ому что то было не то, что "парит в вышине" и оставляет вас с чувством обширности и безмятежности и... блаженства. Совсем наоборот, это было нечто, что шло ВНИЗ, в вашу плоть и стремилось прикоснуться к чему то там, в глубинах вашего существа.
Так что тот взгляд привел меня назад, в Пондишери. Я сказал себе: "Ты сбежал. У тебя не хватило мужества смело встретить ТО."
И поэтому я вернулся в Пондишери.
Дороги Индии
Товарницки: Можно поговорить о тех дорогах, дорогах Индии, Сатпрем?
Я спустился с Гималай. Я повернул назад, на юг.
Да, есть величайшая красота Индии: все те люди, те существа Индии, и та великая мягкость, которую вы встречаете повсюду. Куда бы вы ни пошли, вас везде приветствуют с улыбкой. В них есть нечто, что понимает. Вам не нужно объяснять -- они чувствуют. Это тоже было большим благословением Индии.
Это те люди, среди которых вы не чувствуете себя -- даже с белой кожей -- не чувствуете себя "чужестранцем". Вы не сможете пройти незамеченным, за вами сразу же увяжутся ребятишки, но вы не чувствуете себя чужестранцем. И они чувствуют, кто вы. Вы не обманите их; они чувствуют, кто вы.
Так что, да, есть та необъятная теплота Индии. И невероятное количество ... храмов Индии. Да, это могло бы ... привести к тому, что я бы определенно потерял себя, скорее здесь, чем в Гималаях.
В некоторых храмах была такая прекрасная... вибрация. Вы не знаете санскрит, но... это такой "полный", такой "плотный" язык, так... начиненный силой. Вы даже не знаете, откуда исходит тот язык. У меня такое ощущение, что он пришел... от чего-то, что было до человека. Кажется, что звуки не отражают тот язык, каким мы его знаем, с подлежащим, предлогами, сказуемым. Кажется, что звуки... обладают силой и "выражают" нечто.
И храмы имели ту ВИБРАЦИЮ, которая была для меня чрезвычайно... пленительной. Вы как бы звучите вместе с ней, танцуете вместе с ней... Было нечто чрезвычайно очаровательное.
Товарницки: Храм Шивы?
Да, храм Шивы. Особенно один в Бенарасе, он так необычен. Вы чувствуете, что можете очень легко потерять себя там. Хотя, должен сказать, что я познал нечто аналогичное и в Египте.
Египет
В первый раз я отправился в Египет после войны. Я не знал ничего; я действительно был просто хорошим малым с Запада. Для меня Азия была просто географическим понятием. И я не знал абсолютно ничего, ноль, о религии, духовных традициях Востока. Я был полным мирянином (под мирянином я подразумеваю, что прочел множество вещей по этому вопросу, я был полон западной культурой). Но я поехал и пробыл три недели возле Луксора.
Именно там я был необъяснимо переведен в некое состояние восторга. Я не мог гулять по этим храмам -- хотя они казались совершенно мертвыми руинами -- я не мог гулять по ним или прикасаться к тем камням без того, чтобы не быть переполненным некой эмоцией превыше всякого понимания, мышления или чувства. Это было необъяснимо. Я не мог понять... Но это наложило на меня неизгладимый ФИЗИЧЕСКИЙ отпечаток.
Вы видите, для нас, западных людей, все как бы четко разграничено: это скала, это кресло, это джентельмен, это леди. Все как-то загоняется в точные, хорошо определенные, ограниченные конструкции. Всякая вещь определена.
Теперь, когда я снова смотрю на Запад с ... иной перспективы, у меня возникает чувство, что вся интеллектуальность -- западная интеллектуальная формация -- есть нечто чрезвычайно юридическое и воинственное. Все жестко. Все в ящике. И даже люди, даже люди "определены".
И во время первого контакта с Египтом (и даже больше в Индии) это маленькое определение было внезапно вытолкнуто в необъятное измерение, которое лежит за тем маленьким объектом, который, как я думал, я определил. Внезапно за одной глубиной вскрывалась другая, за ней -- следующая... И те глубины ВИБРИРУЮТ. Они вибрируют.
И та вибрация пробудила во мне нечто, что ... я не мог определить, поскольку у меня не было слов. Но вещи больше не были зажаты в определения; они внезапно были охвачены безмерностью, которая простирается далеко назад во времени. И эта безмерность не была абстракцией; она ощущалась как "звук", вибрация.
