л он. -
но не сдавайся, поскольку если сдашься, то умрешь, и древние ястребы
отсюда устроят пирушку на твоей энергии.
- Давай выберемся отсюда, - попросил я. - мне наплевать на отсутствие
примера уродливости древних видящих.
- Уже слишком поздно, - сказал Хенаро, теперь уже полностью
пробужденный и стоящий рядом со мной. - если мы даже попытаемся уйти, те
двое видящих или их олли из другого места сразят тебя. Они уже окружили
нас: шестнадцать сознаний уже сфокусировались на тебе сейчас.
- Кто они? - прошептал я в ухо Хенаро.
- Те четверо видящих и их двор, - ответил он. - они знали о нас с
того момента, как мы пришли сюда.
Я хотел поджать хвост и бежать, спасая жизнь, но дон Хуан взял меня
за руку и указал на небо. Я заметил, что произошло заметное изменение
видимости: вместо смоляной черноты, которая стояла до сих пор, проявился
приятный сумеречный полусвет. Я быстро сориентировался по сторонам света:
небо определенно было светлее к востоку.
Я почувствовал странное давление вокруг головы. В ушах гудело. Мне
было холодно и жарко одновременно. Я был так напуган, как никогда раньше,
но что досаждало мне особенно, так это унылое чувство поражения, трусости.
Меня подташнивало, и я чувствовал себя несчастным.
Дон Хуан зашептал мне в ухо. Он сказал, что мне следует быть начеку и
что нападение древних видящих мы почувствуем все трое и в любой момент.
- Ты можешь перебраться ко мне, если хочешь, - сказал Хенаро быстрым
шепотом, как если бы что-то подгоняло его.
Я колебался мгновение. Я не хотел, чтобы дон Хуан поверил, что я так
напуган, что должен держаться за Хенаро.
- Вот они идут, - сказал Хенаро громким шепотом.
Мир перевернулся для меня вверх ногами, когда что-то схватило меня за
левую лодыжку. Я почувствовал смертный холод во всем теле. Я знал, что
ступил в железный капкан, поставленный, может быть, на медведя. Все это
пронеслось у меня в уме прежде, чем я испустил пронзительный визг, такой
же интенсивный, как и мой испуг.
Дон Хуан и Хенаро громко засмеялись. Они были у меня по сторонам не
дальше трех футов, но я был так перепуган, что даже не заметил их.
- Пой! Пой, спасая жизнь! - слышал я приказание дона Хуана со звуком
его дыхания.
Я попытался высвободить ногу и тогда почувствовал острую боль, как
если бы в мою ногу вонзились иглы. Дон Хуан снова и снова настаивал, чтобы
я пел. Он и Хенаро начали известную песню. Хенаро выговаривал слова, глядя
на меня с расстояния едва ли в два дюйма. Они пели фальшиво, сиплыми
голосами, так безнадежно выбиваясь из ритма и настолько выше диапазона
своих голосов, что я рассмеялся.
- Пой, или ты погибнешь, - сказал мне дон Хуан.
- Давай-ка устроим трио, - сказал Хенаро. - запоем-ка болеро.
Я присоединился к этому фальшивому трио. Мы довольно долго пели на
пределе своих голосов, как пьяные. Я почувствовал, что железный захват на
моей ноге начал постепенно ослабевать. Я не осмеливался посмотреть вниз на
свою лодыжку, но на мгновение я все же взглянул, и увидел, что там не было
капкана, удерживающего меня: темная головообразная форма кусала меня!
Только сверхусилие удержало меня от обморока. Я почувствовал, что
меня рвет, и автоматически хотел наклониться, но кто-то держал меня
безболезненно и с нечеловеческой силой за локти и затылок и не позволял
двигаться. Я весь обблевался.
Моя опустошенность была такой полной, что я начал терять сознание.
Дон Хуан брызнул мне в лицо из тыковки, которую всегда носил, когда мы
уходили в горы. Вода попала за ворот, и это охлаждение восстановило мое
физическое равновесие, но не повлияло на силу, державшую меня за локти и
затылок.
