на конце переломленного стебля, смелый, геральдический цветок ириса.
Случайный и условный, этот букет нарушал любые правила традиционно
хорошего вкуса. Тем утром за завтраком я поразился яркому диссонансу его
цветов. Но суть была уже не в этом. Теперь я смотрел вовсе не на необычную
аранжировку цветов, Я видел то, что видел Адам в день своего сотворения,-
миг за мигом чудо обнаженного бытия.
- Букет нравится? - спросил кто-то, (Во время данной части
эксперимента все разговоры записывались на диктофон, что затем дало
возможность освежить воспоминания о сказанном тогда.)
- Не нравится и не не нравится,- ответил я,- Он просто есть,
"Istigkeit" - не это ли слово так любил использовать Мейстер Экхарт?
"Есть-ность", Бытие платоновской философии, но за исключением того, что
Платон, по-видимому, совершил громадную, нелепую ошибку, отделив Бытие от
становления и отождествив его с математической абстракцией - Идеей. Он,
бедняга, никогда не видел букета цветов, сияющего собственным внутренним
светом и лишь трепещущего под давлением значимости, которой они насыщены;
никогда не воспринимал того, что- столь напряженно обозначаемое розой,
ирисом и гвоздикой-не больше и не меньше, как суть мимолетность, которая
однако является вечной жизнью, непрерывное умирание, которое в то же время
есть чистое Бытие, кучка крохотных, но уникальных частиц, в которых,
благодаря некоему невыразимому, но однако самоочевидному парадоксу, виден
божественный источник любого существования.
Я продолжал смотреть на цветы, и в их ярком свете я, казалось,
обнаруживал качественный эквивалент дыхания - но дыхания без возврата к
исходной точке, без периодических приливов и отливов, но лишь непрерывный
ток от красоты к еще более возвышенной красоте, от глубокого к еще более
глубокому смыслу. На ум пришли такие слова, как Благодать и Преображение,
и это, конечно, то, что они, наряду с другими вещами, символизируют. Мой
взгляд путешествовал от розы к гвоздике, а от этого перистого каления к
гладким завиткам чувственного аметиста, которые представлял собой ирис.
Блаженное Видение, Сат Чит Ананда, Бытие-Знание-Блаженство - впервые я
понял, не на вербальном уровне, не благодаря зачаточным намекам и на
расстоянии, но точно и в совершенстве, к чему относятся эти удивительные
слоги, А потом я вспомнил пассаж, который прочитал в одном эссе Судзуки.
"Что такое Дхармакая Будды?" (Дхармакая Будды-иначе говоря "Разум",
"Таковость", "Пустота", "Божество",) Вопрос был задан в дзэнском Монастыре
ревностным, но зашедшим в тупик послушником. И с проворной неуместностью
одного из братьев Маркс (знаменитые комические артисты. Прим. ред.).
Учитель ответил: "Садовая ограда". "А человек, осознающий эту истину,- с
сомнением произнес послушник,- могу ли я спросить, кто он такой?" Граучо
ударил его что было сил палкой по плечу и ответил: "Златогривый лев".
Когда я читал эту историю, она была лишь смутно многозначительной
бессмыслицей. Теперь все стало ясно, как: божий день, очевидно, как
Евклид. Конечно же, Дхармакая Будды-садовая ограда. В то же самое время,
но не менее явно, это были цветы, это было что угодно, на что я-или,
скорее, блаженное "Не-я", на мгновение освобожденное из моих удушающих
объятий,- захотел посмотреть. Например, книги, рядами стоявшие вдоль стен
моего кабинета. Когда я посмотрел на них, они, как и цветы, светились
яркими цветами, глубокой ^значимостью. Красные книги, словно рубины;
изумрудные книги, книги с переплетами из белого нефрита, книги из агата,
аквамарина, желтого топаза; книги из ляпис-лазури, цвет которых был столь
насыщенным, столь наполненным внутренним смыслом, что они, казалось,
вот-вот покинут полки, чтобы более настойчиво обратить на себя мое
внимание.
- Как насчет пространственных соотношений? - спросил исследователь,
пока я рассматривал книги.
Трудно было ответить. По правде говоря, перспектива выглядела
довольно странно, и стены комнаты, видимо, больше не сходились под прямыми
углами. Но эти факты, в действительности, не были важны. Действительно
важные факты заключались в том, что пространственные соотношения перестали
играть сколь-нибудь большую роль и что мой разум воспринимал мир с точки
зрения не пространственных, а каких-то иных категорий. Обычно глаз
занимается такими вопросами, как "Где?", "Насколько далеко?", "Как
расположено по отношению к чему-то?" При мескалинном переживании
подразумеваемые вопросы, на которые отвечает глаз, несколько иного
порядка. Место и расстояние не очень сильно интересуют. Разум теперь
воспринимает окружающее с точки зрения насыщенности существования, глубины
значимости, соотношений внутри узора. Я видел книги, но меня вообще не
волновало их положение в пространстве, Произвело же впечатление на мой
разум, и заметил я тот факт, что все они светятся ярким светом и что у
одних сияние более выразительное, чем у других. В таком контексте
местоположение и три измерения к сути не относились. Конечно Же, это не
значит, что категория пространства была упразднена. Когда я встал и
прошелся по комнате, я смог сделать это совершенно нормально, Не путаясь в
местонахождении предметов. Пространство по-прежнему существовало, но оно
потеряло свою господствующую роль. Разум в первую очередь интересовался не
масштабом и положением, но бытием и смыслом.
