mprisoned air,
Her mood could harbour his sublimer breath
Spiritual that can make all things divine:
For even her gulfs were secrecies of light.
At once she was the stillness and the Word,
An ocean of untrembling virgin fire,
A continent of self-diffusing peace.
In her he met a vastness like his own;
His warm high subtle ether he refound
And moved in her as in his natural home.
"Близкий к шири земли, сокровенно к небесам близкий,
Возвышенный и сладкий ее юный широко видящий дух,
Летящий на крыльях через миры великолепия и покоя,
Затопил пути Мысли к нерожденным вещам.
Пылка была ее самоуравновешенная незапинающаяся воля,
Ее ум, белой искренности море,
Страстный в потоке, не имел ни одной мутной волны.
Словно в динамичном и мистическом танце
Жрица безупречных экстазов,
Вдохновляемая и управляемая из свода являющего Истины,
Двигалась в некой пророческой пещере Богов,
Сердце безмолвия в руках Радости
Заселяло созидательными богатыми ударами
Тело, подобное рассвета параболе,
Что казалось для завуалированной божественности нишей
Или золотой храмовой дверью к вещам запредельным.
Бессмертные ритмы качались в ее временем рожденных шагах;
Ее взгляд, ее улыбка пробуждали небесное чувство
Даже в земном веществе, и их интенсивный восторг
Изливал небесную красоту на жизни людей.
Великое неудовлетворенное божество здесь могло жить:
Избавленное от карликовой самости спертого воздуха,
Ее настроение могло приютить его дыхание более высокое,
Духовное, что могло сделать все вещи божественными.
Ибо даже ее бездны были секретами света.
Она была одновременно молчанием и Словом,
Океаном ровного девственного пламени,
Континентом самораспространяющегося мира.
В ней Любовь встретила ширь подобную собственной
И свой высокий горячий эфир перенесла на другую основу,
И двигалась в ней как в своем естественном доме."
Этот пассаж, я полагаю, есть то, что я могу назвать Надразумной Интуицией за работой, выражающей себя в чем-то, подобном ее собственному ритму и языке. Трудно говорить о своей собственной поэзии, но думаю, я достиг здесь успеха и в некоторых других пассажах в том, что уловил очень трудную ноту; в отдельных строках или более коротких пассажах (напр. иногда в нескольких строках), я полагаю, это случалось не редко.
- 1936
***
Что то шестикратного повторения неопределенного артикля "a" в этом пассаже, кто-то, без сомнения, сделал бы главным правилом избегать любого такого чрезмерного повторения, но все правила имеют свои исключения, и здесь оно могло бы быть сформулировано так: "Кроме тех случаев, когда нужно достигнуть какого-то определенного эффекта, для достижения которого повторение и служит или для которого оно необходимо". Здесь я чувствую, что оно тонко служит достижению такого эффекта: я очень часто использовал повторение этого "a" в поэме с повторяющимся началом каждой последующей строки, чтобы создать аккумулятивный эффект множества характерных черт или группы связанных вещей или идей, или других схожих массивов.
