то сделает он, для того, чтобы прогнать ее. Он
посоветовал мне быть особенно осторожным, чтобы не свалиться с дерева. Его
последние наставления заключались в том, чтобы я сидел так спокойно, что
слился бы с ветвями.
Я не мог видеть того места, где был дон Хуан. Визг грызунов стал
особенно громким, и, наконец, стемнело настолько, что я едва мог различать
общие очертания рельефа. Я услышал внезапно близкий звук мягких шагов и
приглушенное кошачье урчание. Затем очень мягкий рык, и грызуны, похожие
на белок, перестали визжать. Именно в это время я увидел темную массу
животного прямо под тем деревом, на котором я сидел. Прежде, чем я смог
разобраться, горный это лев или нет, он прыгнул на ловушку. Но еще прежде,
чем он ее достиг, что-то ударило его и заставило взвиться. Я швырнул свой
сверток, как советовал мне дон Хуан. Я промахнулся, однако его падение
вызвало очень громкий звук. В то же самое мгновение дон Хуан издал целую
серию пронизывающих воплей, которые вызвали у меня озноб на спине, и кошка
с необычайной живостью спрыгнула на площадку и исчезла.
Дон Хуан продолжал издавать пронизывающие звуки еще некоторое время,
а затем велел мне спуститься с дерева, взять клетку с белками, забраться
на площадку и присоединиться к нему так быстро, как только смогу.
В невероятно короткий период времени я был уже рядом с доном Хуаном.
Он велел мне имитировать свои завывания как можно лучше для того, чтобы
удерживать льва в отдалении, пока он не разберет клетку и не выпустит
грызунов.
Я стал завывать, но не мог произвести того же самого эффекта. От
возбуждения мой голос был грубым.
Он сказал, что нужно нужно кричать с действительным чувством и в то
же самое время отрешиться от самого себя, потому что лев все еще находится
поблизости. Внезапно я действительно понял всю ситуацию. Лев-то был
реален. Я издал целую серию великолепных пронзительных воплей.
Дон Хуан покатился со смеху. Он дал мне повопить, а затем сказал, что
мы должны убраться с этого места как можно тише, потому что лев не дурак и
уже, наверное, возвращается туда, где мы были.
- Он наверняка последует за нами. - вне зависимости от того, как
осторожны мы будем, мы оставляем за собой след такой же широкий, как
панамериканская шоссейная дорога.
Я шел вплотную к дону Хуану. Время от времени он останавливался и
слушал. Однажды он бросился бежать в темноте, и я последовал за ним,
выставив руки перед глазами для того, чтобы защитить глаза от ветвей.
Наконец, мы добрались до основания утеса, у которого были ранее.
Дон Хуан сказал, что если нам удастся забраться на вершину и нас не
стащит вниз лев, то мы будем в безопасности. Он полез первый, показывая
нам дорогу. Мы начали карабкаться в темноте. Не знаю, как, но я следовал
за ним совершенно уверенными шагами. Когда мы были уже у вершины, я
услышал особый крик животного. Он был похож немножко на мычание коровы, но
длиннее и более грубый.
- Наверх, наверх! - взревел дон Хуан. Когда он достиг плоской вершины
утеса, я уже сидел, переводя дыхание.
Он покалился на землю. На секунду я подумал, что это от напряжения,
которое оказалось слишком велико для него, но он хохотал над моим быстрым
карабканьем.
Мы сидели в полной тишине в течение двух часов, а затем отправились
обратно к моей машине.
Воскресенье, 3 сентября, 1961 года.
Дона Хуана не было дома, когда я проснулся. Я работал над своими
заметками, и у меня не было времени для того, чтобы еще собрать немножко
топлива в окружающем чапарале до того, как он вернулся. Он начал смеяться
над тем, что он называл моим распорядком питания в полдень. Но и сам
подсел к моим сэндвичам.
Я сказал ему, что случившееся с горным львом озадачивает меня.
