детского парка, ибо рассчитывал, что в обозримом будущем Вискос снова начнет расти, и тогда на этом превосходном месте можно будет возвести роскошный дом.
Все прочие обитатели Вискоса мало интересовались тем, что происходило или не происходило в городе, ведь у них были их овцы, пшеница и семьи, которые надо было кормить. Они захаживали в гостиничный бар, стояли обедню, исполняли законы, носили в кузницу серпы и косы и прочий инвентарь да время от времени прикупали землю.
А главный землевладелец бар не посещал никогда и всю эту историю узнал от своей прислуги, которая в тот вечер была там и, выйдя в крайнем возбуждении, принялась рассказывать всем своим подругам и хозяину своему, что вот, мол, остановился в гостинице богатый человек, и, кто знает, если бы можно было родить от него, то он, глядишь, выделил бы ребенку часть своего состояния. Землевладелец, встревоженный будущностью Вискоса, а еще больше — тем, что история Шанталь Прим, распространившись, отпугнет туристов и охотников, созвал срочное совещание. И в ту минуту, когда Шанталь шла к лесу, когда чужестранец затерялся на своих таинственных путях, а Берта вела беседы с покойным мужем касательно того, стоит ли все же попытаться спасти город или нет, в ризнице маленькой церкви собрались первые лица Вискоса.
— Вызвать полицию! — сказал землевладелец. — Вот единственное, что мы должны сделать. Ясно, что никакого золота не существует. Я считаю, что этот чужестранец пытается соблазнить мою служанку, пустив ей пыль в глаза.
— Вы сами не понимаете, что говорите, потому что вас там не было, — отвечал ему мэр. — Золото существует, госпожа Прим не стала бы рисковать своим добрым именем, не будь у нее реальных доказательств. Но это ничего не меняет — полицию позвать надо. Совершенно не исключено, что чужестранец этот скрывается от правосудия и, может быть, за поимку его назначена награда, а в наших краях он пытается припрятать награбленную добычу.
— Глупости! — сказала хозяйка гостиницы. — В этом случае он вел бы себя потише.
— В общем, это неважно. Надо без промедления уведомить полицию.
Все согласились. Чтобы утишить страсти, священник разлил по бокалам вино. Присутствующие стали прикидывать, что они скажут полиции, ибо у них и в самом деле не было никаких доказательств против чужестранца, и вполне вероятно, дело кончилось бы арестом Шанталь Прим за подстрекательство к преступлению.
— Единственное доказательство — это золото. Без него нам никто не поверит.
Разумеется. Но где оно, это золото? Его видел только один человек, но и он не знает, где оно спрятано.
Священник предложил собрать жителей и прочесать местность, но хозяйка гостиницы, отодвинув занавеску на окне ризницы, из которого открывался вид на кладбище, показала — горы слева, горы справа, а внизу долина.
— Нам понадобится сто человек и сто лет.
Главный землевладелец про себя пожалел, что такое прекрасное место занято кладбищем — ведь покойникам все равно, какой вид открывается с их могил.
— Как-нибудь мы с вами потолкуем насчет кладбища, — сказал ему священник, угадав ход его мыслей. — Покойникам я мог бы предложить куда лучшее место, неподалеку отсюда, а участок земли рядом с церковью мы использовали бы по-другому.
— Никто его не купит и не станет застраивать.
— Это из местных никто не станет, но ведь есть еще и туристы, они сами не свои, когда представляется возможность купить летний домик в наших краях. Надо только попросить наших земляков держать язык за зубами. И городу выгодно, и мэрии — прямой расчет.
— Вы правы. В самом деле, надо будет сказать горожанам, чтобы не распространялись о кладбище. Это труда не составит.
Внезапно воцарилось молчание — воцарилось надолго, и никто не решался нарушить его. Женщины разглядывали открывавшийся из окна вид, священник полировал маленькое бронзовое распятие, землевладелец налил себе еще вина, кузнец расшнуровал и вновь зашнуровал свои башмаки. Мэр то и дело посматривал на часы, словно показывая тем самым, что у него есть и другие дела.
