ть
друзей индейцев из племени яки в другой деревне.
Среда, 12 декабря 1962 года.
Как только я прибыл в селение яки, мексиканец, владелец магазина,
сказал, что он взял напрокат проигрыватель и двадцать пластинок в городе
Обригоне для "фиесты", которую он собирается устроить следующим вечером в
честь Гваделупской девы. Он уже всем сказал, что сделал необходимые
приготовления благодаря Хулио, бродячему продавцу, который приезжал в
селение яки дважды в месяц, чтобы собирать платежи за дешевую мануфактуру,
которую он ухитрялся продавать в кредит некоторым индейцам-яки.
Хулио принес проигрыватель в начале дня и подключил его к динамо,
которое снабжало электричеством магазин. Он убедился, что оно работает, а
затем, повернув громкость до максимума и напомнив владельцу магазина,
чтобы тот не трогал никаких кнопок, начал отбирать двадцать пластинок.
- Я знаю, сколько царапин на каждой из них, - сказал Хулио владельцу
магазина.
- Скажи это моей дочери, - ответил владелец магазина.
- Отвечаешь ты, а не твоя дочь.
- Это одно и то же, потому что она будет менять пластинки.
Хулио настаивал на том, что для него нет никакой разницы, будет ли
она или кто-нибудь еще обращаться с проигрывателем, если владелец магазина
будет платить за каждую пластинку, которой будет причинен ущерб. Хозяин
начал спорить с Хулио. Лицо у Хулио покраснело. Время от времени он
поворачивался к большой группе индейцев яки, собравшихся перед магазином и
делал знаки отчаяния или замешательства, двигая руками и корча гримасы.
Очевидно, как последний выход, он требовал аванса. Это явилось причиной
другого длинного спора относительно того, что считать пластинкой, которой
причинен вред. Хулио с авторитетом заявил, что любая сломанная пластинка
должна быть оплачена полностью, как если бы она была новой. Хозяин
магазина еще больше рассердился и начал выдергивать свой шнур-удлинитель.
Он, казалось, был склонен к тому, чтобы отключить проигрыватель и отменить
вечеринку. Он дал понять своим клиентам, собравшимся перед магазином, что
сделал все, что мог, чтобы договориться с Хулио. На секунду казалось, что
вечеринка провалится, еще не начавшись.
Блас, старый индеец яки, в чьем доме я остановился, сделал несколько
мрачных замечаний мрачным голосом о печальном состоянии дел яки, что они
не могут даже отпраздновать свой самый почитаемый религиозный праздник,
день Святой девы Гваделупской.
Я хотел вмешаться и предложить свою помощь, но Блас остановил меня.
Он сказал, что если я буду платить аванс, то хозяин магазина разобьет все
пластинки.
- Он хуже, чем кто-либо, - сказал он. - пусть сам он платит аванс. Он
сосет из нас кровь, почему бы ему не заплатить.
После долгого спора, в котором, как ни странно, каждый присутствующий
был на стороне Хулио, хозяин магазина добился условий, которые оказались
приемлемыми. Он не платил ни аванса, ни залога, но брал на себя
ответственность за пластинки и за проигрыватель. Мотоцикл Хулио оставил
след пыли, когда он уехал к отдаленным домам селения. Блас сказал, что
Хулио старается добраться до своих клиентов прежде, чем они пришли в
магазин и растратили все свои деньги на напитки. Когда он это кончил,
группа индейцев вышла из-за магазина. Блас взглянул на них и стал смеяться
так же, как все кругом. Блас сказал мне, что эти индейцы были клиентами
Хулио и прятались позади магазина, ожидая, пока он уедет.
Вечеринка началась рано. Дочь хозяина магазина положила пластинку на
диск и опустила адаптер. Раздался ужасающе громкий визг, а затем звуки
трубы и гитар.