Оглядываясь назад, все это казалось мне нереальным, как будто бы кто-то
все подстроил для моей пользы. Последовательность событий была такой
быстрой, что у меня на самом деле не было времени, чтобы испугаться. У
меня было достаточно времени для того, чтобы действовать, но недостаточно
для того, чтобы размышлять над обстоятельствами. Пока я делал свои
заметки, мне на ум пришел вопрос: действительно ли я видел горного льва?
- Это был горный лев, - сказал дон Хуан повелительно.
- Это что, было действительно настоящее животное в плоти и крови?
- Конечно.
Я сказал ему, что мои подозрения возникли из-за легкости всего этого
события. Все было так, как будто лев ждал где-то в сторонке и был выучен
поступать именно так, как планировал дон Хуан.
Его не затронул каскад моих скептических замечаний. Он стал смеяться
надо мной.
- Ты забавный парень, - сказал он. - ты видел и слышал этого кота. Он
был как раз под тем деревом, где ты находился. Он не почуял тебя и не
прыгнул на тебя из-за речных ив. Они отбивают любой другой запах, даже для
кошек. И на коленях у тебя была целая куча их.
Я сказал, что не то, чтобы сомневаюсь в нем, но все, что случилось
той ночью, было совершенно чуждым для событий дней повседневной жизни. На
некоторое время, пока я делал свои заметки, у меня даже было чувство, что
это дон Хуан сам разыграл роль льва. Однако, мне пришлось отбросить эту
идею, поскольку я действительно видел в темноте очертания четырехногого
животного, бросившегося на клетку, а потом прыгнувшего на платформу.
- Почему ты устраиваешь такой шум? - спросил он. - это был просто
большой кот. Там в горах таких котов должны быть тысячи. Большое дело. Ты,
как обычно, фокусируешь свои внимание совершенно не на том. Нет никакой
разницы в том, был это лев или мои штаны. Твои чувства в этот момент - вот
что считается.
За всю жизнь я никогда не видел и не слышал большого дикого кота на
охоте. Когда я подумал об этом, то я не смог перешагнуть через тот факт,
что один из них был всего в нескольких футах от меня.
Дон Хуан терпеливо слушал, пока я рассказывал ему обо всем, что
случилось.
- Почему такой страх перед большим котом? - спросил он с
инквизиторским выражением. - ты бывал вблизи от большинства животных,
которые живут в этой местности, и ты никогда не был напуган ими до такой
степени. Ты любишь кошек?
- Нет, не люблю.
- Ну и забудь тогда о ней. Во всяком случае, урок состоял не в том,
как охотиться на львов.
- А в чем же он был?
- Маленькая ворона указала именно на это место мне, и на этом месте я
"увидел" возможность заставить тебя понять, как действуют, находясь в
настроении воина.
Все, что ты делал прошлой ночью, было сделано в правильном
настроении. Ты контролировал себя и в то же самое время ты был отрешен,
когда ты спрыгнул с дерева, чтобы поднять клетку и подбежал ко мне. Ты не
был парализован страхом. И потом, у вершины утеса, когда лев взвизгнул
сзади, ты двигался очень хорошо. Я уверен, что ты не поверил бы в то, что
ты сделал, если бы взглянул на тот утес в дневное время. Ты был в
достаточной степени отрешен и в то же время имел в достаточной степени
контроль над собой. Ты не оступился и не намочил в штаны, и в то же время
ты забрался на эту стену в полной темноте. Ты мог оступиться и убиться;
чтобы лезть на эту стену в темноте, требуется держаться за самого себя и
отступиться от самого себя в одно и то же время. Именно это я называю
настроением воина.
Я сказал, что что бы там я ни делал прошлой ночью, все это было
продуктом моего страха, а не результатом настроения, контроля и
отрешенности.
- Я это знаю, - сказал он, улыбаясь. - и я хотел показать тебе, что
ты способен подстегнуть себя к тому, чтобы выйти из своих границ, если ты
находишься в соответствующем настроении. Страх загнал тебя в настроение
воина, но сейчас, когда ты знаешь об этом, все, что угодно, может служить
тебе, чтобы войти в него.
