Дьявол и сеньорита Прим
Автор: Пауло Коэльо

дцатый день посреди площади воз­неслось гигантское нечто, закрытое полотном. На тор­жественное открытие этого монумента Ахав созвал всех жителей Вискоса.

Речи он никакой произносить не стал, а просто сдернул покрывало, и все увидели виселицу. С помостом, с веревкой и со всем прочим. Виселица была покрыта пчелиным воском, так что в течение долгого времени снег и дождь были бы ей не страшны. Пользуясь тем, что на площади собралось множество людей, Ахав прочел уста­новленные им законы: они защищали земледельцев, по­ощряли скотоводов, определяли награду для тех, кто откроет в Вискосе новые мастерские или лавки. И добавил под конец, что отныне и впредь жителям при­дется либо заниматься честным трудом, либо покинуть город. Больше он ничего не сказал, ни разу не упомянул только что открытый «монумент». Ахав был из тех, кто не верит в действенность угроз.

Под конец этого торжества люди стали собираться кучками, и большинство сочли, что святой обманул Ахава и, если он лишился прежней храбрости, надо его убить. В последующие дни многие строили планы, как бы это сделать, но при виде виселицы на площади невольно напрашивался вопрос: «Зачем она поставлена? Не для тех ли, кто не согласится жить по новым законам? Кто за Ахава, а кто — против него? И нет ли среди нас его лазутчиков?»

Виселица смотрела на людей, а люди — на виселицу. Мало-помалу дерзость и отвага мятежников стали усту­пать место страху, ибо все знали, что Ахав пользуется славой человека, который, однажды приняв решение, выполняет его, чего бы это ни стоило. Кое-кто покинул город, другие попробовали себя на новой стезе прежде всего потому, что им некуда было податься, а может быть и потому, что теперь высилось на площади это орудие казни. По прошествии некоторого времени настала в Вискосе тишь и благодать, а сам городок превратился в крупный центр торговли, благо и располагался он на границе — начал вывозить высокосортную шерсть и пшеницу наивысшего качества.

Виселица простояла десять лет. Дереву ничего не делалось, только веревку с петлей время от времени заменяли новой. Ее так ни разу и не использовали. Ахав так ни словом и не обмолвился о ней. С ее помощью он сумел превратить отвагу в трусость, доверчивость в подозрительность, истории об отчаянных людях — в шепоток одобрения. И через десять лет, когда закон окончательно восторжествовал в Вискосе, Ахав приказал разобрать виселицу и на ее месте воздвигнуть крест.

Шанталь замолчала. Среди полной тишины раздались одинокие рукоплескания — это хлопал чужестранец.

— Прекрасная история, — сказал он. — Ахав в са­мом деле был знатоком человеческой природы и пони­мал: люди ведут себятак, как должно, не потому, что желают следовать закону, а потому, что страшатся нака­зания. У каждого из нас в душе есть эта виселица.

— И вот теперь, по просьбе этого чужестранца, я собираюсь снести крест, что стоит на площади, и поста­вить на его место другую виселицу, — промолвила Шанталь.

— Карлос, — послышался голос кого-то из присутс­твующих. — Нашего гостя зовут Карлос, и с твоей сто­роны было бы учтивей называть его не «чужестранец», а по имени.

— Мне его имя не известно. Все, что он сообщил о себе, заполняя регистрационную карточку, — неправда. Вспомните, он ни разу не расплатился кредитной карточ­кой. Мы не знаем, откуда он приехал и куда направля­ется; не исключено, что и его звонок в аэропорт сделан для отвода глаз.

Все повернулись к чужестранцу, не сводившему с Шанталь пристального взгляда.

— А вот когда он говорил правду, вы ему не верили; он и в самом деле работал на оружейном заводе, и пере­жил множество приключений, и кем только не был в

жизни — и нежным отцом, и безжалостным дельцом. А вам, живущим в Вискосе, не дано понять, что жизнь куда сложней и богаче, чем вы думаете.

«Пожалуй, будет лучше, если она сейчас же объяс­нится», — подумала хозяйка гостиницы. И Шанталь объяснилась:

— Четыре дня назад он показал мне десять крупных слитков золота. Оно на ближайшие тридцать лет может обеспечить будущность всех жителей нашего города, по­мочь провести в нем важные преобразования, построить парк для детей в надежде на то, что когда-нибудь они вновь появятся на улицах Вискоса. Показал — а потом спрятал слитки в лесу, и я не знаю, где они теперь.

