огатством цвета и фактурой, как у Вермеера, а повышенной
ясностью, навязчивой отчетливостью формы внутри строгой, почти монохромной
тональности. В наше время мы имеем Вийяра - в своих лучших проявлениях,
автора незабываемо блистательных изображений Дхармакаи, явленного в
спальне буржуа, Абсолюта, сверкающего среди семьи биржевого маклера,
пьющей чай в загородном саду.
Се qui fait que l'ancien bandagiste renie
Le comptoir dont ie faste allechait les passants,
C'est son jardin d'Autenil, on, venfs de tout encens,
Les Zinnias ont l'air d'etre en tole vernie.
Для Лорена Тайяда зрелище просто непристойное. Но если бы ушедший на
- пенсию торговец резиновыми изделиями сидел достаточно неподвижно, Вийяр
увидел бы в нем лишь Дхармакаю, написал бы среди цинний пруд с золотыми
рыбками, мавританскую башню виллы и китайские фонарики,- уголок Эдема
перед Падением.
Но между тем мой вопрос остался без ответа. Как подобное очищенное
восприятие примиряется с надлежащей заинтересованностью в человеческих
взаимоотношениях, с неизбежными трудом и долгом, не говоря уж: о
милосердии и практическом сострадании? Возобновился стародавний спор между
людьми действия и созерцателями, возобновился - для меня - с невиданной
резкостью. Ибо до этого утра я знал созерцание лишь в его наиболее
скромных, обыденных формах - как дискурсивное мышление; как восторженную
погруженность в поэзию, живопись или музыку, как терпеливое ожидание
вдохновения, без которого самый прозаичный писатель не может и надеяться
Достичь чего-либо; как случайные проблески в природе вордсвортского
"чего-то, смешанного намного глубже"; как систематическое молчание,
ведущее порой к намекам на "смутное знание". Но теперь я познал вершину
созерцания. Вершину, но не всю его полноту. Ибо в его полноте путь Парии
включает в себя путь Марфы и, так сказать, Поднимает его до собственной
возвышенной мощи. Мескалин открывает путь Марии, но захлопывает Дверь,
ведущую на путь Марфы. Он дает допуск к созерцанию, но к созерцанию,
несовместимому с действием и даже с желанием действовать, с самой мыслью о
действии. В промежутках между откровениями принимающий мескалин способен
ощущать, что хотя, с одной стороны, все в высшей степени так, как должно
быть, с другой стороны, что-то не так, В сущности, это та же самая
проблема, с которой сталкиваются квиетист, архат, а на другом уровне -
пейзажист и автор натюрмортов с людьми, Мескалину никогда не решить этой
проблемы: он может лишь ее апокалиптически поставить для тех, кто о ней
никогда прежде не имел представления. Полное и окончательное решение могут
найти только те, кто способен проводить в жизнь надлежащее мировоззрение
посредством надлежащего поведения и надлежащей, постоянной и
непринужденной бдительности. Квиетисту противостоит человек
действия-созерцатель, святой - человек, который, по выражению Экхарта,
готов спуститься с седьмого неба, чтобы принести кружку воды больному
брату. Архату, удалившемуся от явлений в совершенно трансцендентальную
Нирвану, противостоит Бодхисаттва, для которого Таковость и мир случайного
едины и для чьего безграничного сострадания любая из случайностей есть
возможность не только для преобразующего прозрения, но также и для самого
что ни на есть практического милосердия. А во вселенной искусства Вермееру
и другим авторам натюрмортов с людьми, мастерам китайской и японской
живописи, Констеблю и Тернеру, Сислею, Сера и Сезанну противостоит
всеобъемлющее искусство Рембрандта. Все это грандиозные имена, недоступные
вершины, Что же касается меня, то этим памятным майским утром я мог лишь
быть благодарен за переживание, показавшее мне более отчетливо, чем я
видел раньше, подлинную природу вызова и полностью освобождающего ответа,
Позвольте добавить, прежде чем мы оставим этот предмет, что не
существует ни одной формы созерцания, даже самой квиетистской, которая бы
не имела этических оценок. По крайней мере, половина любой нравственности
негативна и состоит в удерживании от проступков. В Господней молитве менее
шестидесяти слов, и шесть из этих слов посвящены просьбам к Богу не
вводить в искушение. Однобокий созерцатель оставляет несделанными
множество вещей, которые ему следовало сделать. Но это возмещается тем,
что он воздерживается и от совершения действий, которые ему не следовало
совершать. Суммарное зло, как заметил Паскаль, значительно уменьшилось бы,
если люди смогли бы лишь научиться тихо сидеть у себя дома. Созерцатель,
восприятие которого очищено, не должен оставаться дома. Он может
заниматься своим делом, с полным удовлетворением видя часть божественного
Порядка Вещей и являясь его частью, так что он никогда не войдет в
искушение опуститься до того, что Трахерн называл "грязными Приемами сего
мира". Когда мы ощущаем себя единственными наследниками вселенной, когда
"море течет в наших жилах... а звезды-наши брильянты", когда все сущее
воспринимается как бесконечное и святое, какие мотивы могут быть у нас для
алчности и самоутверждения, для погони за властью или наскучившими формами
наслаждения? Маловероятно, что созерцатели станут аферистами, сводниками
или пьяницами; они, как правило, не проповедуют нетерпимость и не
развязывают войн; не находят необходимым воровать, мошенничать или
угнетать бедняков. А к этим грандиозным негативным добродетелям мы можем
добавить еще одну, которая, будучи трудно определимой, как позитивна, так
и важна. Архат и квиетист не могут практиковать созерцание во всей его
полноте. Но если они его вообще практикуют, они могут вернуться со
свидетельствами, проливающими свет на иную, трансцендентную страну разума,
А если они практикуют его в высшей мере, они станут каналами, по которым
некое благотворное влияние сможет течь из этой страны в мир затемненных
"я", хронически умирающих от его нехватки.
