Дьявол и сеньорита Прим
Автор: Пауло Коэльо

творял Ахав. Ни богослужения, ни проповеди не могли состязаться с ходившими там леген­дами и поверьями.

Прошло десять лет. И к концу десятого года он понял, в чем его ошибка: его жажда познания выродилась в высокомерие. Он до такой степени был уверен в боже­ственной справедливости, что не сумел уравновесить ее искусством дипломатии. Он полагал, что живет в мире, где Бог присутствует всюду, а оказался в мире, куда люди иногда Бога просто не впускали.

По прошествии пятнадцати лет он понял, что вовек не выберется из Вискоса: его недоброжелатель-епископ стал кардиналом, занимал важный пост в Ватикане, имел неплохие шансы на папский престол и никогда бы не допустил, чтобы падре из провинциального прихода сде­лал достоянием гласности историю о том, что законопа­тили его в глушь из ревности и зависти.

К этому времени священник был уже отравлен пол­нейшим отсутствием стимулов —да и кто бы на его месте мог столько лет сопротивляться царящему вокруг безраз­личию? Он думал о том, что если бы вовремя сложил с себя сан, то оказался бы гораздо полезнее Богу, но постоянно откладывал это решение, надеясь, что ситуация изменится, а теперь было уже поздно — он утерял всякие связи с окружающим его миром.

И вот через двадцать лет однажды ночью он проснул­ся, в отчаянии осознав, что жизнь его совершенно бес­смысленна. Он знал, на сколь многое способен, и горевал, что так мало осуществил. Он вспомнил о двух записоч­ках, которые носил в карманах, и понял, что теперь всегда сует руку лишь в правый карман. Он хотел быть мудрым, но не был политиком. Хотел быть справедливым, но не был мудрым. Хотел быть политиком — и не хватало решимости.

«Господи, где же твое великодушие? Почему ты поступил со мной как с Иовом? Неужели исчерпаны все возможности? Дай мне еще один шанс!»

В ту ночь он поднялся, наугад открыл Библию, как поступал всякий раз, когда требовалось найти ответ. На этот раз взгляд его упал на ту страницу, где описывается, как Христос на тайной вечере просит, чтобы предатель указал на Него ищущим Его солдатам.

Падре погрузился в раздумья: почему же Иисус просит предателя совершить грех?

«Потому что должно исполниться пророчество», — сказали бы богословы. Но это не объясняет, почему Иисус подтолкнул человека к совершению греха и обрек на вечное проклятье.

Иисус никогда бы не сделал этого: и Он сам, и предатель были всего лишь жертвами. Зло должно про­явиться и исполнить свою роль для того, чтобы Добро в конце концов восторжествовало. Если бы не было пре­дательства, не было бы и распятия, не сбылось бы предначертанное и жертва никому бы не послужила примером.

На следующий день появился в Вискосе чужестранец, как часто бывало. Падре не придал этому никакого значения и никак не соотнес это со своей молитвой и с прочитанным отрывком из Евангелия. Когда же он услышал рассказ о натурщиках, с которых Леонардо да Винчи писал персонажей «Тайной вечери», он вспомнил, что читал нечто подобное в Библии, но в тот вечер подумал, что это всего лишь совпадение.

И лишь после того, как сеньорита Прим сообщила о пари, заключенном ею с чужестранцем, понял падре, что молитва его услышана.

Зло должно проявиться и совершиться, чтобы в итоге Добро могло тронуть сердца здешнего народа. Впервые за все то время, что провел священник в Вискосе, церковь была переполнена. Впервые самые важные персоны го­рода собрались в ризнице.

«Зло должно проявиться и совершиться, чтобы люди поняли ценность Добра». Со здешними людьми произой­дет то же, что и с предателем-апостолом, который вскоре

после того, как свершил свое деяние, понял, что он свершил, — они устыдятся и раскаются так сильно, что Церковь станет для них единственным прибежищем, а Вискос наконец-то превратится в город верующих.

А он, здешний священник, станет орудием Зла, он возьмет на себя эту роль — возможно ли полнее и глубже показать Господу свое смирение?!

Пришел мэр, как и было условленно.

— Расскажите мне, падре, что я должен делать.

— Я сам проведу собрание, — прозвучало в ответ.

Мэр заколебался —он был в городе высшей властью, и ему вовсе не хотелось, чтобы такой важной темы прилюдно и публично касался посторонний. А падре, хоть и провел в Вискосе больше двух десятилетий, все же был не местным, не знал всех здешних легенд и поверий, и в жилах его не текла кровь Ахава.

— Я полагаю, что в столь серьезных обстоятельствах обратиться к народу надлежит все-таки мне, — ска­зал он.

— Ладно, будь по-вашему. Это даже и к лучшему, ибо, если выйдет скверно, Церковь останется в стороне. Я сообщу вам свой план, а уж вы возьмете на себя труд его обнародовать.

— Впрочем, по зрелом размышлении я понял, что если уж план — ваш, то будет честней и справедливей, если вы о нем и расскажете.

