тавляет следов, и лишь таинственными
сигналами оно сообщает о своем присутствии и исчезновении.
Голос контролера вмешался в его мысли. Микони оплатил свой проезд и
спросил, как лучше проехать в порт Ла Гуэйра, а затем закрыл глаза.
Дребезжа и покачиваясь, автобус пересек долину и медленно поднялся на
пыльную извилистую дорогу. Микони прильнул к окну, рассматривая все в
последний раз. Отступающие пятна крыш и белая церковь с колокольней
проплыли перед его помутневшими от слез глазами. Как он любил звон этих
колоколов! Он больше никогда не услышит их снова.
Отдохнув немного под неуловимой тенью цветущего миндального дерева,
Гвидо Микони прошелся по площади и свернул на сонную, узкую улочку,
которая кончалась кривыми ступеньками, вырезанными в холме. Он поднялся до
середины и осмотрел порт. Ла Гуэйро - город, зажатый между горами и морем;
розовые, голубые и буро-желтые дома, церковные башни-близнецы и старая
таможня, которая, как какой-то древний форт, врезалась в гавань.
Его повседневные экскурсии в это уединенное место стали
необходимостью. Только здесь он чувствовал себя в безопасности и покое.
Иногда он проводил здесь несколько часов, наблюдая, как швартуются большие
корабли. По флагам и цвету дымовых труб он пытался угадать, какой стране
они принадлежат.
Его еженедельные визиты в контору судоходства этого города были так
же необходимы для его благополучия, как и это наблюдение за судами. Прошел
месяц с тех пор, как он оставил Рорэму и Канделярию, а он все еще не мог
решить, вернуться ли ему в италию напрямик или проездом через Нью-Йорк.
Или последовать совету мистера Гилкема из судоходной конторы: сесть на
один из немецких сухогрузов, плывущих через Рио, Буэнос-айрес, через
африку в средиземное море и посмотреть на мир. Но какими бы заманчивыми ни
были его возможности, он не мог заставить себя заказать обратный билет в
италию. Он не понимал, почему. Хотя в глубине души он знал причину.
Он поднялся на вершину холма и свернул на узкую извилистую тропинку,
ведущую к пальмовой рощице. Он сел на землю, прислонив спину к стволу, и
начал обмахивать себя шляпой. Тишина была абсолютной. Пальмовые листья
неподвижно обвисли. Даже птицы парили без каких-либо усилий, словно
падающие листья, подколотые к безоблачному небу.
Он услышал отдаленный смех, эхом отозвавшийся в тишине. Вздрогнув, он
оглянулся. Звенящий звук напомнил ему смех его дочери. Внезапно ее лицо
материализовалось перед его глазами. Мимолетный образ, бестелесный,
плывущий в каком-то слабом свете; ее лицо, казалось, было окружено нимбом.
Быстрыми, резкими движениями, словно стараясь стереть наваждение,
Гвидо Микони замахал своей шляпой.
Возможно, что Канделярия на самом деле родилась ведьмой, - размышлял
он. - может ли ребенок действительно быть причиной его нерешительности с
отъездом? - спрашивал он самого себя. Была ли она причиной его
неспособности вспомнить лица жены и детей, оставшихся в италии, как бы
сильно он ни желал этого?
Гвидо Микони встал и обвел глазами горизонт. На секунду он подумал,
что спит и видит огромный корабль, который появился словно мираж в
дрожащем мареве раскаленного воздуха. Судно подходило все ближе и ближе,
направляясь в гавань. Несмотря на расстояние, он ясно различал белую,
красную и зеленую трубы.
- Итальянское судно! - закричал он, подбросив свою шляпу в воздух. Он
был уверен, что теперь его наконец оставят чары Венесуэлы, Рорэмы и
Канделярии, этих суеверных созданий, которые читают приметы по полету
птиц, движению теней, направлению ветра. Он счастливо улыбнулся. Это
судно, входящее в гавань, было прекрасным чудом, было его освобождением.
В волнении он несколько раз оступился, сбегая вниз по кривым
ступенькам. Он помчался мимо старых колониальных домов. Не останавливаясь,
он мельком услышал плеск воды в фонтанах, пение птиц в клетках, вывешенных
у открытых окон и дверей. Он бежал в контору судоходства. Он бежал, чтобы
купить билет в этот же день.