Вечеринка состояла из проигрывания пластинок на полную громкость. Тут
были четыре молодых мексиканца, которые танцевали с двумя дочерьми хозяина
магазина, и тремя другими молодыми мексиканками. Яки не танцевали. Они с
явным удовольствием следили за каждым движением танцующих. Они, казалось,
наслаждались просто наблюдением и глотанием дешевой текильи /крепкий
напиток/. Я заказал выпивку для каждого, кого я знал. Я хотел избежать
любых чувств недоброжелательства. Я курсировал между многочисленными
индейцами, говорил с ними, а затем предлагал им выпить. Мой стиль
поведения действовал до тех пор, пока они не сообразили, что я не пью
совсем. Это, казалось, вызвало раздражение у всех сразу. Как будто бы
коллективно они раскрыли, что я к этому обществу не принадлежу. Индейцы
стали очень мрачными и стали бросать на меня косые взгляды.
Мексиканцы, которые были такими же пьяными, как индейцы, в то же
самое время поняли, что я не танцую. И это, казалось, обидело их еще
больше. Они, казалось, стали очень агрессивными. Один из них силой потащил
меня за руку поближе к проигрывателю, другой налил полную чашку текильи и
хотел, чтобы я ее полностью выпил одним глотком и доказал, что я "мачо".
Я пытался отбиться от них и идиотски смеялся, как будто мне
действительно нравилась ситуация. Я сказал, что хочу сначала танцевать, а
потом пить. Один из молодых людей назвал название песни. Девушка,
отвечающая за проигрыватель, начала рыться в груде пластинок. Она,
казалось, была немного пьяна, хотя никто из женщин открыто не пил, и ей
трудно было поставить пластинку на диск. Молодой человек сказал, что
пластинка, которую она выбрала, - не твист. Она стала возиться с грудой,
пытаясь найти подходящую, и все сомкнулись вокруг нее, оставив меня. Это
дало мне время убежать с освещенного участка и с глаз долой.
Я стоял примерно в шестидесяти метрах в темноте каких-то кустов,
стараясь решить, что делать. Я был утомлен. Я чувствовал, что время
забраться в машину и ехать домой. Я пошел к дому Бласа, где стояла моя
машина. Я рассчитывал, что если я поеду медленно, то никто не заметит, что
я уезжаю.
Люди, занятые проигрывателем, казалось, все еще ищут пластинку. Все,
что я мог слышать, это гудение громкоговорителя. Затем раздались звуки
твиста. Я громко засмеялся, думая, что они, вероятно, повернулись туда,
где я был, и обнаружили, что я исчез.
Я увидел темные силуэты людей, идущих в противоположном направлении -
к магазину. Мы прошли друг мимо друга, и они пробормотали "буэнос ночес".
Я узнал их и заговорил с ними. Я сказал им, что вечеринка была
великолепна. Прежде, чем я подошел к изгибу дороги, я встретил еще двоих
людей, которых я не знал, но все равно приветствовал. Ревущие звуки
проигрывателя были здесь на дороге почти такими же громкими, как и перед
магазином. Ночь была темной и беззвездной, но отсвет огней магазина
позволял мне довольно хорошо видеть окружающее. Дом Бласа был очень
близко, и я ускорил шаг. Затем я заметил темную фигуру человека, сидящего
на корточках слева от меня на повороте дороги. Я подумал на секунду, что
это, может быть, кто-нибудь из тех, кого я видел на вечеринке, прежде чем
ушел оттуда. Человек, казалось, оправлялся на краю дороги. Это казалось
странным, люди селения ходили в густой кустарник, чтобы справлять свои
телесные функции. Я подумал, что кто бы он ни был, но он, должно быть,
пьян.
Я подошел к повороту и сказал "буэнос ночес". Человек ответил мне
грубым, дух захватывающим, нечеловеческим завыванием. Все волосы на моем
теле встали буквально вертикально. На секунду я был парализован. Затем я
быстро пошел. Я бросил короткий взгляд. Я увидел, что темный силуэт стоял
на полпути ко мне. Это была женщина. Она была полусогнута, наклоняясь
вперед. В таком положении она прошла несколько метров, а затем прыгнула. Я
бросился бежать, в то время, как женщина прыгала подобно птице сбоку от
меня, не отставая. К тому времени, когда я прибыл к дому Бласа, она
заступила мне дорогу, и мы почти столкнулись.
