ить мир,
является увеличить камешек или любую другую вещь неделанием.
Он поднялся и, положив камешек на валун, попросил меня подойти
поближе и рассмотреть его. Он сказал, чтобы я взглянул на дырочки и
вмятины на камне и постарался заметить мельчайшие детали в них. Он сказал,
что если я смогу остановиться на деталях, то поры и вмятины исчезнут, и я
пойму, что означает неделание.
- Эта проклятая галька сведет тебя сегодня с ума, - сказал он.
Должно быть, на лице у меня отразилось замешательство. Он взглянул на
меня и громко расхохотался. Затем он притворился, что рассержен на гальку
и два-три раза ударил ее шляпой.
Я упрашивал его прояснить, что он имеет в виду. Я уговаривал его, что
если он только сделает усилие, то он сможет объяснить все, что угодно. Он
бросил на меня взгляд и покачал головой, как если бы положение было
безнадежным.
- Конечно, я могу все объяснить, - сказал он, смеясь. - но сможешь ли
ты это понять?
Я опешил от его выпада.
Делание заставляет тебя отделять гальку от большего по размеру
валуна. Если ты хочешь научиться неделанию, то ты, скажем, должен слить их
вместе.
Он показал на маленькую тень, которую галька бросала на валун, и
сказал, что это не тень, а клей, который сливает их вместе. Затем он
повернулся и отошел, сказав, что позднее придет проведать меня.
Долгое время я смотрел на гальку. Я не мог остановить свое внимание
на мельчайших деталях и дырочках и углублениях, но небольшая тень, которую
галька отбрасывала на валун, стала очень интенсивной вещью. Дон Хуан был
прав. Она была, как клей. Она двигалась и смещалась. У меня было ощущение,
что она вытекает из гальки.
Когда вернулся дон Хуан, я изложил ему все, что наблюдал и что увидел
в тени.
- Неплохое начало, - сказал он. - по тени воин может сказать всякого
рода вещи.
Затем он сказал, что мне следует взять гальку и похоронить ее
где-нибудь.
- Почему? - спросил я.
- Ты долгое время следил за ней. В ней теперь есть что-то от тебя.
Воин всегда пытается повлиять на силу делания, меняя ее в неделание.
Оставить гальку валяться было бы деланием, потому что это просто маленький
камешек. Неделанием будет обращение с галькой, как если бы она являлась
далеко не простым камнем. В этом случае галька пропиталась тобой за долгий
период времени и сейчас это ты, и как таковую ты не можешь оставить ее
валяться, но должен похоронить ее. Если бы у тебя была личная сила,
однако, то неделанием было бы превратить эту гальку в объект силы.
- Могу я сделать это сейчас?
- Для этого твоя жизнь недостаточно туга. Если бы ты видел, то ты бы
знал, что твое пристальное внимание изменило эту гальку в нечто весьма
некрасивое, поэтому лучшее, что ты можешь сделать, так это выкопать ямку,
похоронить ее и дать земле впитать ее тяжесть.
- И все это правда?
- Ответить на твой вопрос да или нет будет деланием, но, поскольку ты
учишься неделанию, то я должен сказать тебе, что фактически никакого
значения не имеет то, правда все это или нет. Именно здесь воин имеет
точку преимущества перед средним человеком. Среднему человеку есть дело до
того, правильны вещи или ложны, а воину до этого дела нет. Средний человек
особым образом обращается с теми вещами, которые он знает, как правдивые,
и совсем другим образом с вещами, которые он знает, как ложные. Если о
вещах сказано, что они правдивы, он действует и верит в то, что он делает.
Но если о вещах сказано, что они ложны, то он не старается действовать,
или же он не верит в то, что делает. Воин, с другой стороны, действует в
обоих случаях. Если о вещах известно, как об истинных, он будет
действовать для того, чтобы делать делание, если о вещах известно, что они
не истинны, то он все равно будет действовать для того, чтобы делать
неделание. Понимаешь, о чем я говорю?