Все снова повернулись к чужестранцу, и на этот раз он встретил их взгляд и кивнул, подтверждая слова девушки.

— Это золото достанется жителям Вискоса, если в течение ближайших трех дней в нашем городе кто-ни­будь будет убит. Если этого не произойдет, чужестранец заберет золото и покинет Вискос.

«Готово дело. Я сказала все, что должна была ска­зать, и заново воздвигла на площади виселицу. Только теперь она будет стоять там не для того, чтобы преду­преждать преступления, — нет, на ней вздернут неви новного, его принесут в жертву ради процветания го­рода».

И в третий раз люди обернулись к чужестранцу, и он снова наклонил голову в знак согласия.

— Эта девушка — прирожденная рассказчица, — сказал он, выключил диктофон и спрятал его в карман.

Шанталь повернулась и принялась мыть стаканы. Каза­лось, время в Вискосе остановилось — никто не произ­носил ни слова. Слышно было только, как журчит вода и позвякивает стекло о мраморную стойку да в отдалении шумит в голых ветвях ветер. Тишину нарушил мэр:

— Мы вызовем полицию.

— Удачная мысль, — ответил чужестранец. — А я предъявлю им пленку, и они убедятся, что за весь вечер мною было произнесено только: «Эта девушка — при­рожденная рассказчица».

— Прошу вас, — сказала хозяйка гостиницы. — Поднимитесь к себе в номер, соберите вещи и немедлен­но убирайтесь из нашего города.

— Я заплатил за неделю вперед и проживу ровно неделю. Даже если для этого придется вызвать полицию.

— А вам не приходило в голову, что убитым можете оказаться вы сами?

— Разумеется, приходило. Но для меня это не имеет никакого значения. Но только учтите, что в этом случае преступление-то вы совершите, а обещанной за него на­грады не получите никогда.

Посетители —сначала самые молодые, а за ними те, кто постарше, — один за другим потянулись к выходу. Шанталь и чужестранец остались вдвоем.

Девушка взяла свою сумку, надела пальто и уже на пороге остановилась:

— Вам пришлось много страдать, вы жаждете мести. Ваше сердце мертво, в вашей душе царит тьма. Демон, который неотступно следует за вами, ухмыляется сейчас, ибо вы начали игру по его правилам.

— Спасибо за то, что исполнила мою просьбу. И за то, что рассказала такую интересную и правдивую исто­рию про виселицу.

— Там, в лесу, вы сказали, что хотите получить ответы на кое-какие вопросы, но, если судить по тому, как разработан ваш план, вознаграждено будет только злодеяние; если в Вискосе никого не убьют, Добро ни­чего, кроме похвал, не получит. Похвалой же, сами зна­ете, сыт не будешь, и детей не накормишь, и город из трясины не вытянешь. И сдается мне, вы хотите полу­чить не ответ на вопрос, а подтвердить истину, в кото рую вам отчаянно хочется верить. А истина эта звучит так: «Весь мир отягощен злом».

Выражение глаз чужестранца изменилось, и Шанталь заметила это.

— Если же мир отягощен злом, то трагедия, которую вам пришлось пережить, — оправданна, — продолжала она. — И, значит, легче примириться с утратой жены и дочерей. Если все же существуют добрые люди, ваша жизнь становится непереносимой, хоть вы и утверждаете обратное. Судьба подстроила вам ловушку, а вы знаете, что не заслуживали этого. Нет, вы не хотите, чтобы вновь воссиял свет, — вы хотите окончательно убедить­ся, что нет на свете ничего, кроме тьмы.

— К чему ты клонишь? — голос чужестранца выда­вал скрываемое волнение.

— Я хочу более справедливых условий пари. Если через три дня в Вискосе никто не будет убит, город получит десять слитков золота. Пусть это будет награ­дой его жителям за то, что не преступили заповеди.

Чужестранец рассмеялся.

— А я получу слиток как плату за участие в этой отвратительной затее, — продолжала Шанталь.

— Я не такой дурак. Если соглашусь, ты первым делом побежишь и всем все расскажешь.

