мую важность для тебя. Но вместо того, чтобы
последовать моему совету, ты индульгировал в жалости к самому себе и
замешательстве и не следил.
Некоторое время ты был целиком нагвалем и не мог говорить. Это было
временем, чтобы следить. Затем, мало-помалу, твой тональ опять взял верх и
вместо того, чтобы ввергнуть тебя в смертельную битву между твоим тоналем
и нагвалем, я привел тебя сюда.
- Что там было, в этой сцене, дон Хуан? Что там было такого важного?
- Я не знаю. Это случилось не со мной.
- Что ты имеешь в виду?
- Это был твой опыт, а не мой.
- Но ты же был со мной, правда?
- Нет, не был. Ты был один. Я неоднократно говорил тебе, чтобы ты
следил за всем, потому что сцена была только для тебя.
- Но ты же был рядом со мной, дон Хуан.
- Нет не был. Но бесполезно говорить об этом. Что бы я ни сказал, не
будет иметь смысла, потому что в эти моменты мы находились во времени
нагваля. Дела нагваля можно наблюдать только телом, но не разумом.
- Если ты не был со мной, то кем или чем был тот, кого я считал
тобой?
- Это был я, и в то же время меня там не было.
- Где же ты был тогда?
- Я был с тобой, но не там. Скажем так, что я был рядом с тобой, но
не в том именно месте, куда нагваль тебя перенес.
- Ты хочешь сказать, что не знал о том, что мы находились на базаре?
- Нет, не знал. Я просто тащился рядом, чтобы не потерять тебя.
- Но это действительно страшно, дон Хуан. - Мы были во времени
нагваля, и в этом нет ничего страшного. Мы способны на куда большее, чем
это. Такова наша природа как светящихся существ. Нашей пробоиной является
то, что мы настойчиво стремимся оставаться на своем монотонном
утомительном, но удобном острове. Тональ это обыватель, а он не должен
таким быть.
Я описал то немногое, что запомнил. Он хотел знать, заметил ли я
какие-нибудь особенности неба, как например, дневной свет, облака, солнце,
или не слышал ли я каких-нибудь необычных людей или события. Он хотел
узнать, не было ли там драк или может быть люди кричали, а если они
кричали, то что именно.
Я не мог ответить ни на один из его вопросов. Совершенной правдой
было то, что я воспринял все событие за чистую монету, принимая как
трюизм, что я "пролетел" значительное расстояние в одну-две секунды, и что
благодаря знанию дона Хуана, чем бы оно ни было, я приземлился во всем
своем материальном теле посреди базара.
Мои реакции были прямым следствием такой интерпретации. Я хотел
узнать процедуру, членское знание, "как сделать это". Поэтому я не
старался наблюдать за тем, что по моему убеждению было ординарными
событиями, не имеющими никакого значения.
- Как ты думаешь, люди видели меня на базаре? - спросил я.
Дон Хуан не ответил. Он засмеялся и слегка толкнул меня кулаком.
Я попытался вспомнить, был ли у меня действительно какой-либо
физический контакт с людьми. Моя память подвела меня.
- Что видели люди в конторе аэрофлота, когда я ворвался туда? -
спросил я.
- Вероятно, они видели, как человек побежал от одной двери к другой.
- Но видели ли они, как я растаял в воздухе?
- Об этом позаботился нагваль. Я не знаю как. Все, что я могу тебе
сказать, так это, что мы - текучие светящиеся существа, состоящие из
волокон. Согласие с тем, что мы плотные объекты - действие тоналя. Когда
тональ сжимается, возможны необычные вещи. Но они необычны только для
тоналя.
Для нагваля двигаться таким образом, как ты двигался, - ничто.
Особенно для твоего нагваля, который уже способен к трудным действиям. На
самом деле он окунулся во что-то ужасно неясное. Ты не ощущаешь, что это?