- Нет, я совсем не понимаю, что ты говоришь, - сказал я.
Высказывания дона Хуана нагнали на меня склочное настроение. Я не мог
взять в толк, о чем он говорит. Я сказал ему, что все это бессмыслица, и
он засмеялся надо мной, сказав, что у меня даже нет неуязвимого духа в
том, что я люблю делать больше всего - в говорении. Он действительно
потешался над моей способностью говорить и находил ее ошибочной и
неадекватной.
- Если ты хочешь быть целиком языком, то будь воином языком, - сказал
он и покатился со смеху.
Я чувствовал себя отверженным. В ушах у меня звенело. В голове я
испытывал неприятный жар. Лицо у меня было красное, и я действительно был
раздражен.
Я поднялся, пошел в чапараль и похоронил гальку.
- Я немножко дразнил тебя, - сказал дон Хуан, когда я вернулся и
уселся. - но в то же время я знаю, что если ты не говоришь, то ты не
понимаешь. Разговор является деланием для тебя. Но разговор здесь не
подходит. Если ты хочешь знать, что я имею в виду под неделанием, то тебе
надо сделать простое упражнение. Поскольку мы говорим о неделании, то не
имеет никакого значения, сделаешь ты это упражнение сейчас или через
десять лет.
Он заставил меня лечь, взял мою правую руку и согнул ее в локте.
Затем он поворачивал мою ладонь до тех пор, пока она не стала смотреть
вперед. Он поджал мои пальцы так, что поза руки стала выглядеть, будто бы
я держусь за дверную ручку. Затем он стал двигать моей рукой взад-вперед
круговыми движениями, которые напоминали толкание педали, прикрепленной к
колесу.
Дон Хуан сказал, что воин выполняет это движение каждый раз, когда
хочет вытолкнуть что-то из своего тела. Что-нибудь вроде болезни или
незваного ощущения. Идея состояла в том, чтобы толкать и тянуть
воображаемую противную силу, пока не ощутишь тяжелый объект, солидное
тело, препятствующее свободному движению руки.
В случае упражнения неделание состояло в повторении его до тех пор,
пока не почувствуешь рукой тяжелое тело, несмотря на тот факт, что
невозможно поверить в возможность такого ощущения.
Я начал двигать своей рукой и через некоторое время рука у меня стала
холодной, как лед. Я почувствовал какую-то вязкость вокруг руки. Казалось,
я гребу через какую-то тяжелую вязкую грубую материю.
Дон Хуан сделал внезапное движение и, схватив меня за руку, остановил
упражнение. Все тело у меня дрожало, как бы потрясаемое невидимой силой.
Он осмотрел меня, когда я уселся, а затем обошел меня прежде, чем сесть на
прежнее место.
- Ты сделал достаточно, - сказал он. - это упражнение ты можешь
делать когда-нибудь в другой раз, когда у тебя будет больше личной силы.
- Я сделал что-нибудь неправильно?
- Нет. Неделание только для сильных воинов, а у тебя еще недостаточно
силы, чтобы обращаться с этим. Сейчас ты будешь только захватывать разные
пугающие вещи своей рукой. Поэтому делай это упражнение понемножку, пока
твоя рука не перестанет остывать. Когда твоя рука будет оставаться теплой,
то ты сможешь на самом деле ощущать ею линии мира.
Он остановился, как бы давая мне время задать вопрос о линиях. Но
прежде, чем я смог это сделать, он начал объяснять, что существует
бесконечное количество линий, присоединяющих нас к вещам. Он сказал, что
упражнение в неделании, которое он только что описал, поможет любому
ощутить линии, которые выходят из движущейся руки. Линию, которую можно
поместить или забросить куда хочешь. Дон Хуан сказал, что это было только
упражнение, потому что линии, образованные рукой, были нестойкими,
недостаточно стойкими для того, чтобы иметь реальную ценность в
практической ситуации.
- Человек знания использует другие части своего тела для того, чтобы
создавать устойчивые линии, - сказал он.
- Какие части тела, дон Хуан?
