требления молока, но поскольку в своих рассуждениях он так и не дошёл до порицания употребления мяса и рыбы в связи с аморальностью убийства (да и как он мог это сделать, сам продолжая есть его время от времени?), то вопрос о взаимосвязи мясоедения и первой заповеди так до конца и не прояснился в моей голове.
По какой-то непонятной причине мне самому никогда не приходило в голову, что употребление плоти животных в пищу ведёт к неоправданному убийству невинных существ. Моему неведению пожалуй можно было найти объяснение. В тех учениях, что роси давал нам о первой заповеди, я не могу припомнить, чтобы он хоть раз поставил акцент на этой связи. Когда же я пару раз задал старшим монахам вопрос о том, разрешал ли Будда употребление мяса, они живо принимались уверять меня, что он запрещал это только в тех случаях, когда есть основания полагать, что животное, чьё мясо вам предлагается, было забито специально для вас.
Употребление мяса в монастырях Юго-Восточной Азии
Если в японских монастырях приобретение и употребление мяса порицается и происходит лишь украдкой, то монахи и миряне в странах Юго-Восточной Азии делают это открыто и без тени смущения, с полным осознанием того, что эти их действия никоим образом не противоречат первой заповеди. По крайней мере, это выглядело именно так в одном из монастырей недалеко от Рангуна в Бирме, где я провёл около пяти недель в конце 50-х в качестве монаха-гостя. Каждое утро, ровно в половине седьмого, водитель моего спонсора (состоятельного человека, который в качестве акта накопления заслуг взялся обеспечить моё пропитание на весь период пребывания в монастыре) подвозил к моему жилищу на джипе огромное количество пищи, которую мне надлежало употребить не позже полудня. В буддизме Тхеравады гораздо важнее когда ты ешь, нежели что ты ешь, и поэтому, когда я вступил во владения этого монастыря, то, как и все прочие, подписал обязательство соблюдать пять заповедей, включая обет не употреблять твёрдой пищи после полудня. Позор монаху или мирянину, осмелившемуся нарушить (в пределах юрисдикции монастыря) это строгое правило!
Мой дневной рацион состоял, как правило, из двух куриных окорочков, картофеля, хлеба, фруктов, пирога и кофе. Подозрительно отсутствовали местные карри, рыба и рис. Блюда, подаваемые мне, безусловно были рассчитаны на то, чтобы соответствовать вкусу иностранца. Однако количество привезённого в первый же день было столь велико, что я вынужден был вернуть назад половину, когда водитель заехал за посудой в половине двенадцатого. На следующий день с едой была доставлена записка от хозяина: “Еда не должна пропадать. Всё присланное — для вас, пожалуйста кушайте”.
Употребить всё это до полудня означало бы примерно четыре раза плотно поесть в течение пяти часов — задача, физически неосуществимая без того, чтобы всё это не закончилось полным расстройством пищеварения. Даже гипотетическая необходимость физически трудиться сверх обычной уборки в собственном жилище не принесла бы мне облегчения. Таким образом, я был вынужден, рискуя вызвать недовольство моего спонсора, “жертвовать” большую часть еды монастырским собакам, кои водились в изобилии. У собак, впрочем, не было недостатка в благодетелях. Моими соседями по бунгало была группа юристов и судей Верховного Суда в Рангуне, “постригшихся в монахи” на трёхнедельный период празднования бирманского Нового Года. Считается особой заслугой провести эти дни в монастыре, ибо это означает аскетическое самоустранение от пышных торжеств и гуляний, коим большинство бирманцев предаются в эту пору.
Каждый день жёны этих псевдо-монахов, изысканно одетые, приезжали в монастырь, привозя пищу для своих благоверных. С ними, как правило, прибывали их отпрыски, весело общавшиеся со своими отцами, пока их матери подавали карри и другие бирманские блюда, имевшие рыбу и мясо в своём составе. Поскольку жёны также приносили больше еды, чем их мужья могли физически употребить до полудня, значительная её часть, состоящая в основном из избыточного риса и хлеба (но никогда — из мяса и рыбы), шла на корм собакам.
