робностях, на какие только способны. Мы можем поверить в то, что мы жертвы, что нас убивают, или что мы сами кого-то убиваем, и что мы - лишь пешки в борьбе милостивой Судьбы и Злого рока.
- У нас много жизней? - спросил я.
- Сколько фильмов ты посмотрел?
- Ага!
- Фильмы о жизни на этой планете, о жизни на других планетах; все, что имеет пространство и время - лишь фильм и иллюзии, - сказал он. - Но пока что в наших иллюзиях мы можем многому научиться и неплохо позабавиться, правда?
- А как далеко ты проводишь эту аналогию с фильмами?
- А как далеко тебе бы хотелось? Ты сегодня посмотрел фильм отчасти оттого, что я хотел его посмотреть. Многие выбирают себе жизни потому, что им нравится быть и работать вместе с друзьями. Актеры из сегодняшнего фильма и раньше играли вместе - "раньше или позже" - это зависит от того, какой фильм ты посмотрел первым; ты даже можешь видеть их на разных экранах одновременно. Мы покупаем себе билеты на эти фильмы, платя за вход своим согласием поверить в реальность пространства и реальность времени... Ни то, ни другое не истинно, но тот, кто не хочет заплатить эту цену, не может появиться на этой планете, или вообще в любой пространственно-временной системе.
- А есть такие люди, которые совсем не имели жизней в пространстве-времени?
- А есть такие люди, которые совсем не ходят в кино?
- Понял. Они учатся иначе?
- Ты прав, - сказал он, довольный мною. - Пространство-время - это довольно примитивная школа. Но многие держатся этой иллюзии, даже если она и скучна, и они не хотят, чтобы в зале зажгли свет раньше времени.
- А кто сочиняет эти фильмы, Дон?
- Ну не странно ли, как оказывается мы много знаем, если начнем спрашивать самих себя, а не других? Кто сочиняет эти фильмы, Ричард?
- Мы сами, - сказал я.
- А кто играет?
- Мы.
- А кто оператор, киномеханик, директор кинотеатра, билетер, кто смотрит за всем этим? Кто волен выйти из зала в середине или в любое время, изменить, когда захочет, весь сценарий, кто волен смотреть один и тот же фильм снова и снова?
- Дай-ка подумать, - сказал я. - Любой, кто захочет?
- Ну, не достаточно ли тут для тебя свободы? - спросил он.
- И поэтому фильмы так популярны? Потому, что мы инстинктивно знаем, что они так схожи с нашими жизнями?
- Может быть, и так, а может, и нет. Да это и не важно. А что представляет собой кинопроектор?
- Наш мозг, - сказал я. - Нет. Воображение. Это - наше воображение, как бы его ни называли.
- А что такое сам фильм? - спросил он.
- Вот этого я не знаю.
- То, что мы согласны допустить в наше воображение?
- Может быть, и так, Дон.
- Ты можешь держать бобину с фильмом в руке - он весь тут: начало, середина, конец - все сжато в одну секунду или одну миллионную долю секунды. Фильм существует вне времени, записанного на нем, и если ты знаешь, что это за фильм, ты знаешь, в общих чертах, что там должно случиться, еще до входа в кинотеатр: там будут битвы и волнения, победители и побежденные, любовь и несчастье, ты знаешь, что все это произойдет. Но для того, чтобы тебя захватил и унес этот фильм, для того, чтобы полностью насладиться им, тебе надо вставить его в проектор, и прокрутить через объектив кадр за кадром; для того чтобы погрузиться в иллюзию, обязательно необходимо пространство и время. Поэтому ты платишь свою монетку, и получаешь билет, и устраиваешься поудобнее, и забываешь о том, что происходит за стенами кинозала, и кино для тебя начинается.
- И никто на самом деле не страдает? Вместо крови - лишь красная краска, а слеза от лука?
- Нет, это настоящая кровь, - сказал он. - Но судя по тому, как это влияет на наши истинные жизни, это все равно, что киношная кровь из кетчупа.
- А реальность?
- Реальность божественно индифферентна, Ричард. Матери все равно, какую роль играет ее дитя в этих играх: один день он "злодей", другой день - "сыщик". Абсолют даже не знает о наших иллюзиях и играх. Он знает только Себя, и нас в своем подобии, совершенных и законченных.
- Я не уверен, хочу ли я быть совершенным и законченным. Расскажи о скуке...
