи молча стояли возле меня. Им было неловко, они чувствовали то же, что и я, - нами пренебрегли. Внезапное движение привлекло мое внимание - ко мне приближался старый бородатый индиец с тюрбаном на голове.
- Молодой человек! - обратился он ко мне. Он говорил на тибетском, но со странным акцентом. - Я все видел, но думаю, что огорчаться из-за этого не стоит. Некоторые из нас забывают свое детство. Я не забыл. Пойдемте со мной.
Он привел нас к лавке, которую мы только что так внимательно рассматривали.
- Пусть эти молодые люди выберут себе что-нибудь, - обратился он к продавцу.
Мы нерешительно выбрали себе по одному из великолепных леденцов и поклонились старику.
- Нет, нет! - возразил он. - По одному недостаточно, пусть каждый возьмет себе еще один.
Мы так и сделали, и он заплатил улыбающемуся торговцу.
- Сударь! - горячо поблагодарил я его. - Пусть благословение Будды будет с Вами и защищает Вас, пусть в Вашей жизни будет много радостей!
Он широко улыбнулся и вернулся к своим делам.
Мы медленно возвращались домой и ели сладости, пытаясь растянуть удовольствие как можно дольше. Мы почти забыли вкус подобных лакомств, а эти казались еще вкуснее, потому что они были куплены для нас таким добрым человеком! Пока мы шли, я вспоминал, что мой отец отрекся от меня на ступенях Поталы, а теперь от меня отрекся и Цзу.
- Это забавный мир, Лобсанг, - нарушил тишину Юлгай, - мы сейчас мальчишки, и нам показали наше место, а когда мы станем ламами, "черноголовые" будут искать нашей благосклонности!
Я должен объяснить, что в Тибете мирян называют черноголовыми из-за их волос, так как все монахи бреют головы.
В тот вечер во время службы я был очень внимательным - решил поработать побольше, чтобы как можно быстрее стать ламой. Я представлял себе, как буду шагать среди "черноголовых" и с презрением отвергать их попытки прислужить мне. Я так старался, что привлек внимание Проктора. Он отнесся ко мне с большим подозрением, считая такое усердие неестественным! Когда служба закончилась, я поспешил в свое жилище, зная, что завтра меня ждет целый день с ламой Мингьяром Дондупом. Некоторое время я не мог заснуть - я ворочался в постели, вспоминая о прошлом, о лишениях, которые мне довелось пережить.
Утром я встал, позавтракал и собрался было идти к кельям лам. Но как только я вышел из своей комнаты, меня схватил огромный и неуклюжий монах, одетый в изорванную мантию.
- Эй ты! - сказал он. - Ты сегодня работаешь на кухне - будешь чистить жернова!
- Но, сэр! - ответил я. - Меня ждет мой Наставник, лама Мингьяр Дондуп.
Я попробовал улизнуть от него.
- Нет, ты пойдешь со мной. И неважно, кто там тебя ждет. Я сказал: ты будешь работать на кухне.
Он поймал меня за руку и вывернул ее так, что я не мог убежать. Мне пришлось нехотя пойти с ним.
В Тибете мы все выполняем ручную и грязную работу.
- Это учит нас смирению! - говорят одни.
- Предотвращает высокомерие у мальчишек! - отмечают другие.
- Ликвидирует классовые различия! - утверждают третьи.
Мальчишки и монахи выполняют такую работу только ради дисциплины, поскольку, разумеется, существует штат низших монахов для домашних работ. Но все мальчишки и монахи участвуют в наиболее неприятных работах. Мы ненавидим это, потому что низшие используют нас как рабов, зная, что у нас нет возможности жаловаться. Жаловаться? Да ведь это специально предназначено для создания трудностей!
Мы спустились вниз по каменному коридору, затем по ступеням, которые были сделаны из двух деревянных поперечин, прикрепленных к брусьям, и оказались в кухне.
- Здесь! - сказал монах, державший меня. - Вычисти дырки в камнях.
Я взял острый металлический шип, забрался на один из огромных жерновов и принялся выковыривать остатки, застрявшие в выбоинах. Камень был запущенный и теперь уже не молол ячмень, а портил. Мне надо было вычистить поверхность, чтобы она снова стала чистой и твердой. А монах в это время стоял рядом и лениво ковырялся в зубах.
- Эй! - крикнул кто-то у входа. - Тьюзди Лобсанг Рампа! Тьюзди Лобсанг Рампа здесь? Благородный Лама Мингьяр Дондуп срочно хочет его видеть.
Я инстинктивно поднялся и спрыгнул с камня.
- Я здесь! - закричал я.
Монах поднял свой круглый кулак и сильно ударил меня по голове, свалив на землю.
- Я сказал: ты останешься здесь и будешь делать свою работу, - прорычал он. - Если ты кому-то нужен, пусть он придет сюда лично.
Схватив за нос, он поднял меня и бросил на камень. Я ударился головой об угол, и все звезды Вселенной засверкали у меня в глазах. Затем они погасли, оставив мир пустым и черным.
Я чувствовал себя странно, мне казалось, что я поднимался горизонтально, а затем стал на ноги. Я слышал зв...
Продолжение на следующей странцие...