Его резко остановил детский голос, назвавший его полное имя.
Преодолевая внезапное головокружение, он закрыл глаза и прислонился к
стене. Кто-то схватил его за руку. Он открыл глаза, но увидел лишь черное
пятно, маячившее перед ним. Он снова услышал голос ребенка, который звал
его по имени.
Понемногу головокружение прекратилось. Все еще рассеянным взором он
посмотрел на взволнованное лицо мистера Гилкема, голландца из конторы
судоходства. - я не знаю, как здесь оказался, но мне надо поговорить с
тобой, - заикаясь, проговорил Гвидо Микони. - с холма я увидел входящее в
гавань итальянское судно. Я хочу немедленно купить билет на родину.
Мистер Гилкем недоверчиво покачал головой. - ты уверен в этом? -
спросил он.
- Я хочу взять билет на родину, - по-детски настаивал Микони. - прямо
сейчас! - под пристальным взглядом мистера Гилкема, красноречивым по
смыслу, он добавил: - я в конце концов нарушу это заклятие!
- Конечно, ты сделаешь это. - мистер Гилкем одобряюще похлопал его по
плечу, а затем направил к кассиру.
Подняв глаза, Гвидо Микони посмотрел на высокого худощавого
голландца, который важно сидел за прилавком. Как обычно, мистер Гилкем был
одет в белый льняной костюм и черные матерчатые сандалии. Челка седых
волос, проросшая на одной стороне его головы, была аккуратно зачесана и
распределена по его голому черепу. Его лицо постарело от безжалостного
солнца и, конечно же, от выпитого рома.
Мистер Гилкем вынул тяжелый гроссбух и шумно опустил его на прилавок.
Он пододвинул стул, сел и начал писать. - есть некоторые люди, которые
решили остаться здесь, - сказал он. Затем поднял свою ручку и указал ею на
Микони. - и ты, мой друг, никогда не вернешься в италию.
Гвидо Микони, совершенно не зная, что ему ответить, укусил свою губу.
Мистер Гилкем издал громкий хохот, который, зародившись в глубине его
брюха, прорвался грохочущим болезненным звуком. Но когда он заговорил, его
голос странно смягчился. - я просто пошутил. Я возьму тебя с собой на
судно.
Мистер Гилкем сходил с ним в отель и помог собрать его вещи.
Уверившись, что он получил каюту, какую просил, и расплатившись, Микони
распрощался с голландцем.
Немного обалдев, он озирался, заинтригованный тем, что на палубе
итальянского судна, стоящего на якоре у девятого пирса, никого не было. Он
поставил стул рядом со столиком на палубе, сел на него верхом и опустил
лоб на деревянную спинку. Нет, он не сошел с ума. Он был на итальянском
судне, повторял он сам себе, надеясь рассеять страх того, что вокруг
никого не было. Сейчас, отдохнув немного, он спустится на другую палубу и
докажет себе, что команда и остальные пассажиры находятся на корабле. Эта
мысль вернула ему уверенность.
Гвидо Микони встал со стула и, опираясь на перила, посмотрел на пирс.
Он увидел мистера Гилкема, который замахал ему рукой, увидев его.
- Микони! - кричал голландец. - судно поднимает якорь. Ты уверен, что
хочешь уехать?
Гвидо Микони прошиб холодный пот. Неизмеримый страх овладел им. Он
очень хотел спокойной жизни рядом с семьей. - я не хочу уезжать, -
закричал он в ответ.
- У тебя нет времени, чтобы вернуть свой багаж. Трап уже убрали.
Прыгай немедленно. Тебя поймают в воде. Если ты не прыгнешь сейчас, ты не
сделаешь этого никогда.
Гвидо Микони колебался всего секунду. В его чемодане лежали
драгоценности, которые он собирал годами, работая почти с нечеловеческим
упорством. И все это будет утрачено? Он решил, что у него есть еще
достаточно сил, чтобы начать все с начала, и прыгнул с перил.