— Да, тут есть известный риск. Но я не сделаю этого — клянусь памятью бабушки и спасением души.

— Этого недостаточно. Кто знает, слышит ли Бог наши клятвы. Кто знает, существует ли спасение души.

— Вы же знаете: я не сделаю этого, потому что поставила посреди Вискоса новую виселицу. Вы легко догадаетесь, если я попробую слукавить. И потом — даже если я сейчас выйду отсюда и расскажу всем, о чем мы с вами тут говорили, никто все равно не поверит. Это то же самое, что прийти в Вискос с этим золотом и объявить: «Вот это — вам, сделаете вы то, чего хочет чужестранец, или не сделаете». Мои земляки привыкли тяжело работать и в поте лица своего добывать каждый грош. Они просто убеждены, что деньги с неба не па­дают.

Чужестранец закурил, допил то, что оставалось в стакане, и поднялся из-за столика. Шанталь ожидала его ответа, стоя на пороге, и холодный ветер врывался в комнату.

— Смотри, без фокусов, — сказал он. — Все равно узнаю. Я не хуже вашего Ахава умею обращаться с представителями рода человеческого.

— Не сомневаюсь. И, значит, вы говорите мне «да». Снова — в который уж раз за сегодняшний вечер — он лишь молча кивнул.

— И вот еще что: вы пока не окончательно утратили веру в то, что человек может быть добр. А иначе не затевали бы все это для того только, чтобы убедиться в обратном.

Шанталь закрыла за собой дверь и зашагала по единственной в Вискосе и совершенно безлюдной улице. Она плакала и никак не могла унять слезы. Против своей воли она тоже оказалась вовлечена в игру: несмотря на все зло, которое царит в мире, она поставила на то, что люди все-таки добры. Никогда в жизни не расскажет она никому об этом разговоре с чужестранцем, потому что теперь и ей необходимо знать, кто же победит в этом пари.

Улица была пустынна, но девушка знала — из темных окон, из-за сдвинутых штор все до единого жители Вискоса взглядами провожают ее до самого дома. Ну и пусть — в такой темноте никто не разглядит ее слез.

А у себя в номере чужестранец распахнул окно, чтобы ночной холод хоть на мгновение заглушил голос его де­мона.

Как он и ожидал, ничего из этого не вышло — демон был слишком взбудоражен недавним разговором с Шан­таль. Впервые за долгие годы чужестранец увидел, что демон ослабел, а в иные минуты казалось даже, что он удалился, но для того лишь, чтобы тотчас появиться вновь — не слабей и не сильней, а таким же, как был всегда. Он обитал в левом полушарии его мозга, как раз в той доле, которая заведует разумом и логикой, но ни разу не показывался въяве и во плоти, а потому чуже­странец принужден был прибегать к помощи воображе­ния. Он представлял его себе и так, и сяк, и эдак, в самых разнообразных видах, начиная от самого обычного — черт с рогами и хвостом — и заканчивая девушкой с белокурыми вьющимися волосами. В конце концов он остановил свой выбор на образе черноволосого юноши лет двадцати с небольшим, одетого в черные брюки и голубую рубашку, в зеленом, небрежно заломленном берете.

Его голос он впервые услышал на острове, куда отправился вскоре после того, как отошел от дел. Он стоял тогда на пляже, он страдал, но отчаянно старался поверить, что страдание это окончится. В этот миг он увидел закат — и зрелища прекрасней не было в его жизни. И тогда же вновь и с небывалой силой нахлынуло отчаяние, и он приблизился к самому краю пропасти, разверзшейся у него в душе — произошло это потому, что этот прекрасный закат заслуживал, чтобы его увиде­ли жена и дочери. Он разрыдался, ибо предчувствовал, что никогда больше ему не выбраться из бездны.

И в этот миг сочувственный, дружелюбный голос сказал ему, что он не один, что все, случившееся с ним, исполнено потаенного смысла, а смысл этот заключается в том, чтобы показать — судьба каждого определена и расчислена. От трагедии не уйти, и, что бы мы ни делали, как бы ни старались, нам не дано изменить путь, по которому мы неуклонно движемся ко злу.

«Добра не существует вовсе. Добродетель — это всего лишь один из ликов ужаса, — слышал он. — ...


Продолжение на следующей странцие...