Однако никто не трогался с места; каждый из присутствующих знал, что городок Вискос и словечка не проронит, если появится желающий купить участок земли на месте кладбища, промолчит исключительно ради удовольствия видеть в городе, которому грозит исчезновение, еще одного новосела. И горожане ломаного гроша не заработают на своем молчании.
А если бы могли заработать?
А если бы могли заработать столько, что хватило бы до конца жизни?
А если бы могли заработать столько, что хватило бы до конца жизни и им, и детям их?
В этот самый миг по ризнице внезапно пронеслось дуновение горячего ветра.
— Ну, так как? — спросил священник по истечении пяти бесконечных минут. Все повернулись к нему.
— Если наши земляки и вправду не проболтаются, я думаю, мы сможем начать переговоры, — отвечал землевладелец, подбирая слова осторожно, чтобы их нельзя было истолковать превратно или просто переврать.
— Это славные, работящие, скромные люди, — подхватила хозяйка гостиницы, используя ту же стратегию, что и он. — Вот сегодня, например, когда булочник хотел выяснить, что же происходит, никто ему ничего не сказал. На них можно положиться.
И снова стало тихо. Но на этот раз молчание было тягостным, давящим, ничего не скрывающим. Тем не менее игра продолжилась, и теперь слово взял кузнец:
— Дело ведь не в скромности наших жителей, — сказал он. — А в том, что мы собираемся сделать это, зная, что это — аморально и недопустимо.
— Что сделать?
— Продавать освященную землю.
По комнате прошелестел общий вздох облегчения. Практическую сторону вопроса можно было считать решенной и, стало быть, перейти к дискуссии на моральные темы.
— Аморально — видеть, как приходит в упадок наш Вискос, — промолвила жена мэра. — Сознавать, что мы — последние, кто будет жить в нем, и что мечты наших пращуров, наших прадедов, Ахава, кельтов через несколько лет сгинут, как дым. Вскоре и мы с вами покинем Вискос — кто отправится в богадельню, кто сядет на шею детям, вынуждая их заботиться о нас — немощных, дряхлых, неприспособленных к жизни в большом городе, тоскующих по тому, что оставили за спиной, стыдящихся того, что не нашли в себе достоинства передать новому поколению дар, полученный от наших предков.
— Вы правы, — согласился кузнец. — Аморальна жизнь, которую мы ведем. Ибо когда Вискос уже почти разрушится, эти поля будут просто брошены или куплены за бесценок, появятся машины, проложат новые дороги. Снесут дома и на их месте, на земле, обильно политой потом наших предков, возведут стальные башни. Хлеб станут выращивать машины, люди будут приезжать на работу, а вечером разъезжаться по домам, находящимся далеко отсюда. Какой позор выпал на долю нашему поколению — мы допустили, чтобы наши дети покинули город, мы оказались неспособны удержать их рядом с нами.
— Мы просто обязаны спасти этот город. Любой ценой, — сказал землевладелец.
Ему — единственному из всех — упадок Вискоса сулил немалые прибыли: он мог скупить в нем все, а потом перепродать какой-нибудь крупной компании, однако вовсе не был заинтересован в том, чтобы почти за бесценок избавляться от земель, в недрах которых могли бы таиться сокровища.
— А вы что скажете, святой отец? — обратилась хозяйка гостиницы к священнику.
— Я толком разбираюсь лишь в моей религии, а в основе ее — жертва одного человека, которая спасла все человечество.
И в третий раз наступило молчание — но ненадолго.
— Мне пора готовиться к субботней службе, — продолжал он. — Давайте соберемся еще раз, ближе к вечеру.
Все тотчас согласились с ним, назначили час встречи. У всех был деловой и озабоченный вид, словно их ожидало нечто очень серьезное.
— То, что вы сейчас сказали, святой отец, — очень интересно, — с обычной своей холодностью произнес мэр. — Прекрасная тема для проповеди. Думаю, что всем нам следует сегодня присутствовать на богослужении.