- Я думаю, ты зашел слишком уж далеко в своем страхе, - сказал мне
дон Хуан громко и таким официальным тоном, что это сразу воспринималось
как приказ.
- Давайте опять запоем, - добавил он. - давайте споем песню с
содержанием, я не хочу больше болеро.
Я мысленно поблагодарил его за трезвость и возвышенный стиль и так
растрогался, когда услышал, как они запели "ла Валентина", что даже начал
плакать.
Из-за той страсти,
Все, говорят,
С ним те напасти,
Да наплевать!
Пусть даже дьявол
Стучится в дверь -
Я и без правил
Готов умереть!
О, валентина, ты, валентина,
Меняю себя я на блеск твоих глаз!
И если я должен
Погибнуть сегодня,
То пусть это будет
Сегодня, сейчас!
Все мое существо было потрясено воздействием этого немыслимого
смещения ценностей. Никогда еще песня не значила для меня столько. Когда я
услышал их, распевавших такую незатейливую песенку, какие я всегда считал
отдающими дешевой сентиментальностью, я почувствовал, что понял характер
воина. Дон Хуан вбил в меня, что воины живут рядом со смертью, и из этого
знания, что смерть с ними, они извлекают мужество для любой встречи. Дон
Хуан говорил, что худшее, что с нами может случиться, это то, что мы
должны умереть, ну а раз уж это наша неотвратимая судьба, то мы свободны:
тому, кто все потерял, нечего бояться.
Я подошел к дону Хуану и Хенаро и обнял их, чтобы выразить свою
безграничную благодарность и восхищение ими. Тут я понял, что ничто уже не
держит меня больше. Без единого слова дон Хуан взял меня за руку и повел,
чтобы посадить на плоский камень.
- Спектакль еще только начинается, - сказал Хенаро весело, усаживаясь
поудобнее. - ты только что оплатил свой входной билет: он весь у тебя на
груди.
Он посмотрел на меня и оба они залились смехом.
- Не садись слишком близко ко мне, - сказал Хенаро. - мне не нравятся
пукалки. Но и не отходи слишком: древние видящие еще не закончили свои
трюки.
Я придвинулся к ним настолько близко, насколько позволяла вежливость.
Мгновение я беспокоился о своем состоянии, но затем все мои приступы
тошноты стали пустяками, потому что к нам шли какие-то люди. Я не мог ясно
видеть их формы, но видел человеческие фигуры, перемещающиеся в полумраке.
У них не было фонарей или фонариков, хотя было ясно, что в этот час они
нуждались в них. Почему-то эта деталь беспокоила меня. Мне не хотелось
фокусироваться на них и я преднамеренно начал рассуждать. Я представил,
что мы привлекли внимание своим громким пением, и они вышли узнать, в чем
дело. Дон Хуан положил руку мне на плечо. Он указал движением подбородка
на людей, идущих перед группой других:
- Эти четверо - древние видящие, - сказал он. - остальные - их олли.
И не успел я сказать, что они кажутся мне местными крестьянами, как
услышал свистящий звук у себя за спиной. Я быстро обернулся в состоянии
полной тревоги. Мое движение было таким внезапным, что предупреждение дона
Хуана запоздало:
- Не оглядывайся! - услышал я его крик, но его слова были только
фоном: они уже ничего не значили для меня. Повернувшись, я увидел, что три
чудовищно уродливых человека взбираются на скалу сразу же за моей спиной:
они крались ко мне, их рты были полуоткрыты в кошмарной гримасе, а руки
простирались, чтобы схватить.
Я хотел крикнуть во всю мощь своих легких, но вышло только
агоническое клокотание, как если бы что-то забило мне дыхание. Я
автоматически выкатился из их досягаемости и оказался на земле.
Когда я остановился, ко мне прыгнул дон Хуан - как раз в то
мгновение, когда орда людей, возглавляемая теми, на кого указал мне дон
Хуан, устремилась ко мне, как коршуны. Они вскрикивали, как летучие мыши
или крысы. Я завопил в ужасе. На этот раз у меня получился пронзительный
крик.