Как, например, те стены сохранили отпечаток веков гонгов и ритуалов, и они удерживали это в вибрирующем состоянии. Вибрирующем с чем? С зовом.
И посреди всего этого я распознал свой собственный зов.
Зов, исходящий не из этого времени. Зов, тянущийся через чреду веков. Как если бы этот крик, эта нужда была рождена не сегодня, даже не в этой жизни, даже не со времен моего детства в Бретани. Как если бы вдруг вся жизнь расширилась назад, и этот маленький сегодняшний зов того приятеля, каким я являлся, был бы всего лишь "проекцией" нечто, что уходило далеко, далеко, далеко назад в прошлое, и которое все вибрировало и вибрировало. Нечто, что призывалось и призывалось -- и было зовом со времен... с очень давних времен.
Товарницки: Нечто, что уходило также далеко, далеко в будущее?
Может быть и в будущее! Возможно.
Потому что... когда вы там были, в том самом древнем измерении, это чувствовалось как "вечность".
Это не... ПРОШЛОЕ (как я его описываю, оно может показаться нечто очень, очень, очень далеким по времени); это вечное... Это ВЕЧНОЕ...
Но эта "вечность" без какой-либо проекции в будущее.
Вечность, которая ЕСТЬ... не знаю.
Церкви: Буддизм, Нигилизм и Нирвана.
Товарницки: Могут ли и христиане почувствовать то же самое в соборе или церкви?
О, безусловно!
Безусловно. Конечно же, могут.
Вы видите, в действительности, ВСЕ является средством, предлогом, чтобы подвести нас к открытию ДРУГОЙ глубины нас самих.
Но люди обращают средства в цель и тюрьму.
Так что те стены... Посмотри, довольно давно, в Тибете нашлись некоторые люди, которые сказали: "ХВАТИТ ЭТИХ СВЯЩЕННИКОВ!". Церкви повсюду, всегда. Кто-то саньясин, ашрамит, католик, марксист... Мы сами держим себя в тюрьме. Все эти вещи превосходны. Религия превосходна, марксизм превосходен. Все превосходно -- при условии, что это... поможет вам достичь ТОЙ точки, где вы начинаете быть человеком. Человеком, то есть, нечто, что имеет собственную вибрацию -- которая столь стара и которая присутствует и в настоящем, которая столь вечна.
Но все, что только ни помогало бы вам достичь того другого измерения, подходит к своему концу. Становится догмой. Становится тюрьмой.
Или же становится Гуру (с большой буквы). Становится Богом (с большой буквы).
Товарницки: И это начало смерти.
Точно! В тот момент, когда вы начинаете "определять" что-то, оно умирает. Оно мертво.
Поэтому я ничего не имею против христианства, индуизма или марксизма -- я ничего не имею против кого-либо или чего-либо.
Но я... против -- и сильно ПРОТИВ -- всего, что заточает людей.
Синдром мы-схватили-истину, вы знаете. Она в нашем мешке, раз и навсегда, и это все.
Этой лжи я не могу перенести.
Я не мог вынести ее в Тибете, я не мог вынести ее в Пондишери, я не мог вынести ее в Париже, я не мог ее вынести даже в джунглях.
Истина есть нечто, что... "становится". Нечто извечно и навсегда в вопросе, я бы сказал, или в становлении. Это нечто, что... вы должны все больше и больше ВОПЛОЩАТЬ.
"Воплощать" -- да, для меня это имеет смысл.
Воплощать означает вести все это в собственную плоть.
И дело как раз в том, что все мои поиски в качестве саньясина заканчивались в нечто, что выводило меня из моей собственной плоти.
Вот где я оказался в конце всех тех поисков -- в конце того, что казалось ОКОНЧАТЕЛЬНЫМ поиском. Да, для меня то окончательное не было окончательным. Если же это было окончательным, то я симпатизирую буддистам, нигилистам, всем тем, кто повсюду сбрасывает бомбы, ведь это тоже действенный или негативный путь достичь того же самого конца.
Все те практики есть ни что иное, как проклятая иллюзия.
Нам предлагается выбирать между тем, чтобы выбраться изо всего и взорвать все.
С одной стороны, йоги, буддисты говорят вам: "Решение в Нирване - иди вверх"; с другой стороны, другие говорят вам: "Нет, давайте взорвем весь этот проклятый мир..."