- Самые устойчивые линии, какие человек знания продуцирует, исходят
из середины его тела. Но он их также может создавать глазами.
- И они реальные линии?
- Конечно.
- Их можно увидеть и потрогать?
- Скажем так, что их ты можешь почувствовать. Самое трудное, что есть
на пути воина, так это понять, что мир является чувствованием. Когда
делаешь неделание, то чувствуешь мир и чувствуешь его через линии.
Он остановился и с любопытством посмотрел на меня. Он поднял брови,
широко раскрыл глаза, а затем мигнул. Эффект был такой, как будто мигнули
глаза птицы. Почти мгновенно я ощутил чувство неудобства и тошноты.
Казалось, кто-то действительно надавил мне на живот.
- Видишь, что я имею в виду? - спросил дон Хуан и отвел глаза.
Я сказал, что почувствовал тошноту, и он заметил, как будто это само
собой разумелось, что знает это и что он старается дать мне почувствовать
линии мира своими глазами. Я не мог принять его заявления о том, что он
сам заставил меня таким образом чувствовать. Я выразил сомнения. Я вряд ли
мог воспринять идею, что он заставил меня чувствовать тошноту, поскольку
никаким физическим способом он на меня не воздействовал.
- Неделание очень просто, но и очень сложно. Дело здесь не в
понимании, а в овладении этим. Видение, конечно, является конечным
достижением человека знания. И видение достигается только тогда, когда он
остановил мир. Пользуясь техникой неделания.
Я невольно улыбнулся. Я не понял, что он имеет в виду.
- Когда кто-либо что-либо делает с людьми, - сказал он тихо, - то
заботиться следует лишь о том, чтобы предоставить все это дело их телам.
Именно это я и делал с тобой до сих пор, давая твоему телу знать. Кому
какое дело до того, понимаешь ты или нет.
- Но это не честно, дон Хуан. Я хочу все понимать. В ином случае
приезжать сюда будет тратой моего времени.
Он подвел меня к тому месту, где находились два пика размером с
человека, стоящие параллельно один другому в четырех или пяти футах. Дон
Хуан остановился в двадцати метрах от них, глядя на запад. Он отметил
место, где мне нужно стоять и сказал, чтобы я смотрел на тени пиков. Он
сказал, что мне следует наблюдать за ними и скашивать глаза точно так же,
как я обычно скашивал, осматривая землю в поисках места для отдыха. Он
пояснил свои наставления, сказав, что когда ищешь место для отдыха, то
следует смотреть, не фокусируя взгляда, но наблюдая за тенями, следует
скосить глаза и все же удерживать изображение в фокусе. Мысль состояла в
том, чтобы дать одной тени наложиться на другую, скашивая глаза. Он
объяснил, что благодаря этому процессу можно получить определенное
ощущение, которое исходит из тени. Я стал говорить о неясности его
указаний, но он заверил меня, что нет никакого способа описать то, что он
имеет в виду.
Моя попытка выполнить упражнение была неудачной. Я напрягался до тех
пор, пока у меня голова не заболела. Дон Хуан был совершенно не озабочен
моей неудачей. Он забрался на куполообразный пик и прокричал с вершины,
чтобы я посмотрел на два небольших длинных и узких куска скалы. Он показал
руками размер камней, которые требуются.
Я нашел два таких куска и вручил их ему. Дон Хуан положил каждый
камень в трещину на расстоянии тридцати сантиметров один от другого.
Поставил меня над ними лицом к западу и велел проделать то же самое
упражнение с их тенями.
На этот раз это было исключительно другим делом. Почти сразу я смог
скосить глаза и воспринимать их индивидуальные тени, как если бы они были
слиты в одну. Я заметил, что процесс смотрения не сближая изображения дает
одну единственную тень, необыкновенной глубины и прозрачности. Я уставился
на нее пораженный. Каждая ямка в камне на том участке, куда были
устремлены мои глаза, была четко различима. И та составная тень, которая
была наложен...
Продолжение на следующей странцие...