Как может такое повсеместно распространённое употребление мяса уживаться с первой заповедью, запрещающей убийство и причинение вреда живым существам? “Легко!” — скажут те, кто оправдывает свою страсть к мясу цитированием слов, приписываемых Будде, о допустимости употребления плоти в пищу. Каковы же всё-таки были слова Будды на этот счёт, и насколько правдоподобно то, что они действительно исходили из его уст?
Санкционировал ли Будда употребление мяса?
Версия Тхеравады
В Дживака-Сутре, некто по имени Дживака, обращаясь к Будде, сообщает тому о слышанном им факте, что хозяева мол целенаправленно забивают животных для “...Отшельника Гаутамы, который сознательно поедает мясо, предназначенное к его столу и намеренно для него добытое”. После объявления этого утверждения несоответствующим действительности, Будда якобы изрёк нижеследующее:
“...Я запрещаю употреблять мясо в трёх случаях: если есть свидетельства, явные для глаз ваших, для ушей ваших, или имеются веские основания для подозрения.29
И в трёх случаях я разрешаю делать это: когда нет свидетельств явных глазам или ушам вашим, и нет оснований подозревать...”
И.Б. Хорнер в своей брошюре Ранний буддизм и лишение жизни следующим образом интерпретирует эти слова, приписываемые Будде:
“Монахам разрешалось употреблять рыбу и мясо при условии, что те являются “безупречными” в трёх аспектах. Это значило, что монах не видел, не слышал и не подозревает, что животное, чьё мясо он собирается съесть, было убито специально для него...” 30
После указания на то, что ранний буддизм прямо порицал кровавый промысел мясников, охотников и рыболовов, она пишет:
“Хотя употребление мяса как мирянами, так и монахами по умолчанию всё же допускалось, но все те кровавые способы, которыми это самое мясо добывалось, резко и однозначно осуждались...
И это (доктрина буддизма о непричинении вреда) скорее всего вызвано верой в то, что животные наравне с человеком имеют неотъемлемое право на жизнь и сострадание”.
Тем самым Хорнер ставит логику и здравый смысл с ног на голову, признавая, что первая заповедь о непричинении вреда в буддизме произрастает из веры в то, что животные имеют равное с человеком право на жизнь, и тут же заявляя, что Будда “по умолчанию допускал” употребление мяса в пищу, тем самым косвенно санкционируя уничтожение и причинение вреда животным.
Ещё менее понятным представляется использование ею термина “безупречный” по отношению к употреблению мяса. Не было ещё в мире ни одного подлинно духовного мастера, ни до, ни во время, ни после Будды, который бы выступал в защиту мясоедения или отрицал тот факт, что оно является преградой на пути духовного самосовершенствования.31 Почему? Да потому, что мясо стимулирует наши низменные страсти, возбуждая и вселяя в наши сердца тревогу, физически раздражая и принося в организм токсины, рождённые болью и ужасом, которые животное испытывало в момент смерти.