- Взгляни на небо, - сказал он, - и от столь резкой перемены темы я невольно взглянул на небо. Там, высоко-высоко, летели перистые облака и восходящая луна серебрила их края.
- Прекрасное небо, - сказал я.
- Оно совершенно?
- Конечно, Дон, небо всегда совершенно.
- Ты хочешь сказать: несмотря на то, что небо меняется каждую секунду, оно всегда совершенно?
- Ура, я молодец. Да!
- И море всегда совершенно, и тоже всегда меняется, - сказал он. - Если бы совершенство было застоем, то рай был бы болотом. А Абсолют тебе вовсе не болотный кулик.
- Постоянно меняющееся совершенство. Да. Согласен.
- Ты согласился с этим уже давным-давно, если уж говорить о времени.
Мы шагали по дороге, и я спросил:
- Дон, а тебе не скучно оставаться только лишь в одном измерении?
- А я что, остаюсь только в одном измерении? А ты?
- Почему все, что я ни скажу, неправильно? Я думаю, что занялся не своим делом.
- Может, лучше займешься торговлей недвижимостью? - подсказал он.
- Ну ладно, я пошутил, - сказал я. - Не надо мне будущего. И прошлого. Я уж скорее стану добрым старым Мастером Мира Иллюзий. Похоже, на это уйдет где-то неделя?
- Ну, Ричард, я надеюсь, что не так долго!
Я пристально посмотрел на него, но он не улыбался.
Часть девятая
Дни совсем перепутались. Мы летали, как всегда, но я перестал различать это лето по названиям городов или по выручке от нашей работы. Я начал делить это лето по тому, чему я научился, по разговорам, которые мы вели, когда работа заканчивалась, по чудесам, происходившим время от времени до тех пор, пока я наконец не узнал, что они - вовсе не чудеса.
"Представь себе образ прекрасной, справедливой и совершенной Вселенной - однажды прочитал я в "Справочнике Мессии". - А затем поверь только в одно: Абсолют уже создал ее в Своем воображении и получше, чем смог это сделать ты".
Часть десятая
День выдался спокойный... лишь изредка появлялись пассажиры. А в перерывах между полетами я учился разгонять облака. Раньше я был летчиком-инструктором, и я знаю, что ученики всегда самые простые вещи делают невероятно сложными; я это прекрасно знаю, и вот я снова стал учеником, яростно хмурюсь и сверлю взглядом тучи. Мне для начала побольше бы теории, а потом практики. Шимода улегся под крылом "Флита" и делает вид, что спит. Я тихонько пнул его в руку, и он открыл глаза.
- Я не могу, - сказал я.
- Нет, можешь, - сказал он и снова закрыл глаза.
- Дон, но я пытался. И в тот самый момент, когда я думаю, что что-то начинает получаться, туча возвращается и начинает раздуваться еще больше прежнего.
Он тяжко вздохнул и сел.
- Выбери мне облако. И, пожалуйста, поменьше.
Я выбрал самую здоровую и мрачную тучу на небе, высотой не меньше километра, облако клубящегося дыма, вырвавшегося из преисподней.
- Та, что над силосной башней, вон там, - указал я. - Та самая, что начала чернеть. Он молча взглянул на меня.
- За что ты меня так ненавидишь?
- Все потому, что я люблю тебя, Дон, - улыбнулся я. - Тебе не стоит размениваться на пустяки. Но если не нравится эта, я выберу что-нибудь поменьше...
Он еще раз тяжко вздохнул и снова посмотрел на небо.
- Я попытаюсь. Ну, которая?
Я глянул ввысь. Туча, чудовище, принесшее миллионы тонн дождя, исчезла; на ее месте осталась лишь неровная дырка, в которой сияло голубое небо.
- Вот это да, - тихо пробормотал я.
- Уж если взялся за дело... - процитировал он. - Нет, хоть мне и хотелось бы принять все те восхваления, которые ты мне столь безмерно воздаешь, я должен чистосердечно признаться тебе: это очень просто.
Он указал мне на малюсенькое облачко, висящее над головой.
- Вот. Теперь твоя очередь. Готов? Давай.
Я уставился на эту дымку, а она глянула на меня. Я попытался представить, что облако исчезло, представил себе вместо него пустое место, мысленно изжарил его тепловыми лучами, приказал ему исчезнуть и появиться где-нибудь там, подальше. Прошла минута, пять, семь, и медленно-медленно оно наконец исчезло.
- Ты не очень-то скор? - спросил он.