Все слилось. Он собрался перед ударом о воду. Он не волновался, так
как был хорошим пловцом. Но удара так и не последовало. Он услышал голос
мистера Гилкема, громко сказавшего: - я думаю, этот человек в обмороке.
Автобус не поедет, пока мы не выведем его. Эй, кто-нибудь, подайте его
чемодан.
Гвидо Микони открыл свои глаза. Он увидел черную тень на белой
церковной стене. Он не знал, что заставило его подумать о ведьме. Он
чувствовал, что его подняли и вынесли из автобуса. Потом пришло
разрушительное понимание.
- Я никогда не смогу уехать. Я никогда не уезжал. Это был сон, -
повторял он. Его мысли вернулись к драгоценностям в чемодане. Он был
уверен, что тот, кто схватил чемодан, украл его. Но драгоценности больше
не имели для него значения. Он уже потерял их на судне.
10
В моей последней поездке к дому Гвидо Микони меня сопровождала
Мерседес Перальта. Когда в конце дня мы собрались вернуться в город,
Рорэма обняла меня и повела сквозь заросли тростника узкой тропой к
небольшой поляне, обсаженной кустами юкки, чьи цветы, прямые и белые,
напоминали мне ряды свечей на алтаре.
- Как тебе это нравится? - спросила Рорэма, указывая на грядки,
укрытые редким навесом из тонких и сухих ветвей, который по углам
поддерживался раздвоенными на концах шестами.
- Прямо как на картинке! - воскликнула я, осматривая поле, покрытое
перистыми ростками моркови, малюсенькими листьями салата, сходными по
форме с сердечками, и кружевными завитками веточек петрушки.
Сияя восторгом, Рорэма прогуливалась туда и обратно вдоль опрятно
вспаханных рядов смежного поля, собирая на свою длинную юбку массу сухих
листьев и веточек. Каждый раз указывая место, где она посадила салат,
редис или цветную капусту, Рорэма поворачивалась ко мне, ее рот изгибался
в слабой воздушной улыбке, а хитрые глаза сверкали из-под полуприкрытых
век, отражая огонек низкого послеполуденного солнца.
- Я знаю, что у меня есть прямое посредничество ведьмы, каким бы оно
ни было, - внезапно воскликнула она. - и единственно хороший момент в этом
то, что я знаю это.
Прежде чем я воспользовалась случаем расспросить ее подробнее, она
подошла ко мне и обняла меня.
- Я надеюсь, ты не забудешь нас, - сказала она и отвела меня к джипу.
Мерседес Перальта крепко спала на переднем сидении.
В одном из окон второго этажа показался Гвидо Микони. Он сделал мне
знак рукой, который был скорее манящим, чем прощальным.
Незадолго до того, как мы достигли Курмины, Мерседес Перальта
зашевелилась. Она громко зевнула и рассеянно посмотрела в окно.
- Ты не знаешь, что на самом деле произошло с Гвидо Микони? -
спросила она.
- Нет, - сказала я. - мне только известно, что Микони и Рорэма
называют это вмешательством ведьмы.
Донья Мерседес захихикала. - это определенно было вмешательство
ведьмы, - сказала она. - Канделярия уже говорила тебе, что когда ведьмы
вмешиваются во что-то, они говорят, что делают это своей тенью. Канделярия
создала звено для своего отца; она создала ему жизнь во сне. Поскольку она
ведьма, она вращала колесо случая.
Виктор Джулио тоже создал звено, и он тоже повернул колесо случая, но
так как он не был магом, сон Октавио Канту - хотя он так же реален и
нереален, как сон Микони - получился очень длинным и мучительным.
- Как Канделярия создала вмешательство?
- Некоторые дети, - объяснила донья Мерседес, - имеют силу желать
чего-либо с огромной страстью долгий период времени. - она откинулась на
свое сидение и закрыла глаза. - Канделярия была таким ребенком. Она была
рождена такой. Она желала возвращения своего отца, и желала этого, ни в
чем не сомневаясь. Эта отдача, эта решимость и есть то, что ведьмы
называют тенью. Это было той самой тенью, которая не могла позволить
Микони уйти.
...
Продолжение на следующей странцие...