- 1947
***
Я не могу принять изменения, которые вы предлагаете, потому что они романтически декоративны и не содают никакого впечатления непосредственности и реальности, которые необходимы в такого рода поэзии. "Сапфирное небо" — слишком очевидно и обычно и не имеет смысла в связи со словом "magnanimity", или его идея в сочетании с "boundless" являются чем-то бессмысленным и неподходящим в приложении к небу. То же возражение относится к обоим словам — к "opulence" и "amplitude"; но, независимо от этого, они имеют только риторическую ценность и не являются правильными словами для того, что я хочу сказать. Ваше "life's wounded wings of dream" и "the wounded wings of life" тоже несут очень выраженную ноту романтизма и не согласуются с мощной реальностью вещей, подчеркиваемой везде в этом пассаже. В поэме я часто возвращался к идее о жизни как грезе, но здесь это внесло бы фальшивую ноту. Мне не кажется, что великодушие и величие являются одной и той же вещью или что это может быть названо повтором. Сам я не вижу возражений против "heaven" и "haven", если они содержатся в соседних строках; они разделены двумя строками и, без сомнения, только чересчур щепетильное ухо может воспринять их сходное звучание на таком расстоянии как оскорбление. Большинство других ваших возражений основаны на вашем сверхскрупулезном законе против повторов… Я считаю, что этот закон не имеет силы в технике мистической поэмы этого рода и даже что повторение определенного рода может быть частью этой техники; например, я не вижу возражений против "моря", повторяемого в различном контексте в одном пассаже, или против образа океана, к которому я обращаюсь в третьей связке. Мне не кажется, что мощь или сила или неотразимость этих строк вообще уменьшается в их собственном контексте из-за их относительной близости или что эта близость делает каждую менее неотразимой на ее месте.
Теперь об образе птицы и груди. Я понимаю, что вы имеете в виду, но я основываюсь на идее, что весь пассаж должен быть сохранен на том же трансцендентальном уровне. Это правда, что все остальное вносит трансцендентальные ценности в существо Савитри, тогда как здесь имеет место уход, чтобы показать, как это трансцендентальное величие контактирует с психическим требованием человеческой природы в ее слабости, отвечает ей и воздействует на нее. Это было целью нового пассажа, и это трудно осуществить без привнесения нормального психического вместо трансцендентального тона. Образ птицы и груди, безусловно, не нов и не оригинален, он символизирует обычное требование человеческого сердца и делает это, используя физическую и эмоциональную фигуру, чтобы дать ей живую непосредственность в своем роде. Это пассаж был вставлен потому, что он вносил что-то в отношения Савитри с человеческим миром, которые мне казались необходимой частью ее полного психологического описания. Если бы потребовалось его изменить, — что было бы возможно, только если бы спуск к психическому уровню действительно портил общую интегральность описания и снижал уровень поэзии,— я должен был бы найти что-то равное и лучшее, но непосредственно сейчас я не нахожу никакого такого удовлетворительного изменения.
Что до строки о силе и тишине Богов
[The strength, the silence of the gods were hers],
здесь имеет место тот же мотив полноты. Строка о "молчании" и "слове"
[At once she was the stillness and the word,]
дает нам трансцендентальный элемент в Савитри, ибо Божественная Савитри есть слово, которое встает из трансцендентальной тишины; следующие две строки
[A continent of self-diffusing peace,
An ocean of untrembling virgin fire]
приводят этот элемент в состояние равновесия духовного сознания; последняя строка приносит эту же вещь вниз ко внешнему характеру и темпераменту в жизни. Объединение силы и тишины требуется в этой поэме как одна из самых главных черт Савитри, и я останавливаюсь на этом везде, но здесь тоже необходимо было указать эту черту, если это описание должно было быть полным. Я не нахожу, что этой строке недостает поэтичности или силы; если бы я так считал, я бы изменил ее.
- 1946
***
Я сомневаюсь, что мне хватит смелости снова бросить раненную и "слишком недвусмысленную" птицу в холодный шторм внешнего мира; самое большее, я могу изменить одну эту строку, первую, и сделать ее сильнее. Признаюсь, мне не удается увидеть, что столь предосудительно в ее недвусмысленности; обычно, как мне представляется, только те вещи, которые сами по себе являются неясными, должны сохраняться неясными. Существует обширная область для неявного и намекающего, но я не вижу необходимости для них там, где нужно выразить физический образ.
- 1946
***
Я изменил пассаж с птицей убрал повторный стоящий в конце строки "восторг"; новая версия выглядит так:
As might a soul fly like a hunted bird,
Escaping with tired wings from a world of storms,
And a quiet reach like a remembered breast,
In a haven of safety and splendid soft repose
One could drink life back in streams of honey-fire,
Recover the lost habit of happiness,
Feel her bright nature's glorious ambience,
And preen joy in her warmth and colour's rule.