Миллион вопросов и ощущений хлынули на меня тут же. Казалось порыв
ветра унес мою накидку спокойного владения собой. Я задрожал. Мое тело
ощутило себя на краю бездны. Я боролся с каким-то непонятным, но
конкретным отделом знания. Казалось, мне вот-вот что-то покажут, но в то
же время, какая-то упрямая часть меня настаивала на том, чтобы прикрыть
все облаком. Борьба постепенно сделала меня онемевшим до тех пор, пока я
не перестал ощущать тело. Мой рот был открыт, а глаза полуприкрыты. У меня
было ощущение, что я могу видеть свое лицо, как оно становится все тверже,
тверже, пока оно ни стало лицом высохшего трупа с желтоватой кожей,
накрепко присохшей к черепу.
Следующее, что я ощутил, это потрясение. Дон Хуан стоял рядом со мной
держа пустое ведро. Он облил меня с ног до головы. Я кашлял и вытирал воду
с лица, чувствуя озноб на спине. Я вскочил со скамейки. Дон Хуан еще
плеснул мне воды на шею. Группа детей смотрела на меня и хохотала. Дон
Хуан улыбнулся мне. Он держал мою записную книжку и сказал, что мне лучше
пойти в отель, чтобы сменить одежду. Он вывел меня из парка. Минуту мы
стояли у тротуара, пока не подошло такси.
Несколько часов спустя после ленча и отдыха дон Хуан и я пришли на
его любимую скамейку в парке у церкви. Обходным образом мы подошли к теме
моей странной реакции. Казалось, он был очень насторожен. Он не ставил
меня прямо перед ней.
- Известно, что подобные вещи происходят, - сказал он. - нагваль,
научившись однажды выходить на поверхность, может причинить большой вред
тоналю, выходя наружу без всякого контроля. Однако твой случай - особый. У
тебя талант индульгировать в такой преувеличенной манере, что ты бы умер и
даже не сопротивлялся бы этому. Или еще хуже, ты даже бы не осознал, что
умираешь.
Я сказал ему, что моя реакция началась, когда он спросил меня,
чувствую ли я, что сделал мой нагваль. Я подумал, что я в точности знаю, о
чем он говорит, но когда я попытался описать то, чем это было, оказалось,
что я не могу мыслить ясно. Я испытал ощущение пустоты в голове, почти
безразличия. Как если бы мне на самом деле ни до чего не было дела. Затем
это ощущение переросло в гипнотизирующую концентрацию, казалось весь я был
медленно высосан. То, что привлекло и захватило мое внимание, было
ощущением, что передо мной вот-вот раскроется огромный секрет, и что я не
хочу, чтобы что-либо мешало такому раскрытию.
- Что собиралось быть раскрыто тебе, так это твоя смерть, - сказал
дон Хуан. - в этом опасность индульгирования. Особенно для тебя. Потому
что ты естественно настолько все преувеличиваешь. Твой тональ настолько
талантлив в индульгировании, что он угрожает целостности тебя самого. Это
ужасное состояние существа.
- Что я могу сделать?
- Твой тональ должен быть убежден разумом, твой нагваль - действиями.
Пока они не сравняются друг с другом, как я тебе говорил, тональ правит и
тем не менее он очень уязвим. Нагваль, с другой стороны, никогда или почти
никогда не действует, но когда он действует, он ужасает тональ.
Этим утром твой тональ испугался и стал сжиматься сам собой, и тогда
твой нагваль стал захватывать верх.
Мне пришлось одолжить ведро у фотографов в парке, чтобы загнать
твоего нагваля как плохую собаку обратно на его место. Тональ должен быть
защищен любой ценой. Корона должна быть с него снята, однако он должен
оставаться как защищенный, поверхностный наблюдатель.
Любая угроза тоналю обычно оканчивается его смертью. А если тональ
умирает, то умирает и весь человек. Из-за его врожденной слабости, тональ
легко уничтожить, и поэтому одним из искусства равновесия воина является
вывести на поверхность нагваль для того, чтобы уравновесить тональ. Я
говорю, что это искусство, потому что маги знают, что путем усиления
тоналя может появиться нагваль. Видишь, что я имею в виду? Усиление
называется личной силой.
Дон Хуан поднялся, потянулся руками и выгнул спину. Я начал
подниматься сам, но он мягко толкнул меня обратно.