Это в точности одно и то же.
Это одна и та же вещь, одна блаженная, другая дьявольская.
Два отрицания, ведущие к одному и тому же. Обе дороги кончаются... тупиками.
Или же эта Земля не имеет смысла.
Это был тот вопрос, который привел меня назад в Пондишери, к... Ней.
К Ней.
Товарницки: Сатпрем, каково гулять по дорогам Индии?
Ах, я всегда наслаждался путешествием, независимо от обстоятельств.
Мне нравится то состояние изнеможения, когда резервы тела на исходе. Тогда вы начинаете... переходить в другой ритм. Тело уже больше не прилагает усилий -- нечто иное несет вас.
Вы гуляете и гуляете, и... вы сливаетесь с великим ритмом. Когда вы выходите за пределы состояния изнуренности, за пределы определенной стадии, тогда воцаряется другое, великое состояние.
Так что на дорогах Индии, да... не могу сказать, что это было БОЛЬШЕ, чем где бы там ни было, потому что это был "марш", за исключением того, что люди были... я чувствовал, что был в той стране, где мог легче дышать. Это поистине милость Индии (или было милостью, потому что не знаю... можно ли сейчас сказать то же самое); это милость той страны. Там поистине другой воздух.
Но я достиг конца человеческого вопроса, вы понимаете, исходил всю Индию и соприкоснулся с тем, что было ее идеалом.
Я достиг конца человека.
Я не получил ответа.
Или же ответом было: выбирайся из этого мира, брось в огонь это старое тряпье.
Я не получил ответа.
И в этом действительно причина упадка и деградации Индии: вместо того, чтобы ВОПЛОЩАТЬ свою духовность, они по обыкновению использовали ее для грез, мечтаний, медитации, для какой-то духовной дремоты, которую они называют "Нирваной", но... эти люди ДРЕМЛЮТ! Они приятно и всецело дремлют -- посмотри, чем они ЯВЛЯЮТСЯ и что они ДЕЛАЮТ для земли?
Вот на что я все время наталкивался. Я подходил все к той же точке и упирался в нее.
Какой была их цель? В чем цель этого человеческого ТЕЛА, скажем, того самого тела ребенка на берегу моря, который удивленно всматривался в безбрежность и чувствовал, что было нечто, чем стоит жить!
Так что же, конец всего этого в том, чтобы закрыть глаза -- и что тогда?
Это конец?
Но ребенок, всматривавшийся в волны, каким я был, не принял бы это ни на минуту!
Это не жизнь! Это вовсе не божественная жизнь.
И все же... в самом начале истории Индии, другие поняли -- риши, жившие пять или шесть или семь тысяч лет назад. Они поняли какую-то тайну.
Ту же тайну открыли Шри Ауробиндо и Мать.
И вот что на самом деле потянуло меня назад. Исходив Индию, я вернулся НАЗАД к... тому источнику -- настоящему источнику. И к настоящему смыслу этой жизни.
Товарницки: То есть работать надо здесь, а не где-то а запредельном?
Если бы в запредельном, то для чего же мы приходим на землю?
Как тот нанга-саньясин, который говорит: "Замечательно, все кончено! Я бросаю старое тряпье в огонь и... это все. Я свободен!"
Но в чем тогда эволюционный смысл всего этого?
Мы были моллюсками, мы были лягушками, мы были рыбами, мы только что были обезьянами... Мы с трудом ТАЩИЛИСЬ, действительно, миллионы лет и страдали и... Зачем? Чтобы кончить маленькой духовной медитацией?
Это невыносимо!
Это не имеет никакого смысла.
Вся эта... проклятая история, болезненная и фантастическая история, кончается в маленькой... в такой бедной маленькой вещи?
Если первый эмбрион начал шевелиться на земле, то это должно было иметь какое-то значение для земли! Истина есть нечто, что должно иметь смысл в этом теле!
Эволюция не происходит в мозговых извилинах!
Она идет в плавниках рыбы. Она происходит в когтях. Ну, хорошо, какое-то время она происходит в ряде извилин, которые были чрезмерно вздуты, но это не... ПУТЬ, ведущий к свершению тех миллионов лет.
Это невозможно!
Эволюция должна идти во плоти. Это должно быть нечто в теле.
И вот где Мать схватила меня. Вот как она меня поймала.
Товарницки: Но я не дума...
Продолжение на следующей странцие...