- Но это у меня вышло впервые! Я только начинаю! Наперекор невозможному... ладно, невероятному, я ты вместо похвалы говоришь, что я не очень-то скор. Я - просто молодец, ты это сам знаешь.
- Поразительно. Ты был к нему так привязан, а оно все же исчезло.
- Привязан! Да я колошматил эту тучу всем, чем только мог!
Шаровые молнии, лазерные лучи, пылесосы, размером с гору...
- Отрицательная привязанность, Ричард. Если ты действительно хочешь, чтобы облако исчезло из твоей жизни, тебе ни к чему разводить вокруг этого столько шуму. Тебе надо лишь расслабиться и убрать его из своей жизни. Вот и все.
"Облако не знает, почему оно движется именно в этом направлении и именно с этой скоростью, - вот, что было написано в книге. - Оно чувствует лишь побуждение... вот куда надо плыть сейчас. Но небо знает, куда и зачем плывут облака и какая картина ими пишется, и ты тоже это узнаешь, когда поднимешься достаточно высоко, чтобы взглянуть за горизонт".
Часть одиннадцатая
"Каждая мечта тебе дается вместе с силами, необходимыми для ее осуществления. Однако тебе, возможно, придется ради этого потрудиться".
Мы приземлились на огромном пастбище неподалеку от небольшого пруда, вдали от городов, где-то на границе штатов Иллинойса и Индианы. "Никаких пассажиров, устроим себе выходной", - думал я.
- Послушай, - сказал он. - Впрочем, нет. Просто спокойно стой там и смотри. То, что ты сейчас увидишь, вовсе не чудо. Почитай учебник физики... даже ребенок может ходить по воде. Он повернулся и, словно не замечая, что там была вода, на несколько метров отошел от берега, шагая по поверхности пруда. Это выглядело так, будто пруд на самом деле был лишь миражом, родившимся в жаркий полдень над каменной твердыней. Он крепко стоял на поверхности, ни брызги, ни волны не заливали его летные ботинки.
- Давай, - сказал он, - иди сюда.
Я видел это своими глазами. Это было возможно - ведь он стоял на воде, вот я и пошел к нему. Было такое ощущение, что иду по прозрачному голубому линолеуму, и я рассмеялся.
- Дональд, что ты со мной делаешь?
- Я всего лишь показываю тебе то, чему все учатся рано или поздно, - сказал он, - вот теперь ты и сам можешь.
- Но я...
- Слушай. Вода может быть твердой, - он топнул ногой, и звук был такой, словно под ним был камень. - А может и не быть. - Он снова топнул и обрызгал нас с ног до головы. - Почувствовал? Попробуй сам.
Как быстро мы привыкаем к чудесам! Не прошло и минуты, как я начал думать, что хождение по воде возможно, естественно и... вообще, что тут такого?
- Но если вода сейчас твердая, как мы можем ее пить?
- Так же, как и ходить по ней, Ричард. Она не твердая и не жидкая. Ты и я сами решаем, какой она будет для нас. Если ты хочешь, чтобы вода была жидкой, думай, что она жидкая, поступай так, будто она жидкая, пей ее. Если хочешь, чтобы она стала воздухом, действуй так, будто она - воздух, дыши ею. Попробуй. Может, это связано с присутствием столь продвинутого существа, подумал я. Может, таким вещам позволительно происходить в определенном радиусе, скажем, метров пятнадцать вокруг них... Я встал на колени и засунул руку в пруд. Жидкость. Затем я лег на его поверхность, погрузил голову в синеву и, исполненный веры, сделал вдох. Казалось, что я дышу теплым жидким кислородом, дышалось легко и свободно. Я сел и вопросительно посмотрел на него, ожидая, что он без слов поймет то, что вертелось у меня в голове.
- Говори, - приказал он.
- Зачем мне говорить вслух?
- Потому что то, что ты хочешь сказать, точнее можно выразить словами. Говори.
- Если мы можем ходить по воде, дышать ею и пить ее, почему мы не можем то же самое делать и с землей?
- Правильно. Молодец. Смотри...
Он легко подошел к берегу, будто шагал по нарисованному озеру. Но в тот момент, когда ноги ступили на прибрежный песок, он начал погружаться и, сделав несколько шагов, ушел по плечи в землю, покрытую травой. Казалось, что пруд неожиданно превратился в остров, а земля вокруг стала морем. Он немного поплавал в пастбище, плескаясь и по...
Продолжение на следующей странцие...