- Ты должен оставаться на этой скамье до сумерек, - сказал он. - мне
нужно сейчас уйти. Хенаро ждет меня в горах. Поэтому приходи к его дому
через три дня, и мы встретимся там.
- Что мы будем делать у дома дона Хенаро? - спросил я.
- В зависимости от того, будет ли у тебя достаточно силы, Хенаро
может показать тебе нагваль.
Была еще одна вещь, которую мне хотелось выразить словами. Я хотел
знать, был ли его костюм потрясающим средством для меня одного, или же он
был действительно частью его жизни. Никогда ни один из его поступков не
делал внутри меня столько беспорядка, как то, что он носит костюм. Не
только сам по себе этот факт был пугающим для меня, но тот факт, что дон
Хуан был элегантным. Его ноги имели юношескую стройность. Казалось, что
ботинки сместили точку его равновесия, и его шаги стали более длинными и
более твердыми, чем обычно.
- Ты носишь костюм все время? - спросил я.
- Да, - ответил он с очаровательной улыбкой. - у меня есть другие, но
я не стал сегодня одевать другой костюм, потому что это испугало бы тебя
еще больше.
Я не знал, что подумать. Я чувствовал, что прибыл к концу своей
тропы. Если дон Хуан может носить костюм и быть в нем элегантным, то
значит все возможно.
Ему, казалось, понравилось мое смущение, и он засмеялся.
- Я владелец мануфактурной базы, - сказал загадочным, но безразличным
тоном и пошел прочь.
На следующее утро в четверг, я попросил своего друга пройти от дверей
конторы, где дон Хуан толкнул меня, до базара лагунилья. Мы выбрали самый
прямой маршрут. Это у нас заняло 35 минут. Когда мы прибыли туда, я
попытался сориентироваться. Мне это не удалось. Я зашел в магазин одежды
на самом углу широкой улицы, где мы стояли.
- Простите меня, - сказал я молодой женщине, которая осторожно
чистила шляпу щеткой. - где прилавки с монетами и подержанными книгами?
- У нас таких нет, - сказала она отвратительным тоном.
- Но я видел их где-то на этом базаре вчера.
- Не балуйтесь, - сказала она и вошла за конторку.
Я побежал за ней и умолял ее сказать мне, где они находятся. Она
осмотрела меня сверху донизу.
- Вы не могли их видеть вчера, - сказала она. - эти прилавки
устанавливаются только по воскресеньям прямо здесь, вдоль этой стены. В
другие дни недели у нас их нет.
- Только по воскресеньям? - повторил я механически.
- Да, только по воскресеньям. Таков порядок. Всю остальную неделю они
мешали бы движению.
Она указала на широкий проспект, наполненный машинами.
8. ВО ВРЕМЕНИ НАГВАЛЯ
Я взбежал на склон перед домом дона Хенаро и увидел, что дон Хуан и
дон Хенаро сидят на чистом участке перед дверью. Они улыбались мне. В их
улыбках было такое тепло и такая невинность, что мое тело немедленно
испытало чувство ужаса. Я автоматически перешел на шаг. Я приветствовал
их.
- Как поживаешь? - спросил дон Хенаро таким участливым тоном, что мы
все засмеялись.
- Он в очень хорошей форме, - вставил дон Хуан, прежде чем я успел
ответить.
- Я могу это видеть, - ответил дон Хенаро. - взгляни на этот двойной
подбородок! И взгляни на эти бугры окорочного жира на его ягодицах!
Дон Хуан засмеялся, держась за живот.
- Твое лицо округлилось, - продолжал дон Хенаро. - чем ты занимался?
Ел?
Дон Хуан шутливо заверил его, что стиль моей жизни требует, чтобы я
ел очень много. Самым дружеским образом они дразнили меня, но по поводу
моей жизни, а затем дон Хуан попросил меня сесть между ними. Солнце уже
село за высоким гребнем гор на западе.
- Где твоя знаменитая записная книжка? - спросил дон Хенаро.
А когда я вытащил ее из кармана, он вскрикнул "ип!" и выхватил ее у
меня из рук.
Очевидно он наблюдал за мной очень тщательно и знал все мои манеры в
совершенстве. Он держал бл...
Продолжение на следующей странцие...