Шанталь, больше уже не колеблясь, двинулась к валуну в форме « Y », размышляя по дороге, как будет действовать, когда заберет золото. Вернется домой, возьмет все деньги, переоденется, чтобы не зависеть от капризов погоды, спустится на шоссе, поймает попутную машину. И — никаких пари: здешний народ не заслуживает богатства, которое готово само свалиться ему в руки. Чемодан она брать не будет, чтобы никто не догадался, что она покидает навсегда Вискос со всеми его красивыми и бесполезными легендами, со всеми его боязливыми и благородными жителями, с его баром, вечно переполненным посетителями, которые обсуждают изо дня в день одни и те же темы, с его церковью, куда она никогда не ходила. Конечно, нельзя исключить и того, что на автовокзале ее уже будет поджидать полиция — это в том случае, если чужестранец обвинит ее в краже и т. д. и т. п. Но сейчас девушка была готова идти на любой риск.
И ненависть, которую она испытывала полчаса назад, сменилась иным, гораздо более сладостным чувством — Шанталь предвкушала месть.
Ей нравилось, что именно она покажет всем своим землякам, сколько зла таится в глубине их якобы простых и добрых душ. Все они мечтают о возможности совершить преступление — всего лишь мечтают, ибо никогда не отважатся ни на какое деяние. Так и продремлют они до скончания убогого своего века, твердя про себя, что они благородны, не способны совершить ничего противозаконного, всегда готовы любой ценой защитить достоинство своего городка, — но при этом будут знать, что только страх не дал им убить невиновного. По утрам они будут восхвалять себя за душевную цельность, а по ночам — проклинать за то, что упустили такую возможность!
На протяжении ближайших трех месяцев в баре будут говорить только о том, какие порядочные и благородные люди проживают в Вискосе. Затем наступит охотничий сезон, и на некоторое время тема эта заглохнет, ибо иностранцам ничего знать не надо: им нравится думать, что их занесло в благословенную глушь, где все — друзья, где неизменно правит добро, где природа щедра, а местные продукты, продающиеся в ларьке, который хозяйка гостиницы именует «лавочкой», — просто пропитаны этой бескорыстной любовью.
Но вот завершится сезон, и горожане на свободе снова примутся обсуждать эту тему. Но на этот раз — поскольку много вечеров кряду размышляли они об упущенном богатстве — они начнут выдвигать и обосновывать причины такого своего поведения, допытываться, почему же все-таки никто не набрался храбрости во тьме и тишине ночи пристукнуть никому не нужную старуху Берту в обмен на десять слитков золота? Почему пастух Сантьяго, который каждое утро гонит свое стадо на горный склон, не пал жертвой несчастного случая на охоте? Так и будут они перебирать возможные варианты — поначалу перебарывая стыд, а потом со злобой.
Пройдет год, и лютой ненавистью возненавидят друг друга жители города — уникальный шанс выпал Вискосу, а он его упустил. Вспомнят тогда и про нее, про Шанталь Прим, которая, наверное, подсмотрела, где чужестранец прячет золото, прихватила его с собой да и исчезла бесследно. Вот тогда и начнут перемывать ей кости, поминать ее лихом — неблагодарную неимущую сироту, которой после того, как не стало ее бабушки, все помогали кто чем мог, которая, не сумев найти себе мужа и уехать, устроилась на работу в бар, которая спала с постояльцами отеля, выбирая, как правило, тех, кто постарше, которая строила глазки всем туристам, выпрашивая чаевые пощедрее.
И до гробовой доски будут раздирать их два чувства — жалость к себе и ненависть. А Шанталь будет счастлива своей местью. Она никогда не забудет, какими глазами смотрели на нее пришедшие за хлебом люди, как взглядом умоляли хранить молчание о преступлении, которое они никогда не решатся совершить, чтобы тотчас
ополчиться на нее, словно это она виновата в том, что трусость их в конце концов выплыла на поверхность.
«Жакет. Кожаные брюки. Надену две рубашки, золото привяжу к поясу. Жакет. Кожаные брюки. Жакет».
И вот она стоит перед валуном, напоминающим букву «У». А рядом валяется острая ветка — два дня назад она...
Продолжение на следующей странцие...