И наряду с безразличием к пространству наблюдалось даже еще более
полное безразличие ко времени.
- Кажется, что его уйма,- вот все, что я ответил, когда исследователь
попросил меня сказать, как я ощущаю время,
Уйма времени, но сколько точно, к делу совершенно не относилось.
Конечно, я мог посмотреть на наручные часы, но мои часы, как я знал,
находились в иной вселенной. В действительности я переживал неопределенную
длительность или, наоборот, непрерывное настоящее, созданное из постоянно
изменяющегося апокалипсиса.
С книг исследователь перевел мое внимание на мебель, В центре комнаты
стоял небольшой стол с пишущей машинкой, За ним, с моей точки зрения,
находились плетеный стул и конторка. Эти три предмета образовывали сложный
узор из горизонталей, вертикалей и диагоналей - узор тем более интересный,
что он не истолковывался в понятиях пространственных соотношений. Стол,
стул и конторка объединялись в композицию, чем-то напоминавшую работы
Брака или Хуана Гриса,- натюрморт, узнаваемый в его связи с объективным
миром, но выполненный без глубины, без какого-либо стремления к
фотографическому реализму, Я смотрел на свою мебель не как утилитарист,
который на стульях сидит, а за столами и конторками пишет, не как фотограф
или ученый-регистратор, но как чистый эстет, которого интересуют только
формы и их соотношения в поле зрения или в пространстве картины. Но пока я
смотрел на мебель, эта чисто эстетская, кубистическая точка зрения давала
место тому, что я могу описать лишь как священное видение реальности, Я
вернулся туда, где находился, когда рассматривал цветы,- в мир, где все
сияет Внутренним Светом и бесконечно в своей значимости. Например, ножки
стула - как чудесна их цилиндричность, как сверхъестественна гладкость
полировки! Я провел несколько минут,- или прошло несколько веков? - не
просто созерцая эти бамбуковые ножки, но, в действительности, будучи ими,
или, скорее, будучи самим собой в них, или, еще точнее (ибо "я" не
участвовало в этом, как в некотором смысле и "они"), будучи своим "Не-я" в
"Не-я", являвшемся стулом.
Размышляя о своем переживании, я нахожу, что согласен со знаменитым
кембриджским философом доктором Броудом в том, что "мы должны рассмотреть
намного более серьезно, чем делалось прежде, теорию, которую выдвинул
Бергсон в связи с изучением воспоминаний и чувственного восприятия.
Предположение состоит в том, что функция мозга, нервной системы и органов
чувств главным образом очистительная, а не производительная. Каждый
человек в каждое мгновение способен вспомнить все, когда-либо происшедшее
с ним, и воспринять все, происходящее повсюду во вселенной. Функция мозга
и нервной системы состоит в защите нас от переполнения и потрясения этой
массой, в основном, бесполезного и ненужного знания: не допускать большую
часть того, что мы иначе воспринимали бы и вспоминали в любой момент, а
оставлять только ту, очень небольшую, специальную выборку, которая,
вероятно, будет практически полезной". Согласно подобной теории, каждый из
нас в потенции является Всемирным Разумом. Но поскольку мы суть животные,
наше дело-любой ценой выжить. Чтобы сделать возможным биологическое
выживание, Мировой Разум приходится пропускать через редукционный клапан
мозга и нервной системы. На выходе же имеет место жалкая струйка своего
рода сознания, которая помогает нам выжить на поверхности этой конкретной
планеты. Для формулирования и выражения содержимого этого редуцированного
знания человек изобрел и бесконечно усовершенствовал те символические
системы и не высказанные прямо .философии, которые мы называем языками.
Каждый индивидуум одновременно является иждивенцем и жертвой
лингвистической традиции, в которой родился - иждивенцем, поскольку язык
дает ему допуск к собранию записей о переживаниях и опыте других людей, а
жертвой, поскольку язык укрепляет его веру в то, что редуцированное знание
является единственным знанием, и сбивает с толку его чувство реальности,
так что он чересчур склонен принимать понятия за данность, а слова - за
действительные вещи. То, что на языке религии называется "сим миром", есть
вселенная редуцированного знания, выраженного и, так сказать, пораженного
языком. Различные "иные миры", с которыми человеческие существа по ошибке
вступают в соприкосновение, являются многочисленными элементами в
совокупности знания, принадлежащего Всемирному Разуму, Большинство людей
большую часть времени знают только то, что проходит через редукционный
клапан и освящено в качестве поистине реального родным языком. Однако
некоторые люди, по-видимому, рождаются со своего рода байпасом, обходящим
редукционный клапан, Другими же, временные байпасы могут приобретаться или
спонтанно, или в результате обдуманных "духовных упражнений", или
посредством гипноза, или с помощью наркотиков. Через эти постоянные или
временные байпасы на самом деле течет не восприятие "всего, происходящего
повсюду во вселенной" (ибо байпас не упраздняет редукционный клапан,
по-прежнему исключающий совокупное содержание Всемирного Разума), но нечто
большее, и, кроме того, нечто совсем другое, чем осторожно отобранный
утилитарный материал, который наш суженный индивидуальный разум считает
полной или, по крайней мере, достаточной картиной реальности.
Мозг снабжен большим количеством ферментных систем, служащих для
координации .его работы. Некоторые из этих ферментов регулируют подачу к
клеткам головного мозга глюкозы. Мескалин сдерживает производство этих
ферментов и, таким образом, снижает количество г...
Продолжение на следующей странцие...