Дон Хуан так проворно, как первоклассный атлет, выхватил меня из их
окружения и увлек на скалу. Он велел мне суровым голосом не оглядываться,
как бы запуган я ни был. Он сказал, что олли совсем не могут толкнуть, но
они могут запугать меня так, что я упаду на землю, а на земле олли могут
прижать кого хочешь, и если бы я упал на месте, где были погребены эти
видящие, то оказался бы в их власти. Они бы растерзали меня, пока олли
удерживали. Он добавил, что не сказал мне всего этого, потому что
надеялся, что я буду "видеть" и пойму это сам. Это его решение чуть не
стоило мне жизни.
Ощущение, что чудовищные люди находятся сзади, было почти
невыносимым. Дон Хуан усиленно приказывал мне сохранять спокойствие и
сфокусировать внимание на четверых во главе толпы из десяти или
двенадцати. В то мгновение, когда я сфокусировал на них свои глаза, они,
как по команде, придвинулись к краю плоской скалы. Там они остановились и
начали шипеть, как змеи. Они двигались взад и вперед. Их движения казались
синхронными: они были такими единообразными и упорядоченными, что казались
машинальными. Было так, как если бы они повторяли одно и то же, чтобы
загипнотизировать меня.
- Не смотри на них пристально, дорогой, - сказал мне Хенаро, как если
бы он обращался к ребенку.
Последовавший за этим мой смех был таким же истерическим, как и мой
страх. Я смеялся так громко, что звук его перекатывался по окружающим
холмам.
Те люди сразу остановились и оказались, как будто, в замешательстве.
Я мог различить, как покачивались вверх и вниз формы их голов, как будто
они разговаривали между собой, обсуждая ситуацию. Затем один из них
прыгнул на скалу.
- Берегись! Это один из видящих! - воскликнул Хенаро.
- Что мы собираемся делать? - закричал я.
- Мы можем начать опять петь, - ответил дон Хуан, как само собой
разумеющееся.
Тогда мой страх достиг своего предела. Я начал подпрыгивать и реветь,
как зверь. Тот человек спрыгнул на землю.
- Не обращай больше внимания на этих клоунов, - сказал дон Хуан. -
давай поговорим как обычно.
Он сказал, что мы пришли сюда для моего просвещения, а я провалился
так несносно. Мне следует реорганизовать себя. Первое, что надо сделать,
это понять, что моя точка сборки сдвинулась и теперь затемнила свет
эманаций, а перевести чувства из моего обычного сознания в мир, который я
сейчас собрал, это действительно пародия, так как такой страх доминирует
только среди эманаций повседневной жизни.
Я сказал ему, что, если моя точка сборки сдвинулась так, как он
сказал, то у меня для него есть еще новость: мой страх бесконечно более
велик и разрушителен, чем тот, какой я испытывал когда-либо в своей жизни.
- Ты ошибаешься, - сказал он. - твое первое внимание в замешательстве
и не хочет уступить контроля - вот и все. У меня такое чувство, что ты
можешь подойти прямо к этим существам лицом к лицу и они не сделают тебе
ничего.
Но я настаивал, что, безусловно, не в таком состоянии, чтобы
пробовать такие нелепые вещи, как эта.
Он засмеялся мне в лицо и сказал, что рано или поздно, но я вылечусь
от своего безумия, и что взять на себя инициативу и встретиться с этой
четверкой видящих бесконечно менее нелепо, чем полагать, что я вообще
вижу. Он сказал, что для него безумием было бы столкнуться с людьми,
которые были погребены две тысячи лет назад, и не подумать о том, что это
верх нелепости.
Я ясно слышал все, что он говорил, но в действительности не обращал
на него никакого внимания. Я был устрашен людьми, окружавшими скалу. Они,
казалось, готовились прыгнуть на нас, особенно на меня. Они фиксировались
на мне. Моя правая рука начала подергиваться, как если бы у меня был
мышечный припадок. Затем я осознал, что освещенность неба изменилась: до
этого я не замечал, что уже рассвет. Тут произошла странн...
Продолжение на следующей странцие...