Между тем, по просьбе исследователя, я обратился от портрета Сезанна
к тому, что происходит у меня в голове, когда я закрываю глаза. На сей раз
внутренний пейзаж, оказался на удивление бедным. Поле зрения было
заполнено ярко окрашенными, постоянно меняющимися структурами, сделанными,
по-видимому, из пластмассы или эмалированной жести,
- Дешево,- прокомментировал я,- Тривиально. Вроде вещей в
пятнадцатицентовой лавке.
И весь этот хлам существовал в некой замкнутой, стесненной вселенной.
- Словно находишься в трюме корабля,- сказал я.- Пятнадцатицентового
корабля.
А пока я смотрел, становилось ясно, что этот пятнадцатицентовый
корабль каким-то образом связан с человеческими претензиями. Эти удушающие
внутренности грошового корабля являлись моим собственным, личным "я", Эти
сделанные на скорую руку мишурные мобили из жести и пластмассы были моим
личным вкладом во вселенную.
Я ощущал, что урок должен быть благотворным, но, тем не менее,
пожалел, что он преподнесен в такой момент и в такой форме. Как правило,
принявший мескалин открывает внутренний мир как явную данность, как
самоочевидную бесконечность и святость, как тот преображенный внешний мир,
который я увидел с открытыми глазами. С самого начала мой случай был
совершенно иным, Мескалин на время наделил меня способностью видеть нечто
с закрытыми глазами. Но он не смог, или, по крайней мере, на сей раз ему
не удалось, открыть внутренний пейзаж, хотя бы отдаленно сравнимый с моими
цветами, стулом и брюками "вовне". Внутри же он позволил воспринять не
Драхмакаю в образах, а свой собственный разум; не архетипическую
Таковость, а набор символов-другими словами, самодельный заменитель
Таковости.
Большинство людей, обладающих мысленным видением, преображаются
мескалином в визионеров.
Некоторым из них-и, вероятно, они более многочисленны, чем обычно
предполагается,- преображения не требуется: они все время являются
визионерами, Ментальный вид, к которому принадлежал Блейк, довольно широко
распространен даже в урбанистически-индустриальном обществе настоящего
времени, Уникальность поэта-художника состоит не в том факте (цитируя
"Описательный каталог"), что он на самом деле видел "тех удивительных
оригиналов, называемых в Священном Писании херувимами". Она состоит не в
том факте, что "эти удивительные оригиналы, зримые в моих видениях, были -
по крайней мере некоторые - высотой в сто футов... и все имели
малопонятный мифологический смысл". Она единственно состоит в способности
передать словами или (почему-то менее успешно) линией и цветом, на худой
конец, хоть некий намек на чрезвычайно необычное переживание. Бездарный
визионер может воспринимать внутреннюю реальность, не менее потрясающую,
прекрасную и значительную, нежели мир, который зрил Блейк. Но ему всецело
не достает способности выразить увиденное в литературных или пластических
символах,
Исходя из религиозных свидетельств и уцелевших памятников поэзии и
пластических искусств совершенно ясно, что в большинстве эпох и у
большинства народов люди придавали большую важность духовному ландшафту,
нежели объективно существующему, и ощущали, что увиденное с закрытыми
глазами обладает духовно более высокой значимостью, нежели видимое с
открытыми глазами. Причина? Хорошая осведомленность порождает презрение, а
проблема выживания по насущности располагается в диапазоне от хронически
скучной До мучительной, Внешний мир, который мы видим, просыпаясь каждое
утро, является местом, где мы волей-неволей должны пытаться обустроить
свою Жизнь. Во внутреннем же мире нет ни труда, ни Монотонности, Мы
посещаем его лишь в снах и грезах, и его диковинность заключается в том,
что мы в двух последовательных случаях не находим один и тот же мир. Тогда
не удивительно, что человеческие существа в своих поисках божественного
главным образом предпочитали смотреть внутрь! Главным образом, но не
всегда. В искусстве не менее, чем в религии, даосисты и дзэн-буддисты
смотрели за видения, на Пустоту, а через Пустоту-на "десять тысяч вещей"
объективной реальности, Благодаря своей доктрине воплощенного Слова
христиане с самого начала должны были стать способными принять сходную
установку по отношению к окружающей их вселенной. Но они обнаружили, что
из-за доктрины Грехопадения сделать это очень тяжело, Как в настоящее
время, так и триста лет назад выражение радикального отрицания мира и даже
проклятия мира было ортодоксальным и понятным. "Мы вообще не должны
удивляться в Природе ничему, кроме Воплощения Христа". В семнадцатом
столетии фраза Лальмана, по-видимому, имела смысл. Сегодня от нее веет
безумием.
В Китае подъем пейзажной .живописи до положения главной формы
искусства имел место около тысячи лет назад, в Японии - около шестисот, а
в Европе - около трехсот лет назад. Приравнивание Дхармакаи ограде было
сделано теми дзэнскими учителями, которые соединили даосский натурализм с
буддистским трансцендентализмом, Поэтому только на Дальнем Востоке
пейзажисты созн...
Продолжение на следующей странцие...