- 1946
***
Ваш совет относительно "души" и "птицы", может, отчасти и оправдан, но я не думаю, что это фатально для пассажа. С другой стороны, имеется серьезное возражение против изменения, которое вы предлагаете; образ души, бегущей из мира штормов, был бы ослаблен, только если бы это лишь физическая птица убегала: "мир штормов" — слишком сильное выражение в отношении малости птицы, оно используется только по отношению к душе, особо подчеркиваемой или предлагаемой намеком, и "птица" там выступает второстепенным образом — как сравнение, которое вполне подходит и сохраняет все значение образа.
Слово "one" — тот, к кому относится образ "птицы", имеет более широкое применение, чем "душа", и не совсем идентично ей; здесь оно означает всякого, кто утратил счастье и нуждается в духовном комфорте и восстановлении сил. Эта как если бы кто-то сказал: "как может душа, как преследуемая птица, найти убежище от мира в покое Бесконечного и чувствовать его своим собственным вспомнившимся домом, так он мог найти убежище и в ней, как в гавани безопасности, и, как усталая птица, восстановить свои силы, чтобы встретить мир снова".
- 1947
***
Мои замечания относительно пассажа с птицей написаны с точки зрения произведенного изменения и нового характера и атмосферы, которые он дает: я думаю, что старый пассаж был достаточно правилен в своей собственной атмосфере, но не так хорош как тот, который заменил его: изменение, предлагаемое вами, может быть так же хорошо, как и то, но возражения против него остаются в силе с новой точки зрения.
- 1947
***
Almost they saw who lived within her light
Her playmate in the sempiternal spheres
Descended from its unattainable realms
In her attracting advent's luminous wake,
The white-fire dragon-bird of endless bliss
Drifting with burning wings above her days
Да, целью было создать обширное светлое оставляющее за собой след повторяющееся движение, подобное полету Птицы с ее драконьим хвостом белого пламени.
- 1936
***
Все птицы этого региона родственны. Но это — птица вечной Ананды, тогда как Гиппогриф является обожествленной Мыслью, а Птица Огня является Птицей-Агни, психическим и тапасом. Все это, однако, излишняя ментализация, а ментализация всегда отнимает большую часть жизни у духовных вещей. Вот почему я говорю, что это нужно видеть, но говорить тут нечего.
- 1936
***
But joy cannot endure until the end:
There is a darkness in terrestrial things
That will not suffer long too glad a note.
Не думаю, что есть поэтический ум больший, чем в Sum lacrimae rerum et mentem mortalia tangunt Вергилия, который я считаю Верхним Разумом, пришедшим через психическое и смешавшимся с ним. То же и его O passi graviora, dabit deus his quoque finem.
Здесь это может быть интуитивный внутренний разум с психическим, сплавленные воедино.
- 1936
***
One dealt with her who meets the burdened great.
Любовь? Это не Любовь встречает обремененного великого и управляет судьбою людей! Также и не Боль. Время тоже не делает этих вещей — оно только обеспечивает поле и движение событий. Если бы мне потребовалось дать ему имя, я бы сделал это, но он специально был оставлен безымянным, потому что он неопределим. Он может использовать Любовь или Боль, или Время, любую из этих сил, но он не является ни одной из них. Вы можете назвать его Господом Эволюции, если угодно.
- 1936
***
Her spirit refused struck from the starry list
To quench in dull despair the God-given light.
Я опустил некоторые знаки препинания, потому что это — сжатая конструкция, предназначенная для того, чтобы выразить отказ быть вычеркнутым из звездного списка и угаснуть в тупом отчаянии,— угасание, будучи актом согласия, сделало бы свершившимся фактом предложение о вычеркивании ...
Продолжение на следующей странцие...