Насколько вообще соответствуют действительности утверждения, что Будда разрешал своим монахам есть мясо при любых обстоятельствах, за исключением тех случаев, когда у них есть основания подозревать, что животное было забито специально для них? Разве все домашние животные не забиваются специально для тех, кто их ест? Если бы никто не ел их мяса, разве пришло бы кому-то в голову их забивать? Так какая тогда может быть разница между “Это животное не было убито специально для меня” и “Оно было убито специально для меня”? Может кто-нибудь представить себе бхикшу (монаха, полностью посвящённого в сан), говорящего хозяину дома, предлагающему ему мясо: “Почтенный, я весьма благодарен вам за предлагаемое угощение, но поскольку у меня есть веские основания полагать, что оно приготовлено из мяса животного, забитого специального для меня, я не могу вкусить его!” Да и многие ли хозяева, даже во времена Будды, забивали свинью или корову для одного отдельно взятого монаха? Думаю, что немногие. Тем более, в наши дни. Выходит, что если Будда и вправду сказал слова, приписываемые ему данным текстом, то фактически это должно означать, что за редким исключением (тех, для кого действительно забивалось отдельно взятое животное, а также охотников, мясников и рыбаков), он открыто разрешал употребление в пищу мяса всеми, включая и своих монахов. Такое положение вещей не только прямо противоречило бы первой заповеди, исходя из того, что конечный потребитель мяса является косвенным соучастником убийства, несущим ответственность наравне с исполнителем, но и означало бы, что Будда откровенно одобрял забой скота и ужасы бойни. На практике же буддизм, по вполне понятной причине, запрещает своим последователям зарабатывать на жизнь забоем скота. Таким образом, утверждение, что Будда с одной стороны разрешал есть мясо во всех случаях, кроме вышеуказанных, а с другой порицал такие явления, как забой скота, охота и рыбная ловля, не только отрицает всякую связь между двумя этими действиями, но и представляет собой весьма абсурдное противоречие.
Кто же как не потребители мяса виновны в существовании и процветании “кровавой индустрии” мясного животноводства, охоты и рыболовства? Ведь по сути, все скотобойни, хладокомбинаты, фасовочные предприятия лишь удовлетворяют существующий спрос на мясо. “Я всего лишь делаю за вас грязную работу”, — таков был ответ мясника одному господину, протестующему против жестокости на бойне. “Сам факт существования таких, как вы, влечёт за собой появление таких, как мы”.32 Каждый, употребляющий в пищу плоть умерщвленных животных, вне зависимости от того, было ли животное забито специально для него или нет, поддерживает своими действиями существование скотобоен в мясной промышленности и тем самым вносит свою лепту в насильственную смерть невинных существ.
Был ли Будда настолько глуп, чтобы не понять этого? Будда, который слыл “Совершенным, в ком все духовные, умственные и физические качества достигли своего апогея..., чей разум познал всю необъятную вселенную”. Был ли он до такой степени наивен, что не мог осознать тот простой факт, что лишь полностью отказавшись от мяса можно навсегда покончить с такими порочными явлениями, как убийство беззащитных животных и причинение им страданий?
И будучи до конца откровенными, все мы, мясоеды и вегетарианцы, должны разделить ответственность за эти насилие и страдание. “Клеймо скотобойни на лбу каждого из нас” — как выразился много лет тому назад Генри Солт.
Нам говорят, что Будда запрещал своим монахам есть мясо таких животных, как слоны, собаки, львы, тигры, медведи и гиены. Ведь если монахам надлежит смиренно принимать любую пищу, не выказывая приязни или отвращения, а потенциальные благодетели вправе на своё усмотрение решать, что подавать, с какой стати стал бы Будда запрещать к употреблению один вид мяса и разрешать другой? Разве предсмертные муки свиньи или коровы (чьё мясо, как видно из вышесказанного, есть разрешалось), меньше или в чём-то отличны от страданий собаки или медведя? Был ли Будда менее чутким к их страданиям, чем Руссо, писавший в своем философском сочинении Эмиль:
“Животные, которых вы пожираете, — это не кровожадные твари, готовые растерзать других на части, вы не едите хищников — вы следуете их примеру. Вы выбираете своими жертвами нежные и кроткие создания, которые никому не причиняют вреда, которые подчиняясь, безропотно следуют за вами, служат вам верой и правдой и, словно бы в благодарность за эту службу, вы рвёте их на куски”.
Или менее эмоционален, чем Вольтер, из-под пера которого вышли следующие строки: “Каким варваром должен быть тот, кто обрекает ягнёнка на участь быть зарезанным и зажаренным, невзирая на его отчаянную мольбу к вам не становиться убийцей и каннибалом в одном лице”.33
Всякий, кто знаком с многочисленными примерами безграничного сострадания Будды и его почтением ко всем формам жизни (взять хотя бы тот факт, что он установил правило для всех монахов носить с ...
Продолжение на следующей странцие...