Я перепрыгнул через небольшую сухую канаву перед домом и вломился в
двери.
Блас был уже дома, и его, казалось, не озаботила моя история.
- Хорошую шутку они с тобой сыграли, - сказал он. - индейцы находят
большое удовольствие в том, чтобы дразнить иностранцев.
Пережитое так расстроило мои нервы, что на следующий день я поехал к
дому дона Хуана вместо того, чтобы ехать домой, как я раньше собирался.
Дон Хуан вернулся после обеда. Я не дал ему времени ничего сказать, а
тут же изложил ему всю мою историю, включая комментарий Бласа. Лицо дона
Хуана стало хмурым. Может, это было только моим воображением, но мне
показалось, что он огорчен.
- Поменьше верь тому, что Блас сказал тебе, - сказал он серьезным
тоном. - он ничего не знает о битвах между врагами.
Ты должен был знать, что это что-то серьезное уже в тот момент, когда
заметил, что тень находится слева от тебя. Точно так же ты не должен был
бежать.
- Что же мне полагалось делать? Стоять там?
- Правильно. Когда воин встречает своего противника, и противник не
является ординарным человеком, он должен сделать свою стоянку. Это
единственное, что делает его неуязвимым.
- О чем ты говоришь, дон Хуан?
- Я говорю, что у тебя была третья встреча с твоим стоящим
противником. Она следует за тобой кругом, поджидая момента слабости с
твоей стороны. На этот раз она чуть тебя не раздавила.
Я ощутил приступ тревоги и обвинил его в том, что он толкнул меня в
ненужную опасность. Я жаловался, что та игра, которую он со мной играет -
жестока.
- Она была бы жестока, если бы случилась со средним человеком. Но с
того момента, как человек начинает жить, как воин, он уже не является
больше ординарным. К тому же, я не искал для тебя стоящего оппонента ради
того, чтобы играть с тобой или дразнить тебя, или раздражать тебя. Стоящий
оппонент может пришпорить тебя. Под влиянием противника, подобного "ля
Каталине", ты вынужден использовать все, чему я тебя учил. У тебя нет
никакого другого выбора.
Некоторое время мы молчали. Его слова подняли во мне огромную
тревогу.
Затем он захотел, чтобы я проимитировал как можно ближе тот крик,
который я услышал после того, как сказал "буэнос ночес".
Я попытался воспроизвести звук и выдал какое-то такое странное
завывание, что оно испугало меня самого. Дон Хуан, должно быть, посчитал
мою попытку смешной. Он смеялся почти без удержу.
После этого он попросил меня воспроизвести общую последовательность
событий, расстояние, на которое я бежал, расстояние, на котором находилась
женщина, когда я ее встретил, расстояние, на котором она находилась, когда
я достиг дома, и место, с которого она начала прыгать.
- Ни одна жирная индеанка не может прыгать таким образом, - сказал
он, рассмотрев все условия. - они даже не смогут столько пробежать.
Он заставил меня прыгать. Я не мог покрыть за один раз более четырех
футов, а если мое восприятие меня не обманывало, то женщина покрывала по
крайней мере десять футов одним прыжком.
- Конечно, ты знаешь, что с этого времени ты должен быть настороже, -
сказал он с выражением огромной серьезности. - она постарается хлопнуть
тебя по левому плечу в тот момент, когда ты будешь слаб или не настороже.
- Что мне следует делать? - спросил я.
- Бесполезно жаловаться, - сказал он. - важно, чтобы с этого момента
у тебя была твердая стратегия жизни.
Я совершенно не мог сконцентрироваться на том, что он говорит.
Записывал я автоматически. После долгого молчания он спросил, не чувствую
ли я боли за ушами или у основания шеи. Я сказал, нет, и он объяснил, что
если бы я испытывал неприятные ощущения в любом из этих мест, то это
означало бы, что я неуклюж и что "ля Каталина" нанесла мне вред.
- Все, что ты делал прошлой ночью, было неуклюжим, - сказал он. -
прежде всего ты отправился ...
Продолжение на следующей странцие...