Я хотел с ним спорить, но мои мысли не были достаточно ясны. Я
чувствовал необъяснимое раздражение.
- Удобно всегда действовать в таком настроении, - продолжал он. - оно
проносит тебя через всякую чушь и оставляет очищенным. Это было большое
чувство, когда ты достиг вершины утеса, разве не так?
- Я сказал, что понял то, о чем он говорит, и, однако же, чувствую,
что было бы глупым пытаться приложить его учение к повседневной жизни.
- Настроение воина требуется для каждого отдельного поступка, -
сказал он. - иначе становишься рассеянным и неуклюжим. В жизни нет такой
силы, в которой отсутствовало бы это настроение. Посмотри на себя. Все
обижает и огорчает тебя. Ты хнычешь и жалуешься, и чувствуешь, что каждый
заставляет тебя плясать под свою дудку. Ты - листик, отданный на волю
ветра. В твоей жизни нет силы. Что за отвратительное чувство, должно быть!
Воин, с другой стороны, является охотником. Он рассчитывает все. Это
контроль. Но после того, как его расчеты окончены, он действует. Он
отступается. Это отрешение. Воин не является листиком, отданным на волю
ветра. Никто не может его толкнуть. Никто не может заставить его поступать
против самого себя или против того, что он считает нужным. Воин настроен
на выживание. И он выживает наилучшим способом из всех возможных.
Мне нравились его мысли, хотя я думал, что они нереалистичны. Для
того сложного мира, в котором я жил, они казались слишком упрощенными.
Он рассмеялся над моими возражениями, а я настаивал на том, что
настроение воина, вероятно, не сможет мне помочь преодолеть чувство обиды
или действительного вреда, наносимого поступками окружающих меня людей.
Как, например, в том гипотетическом случае, когда на тебя нападает
жестокий и злобный человек, по своему положению обладающий властью.
Он взревел от смеха и согласился, что мой пример уместен.
- Воину может быть нанесен физический вред, но он не может быть
обижен, - сказал он. - для воина нет ничего обидного в поступках
окружающих людей. До тех пор, пока он сам находится и действует в нужном
настроении.
Предыдущей ночью ты сам не был обижен львом. Тот факт, что он гнался
за нами, не рассердил тебя. Я не слышал, чтобы ты ругал его, и я не
слышал, чтобы ты говорил, что он не имеет права следовать за нами. А по
всему тому, что ты о нем знаешь, он мог быть жестоким и злобным львом. Но
это не входило в твои соображения, когда ты старался избежать его.
единственная вещь, которая удерживалась в твоем уме - это выжить. И это ты
сделал очень хорошо.
Если бы ты был один, и лев, поймав тебя, изуродовал бы тебя до
смерти, то тебе бы и в голову не пришло жаловаться на него или чувствовать
себя оскорбленным его поступками.
Настроение воина не так легко переходит в твой или чей-либо еще мир.
Оно нужно тебе для того, чтобы прорваться через всю болтовню.
Я объяснил свой ход рассуждений. Лев и окружающие меня люди
находились не на одной доске, потому что я знал интимные побуждения людей
в то время, как я ничего не знал о таковых у льва. Что обижало меня в
поступках окружающих людей, это то, что они действовали злобно и знающе.
- Знаю, знаю, - сказал дон Хуан терпеливо. - достичь настроения воина
- не простое дело. Это революция. Рассматривать льва и водяных крыс и
окружающих нас людей, как равных, является великолепным поступком духа
воина. Для этого нужна сила.
12. БИТВА СИЛЫ
Четверг, 28 декабря 1961 года.
Мы начали свое путешествие очень рано утром. Мы ехали на юг, а затем
на восток к горам. Дон Хуан принес тыквенные фляги с пищей и водой. Мы
поели в моей машине, прежде чем отправились в поход.
- Держись ближе ко мне, - сказал он. - это неизвестный для тебя район
...
Продолжение на следующей странцие...