«Вечный страх, — подумал падре. — Хочешь под­чинить себе человека — заставь его испытать страх».

Без десяти девять хозяйка гостиницы и жена мэра подошли к дому Берты и, войдя, застали старуху за вязанием.

— Нынче вечером наш город на себя не похож, — сказала она. — Я слышу топот многих ног, в баре все эти люди не поместились бы.

— Это наши мужчины, — ответила хозяйка гостини­цы. — Они идут на площадь, чтобы решить, как быть с чужестранцем.

— Понятно. А что тут решать? Либо принять его предложение, либо пусть через двое суток едет восвояси.

— Нам и в голову никогда бы не пришло принять его предложение, — возмутилась жена мэра.

— В самом деле? А я слышала, будто наш падре прочел сегодня замечательную проповедь, вспомнив, как жертва одного человека спасла все человечество и как Бог, приняв предложение сатаны, покарал самого верно­го из своих рабов. Что дурного, если жители Вискоса воспримут предложение чужестранца как... ну, скажем, как сделку.

— Вы, должно быть, шутите.

— Нет, я вполне серьезно. Вы, похоже, меня обма­нываете.

Обе дамы хотели встать и уйти, но это было бы слишком рискованно.

— Да, кстати, а чему я обязана честью видеть вас у себя? Раньше такого, помнится, не бывало.

— Два дня назад сеньорита Прим сказала, что слы­шала, как воет проклятый волк.

— Всем известно, что проклятый волк — глупая вы­думка нашего кузнеца, — сказала хозяйка гостини­цы. — Уверена, он отправился в лес с какой-нибудь женщиной из соседней деревни, начал там ее домогаться, получил отпор и сплел историю про то, как на него напал волк. Но мы, тем не менее, решили посмотреть, все ли благополучно возле вашего дома.

— Все в полнейшем порядке. Я вяжу салфетку на стол, хоть и не поручусь, что успею завершить рабо­ту, — может быть, я завтра умру.

Наступило неловкое молчание.

— Вы, наверно, знаете, что со стариками такое иног­да случается: возьмут да умрут, — добавила она.

Атмосфера разрядилась и стала такой, как прежде. Или почти такой.

— Вам рано еще думать о смерти.

— Может, и рано, но кто знает, что ждет нас завтра? Кстати, к вашему сведению, именно об этом я думала весь сегодняшний день.

— Для этого были какие-нибудь особые причины?

— Вы находите, что должны быть особые причины?

Хозяйка гостиницы почувствовала, что необходимо срочно сменить тему разговора, но сделать это надо было осторожно. К этому времени собрание на городской площади уже началось, а продлиться оно должно было всего несколько минут.

— Я нахожу, что с возрастом все мы начинаем осо­знавать неизбежность смерти. И надо учиться прини­мать ее с кротким и мудрым смирением, ибо порою она избавляет нас от ненужных страданий.

— Ваша правда, — ответила Берта. — Именно об этом я и размышляла сегодня целый день. И знаете, к какому выводу пришла? Я очень-очень, ну просто ужас как боюсь смерти. И не верю, что пробил мой час.

Снова повисло тягостное молчание, и жена мэра вспомнила давешний разговор в ризнице об участке земли, примыкающем к церкви, — говорили-то они об одном, а в виду имели другое.

Ни она, ни ее спутница не знали, что творится на площади: никто не мог угадать, какой план предложит жителям священник и какова будет реакция горожан.

Бессмысленно было заводить с Бертой разговор напря­мую — никто просто так, за здорово живешь, не согла­сится умереть. Мысленно она поставила себе задачу: если и впрямь они хотят убить старуху, надо придумать способ сделать это так, чтобы обойтись без насилия и не оставить следов борьбы — ведь будет следствие.

Исчезновение. Берта должна просто исчезнуть; ее тело нельзя отнести на кладбище или бросить в лесу; после того, как чужестранец удостоверится в том, что его желание выполнено, надо будет сжечь труп, а пепел развеять в горах. И в буквальном, и в переносном смысле именно Берта будет тем человеком, который удобрит собой здешнюю землю и снова сделает ее плодородной.

— О чем вы так задумались? — прервала ее раз­мышления старуха.

— О костре, — отвечала жена мэра. — О прекрас­ном костре, который согреет нам и тело, и душу.

— Как хорошо, что мы живем не в средневековье: вы ведь знаете, что кое-кто в нашем городе считает меня ведьмой?

Лгать было нельзя, ведь старуха заподозрила бы недоброе, и обе женщины молча кивнули.

— А живи мы с вами в ту пору, они бы захотели сжечь меня на костре — да-да, сжечь заживо, и только потому, что кто-то решил бы, будто я в чем-то виновата.

«Что происходит? — подумала хозяйка гостини­цы. — Неужели на кто-то выдал? Неужели жена мэра, которая сейчас стоит рядом со мной, успела побывать здесь и все рассказать старухе? Неужели падре раскаялся в своем замысле и пришел сюда исповедаться перед грешницей?»

— Благодарю, что навестили меня, но я прекрасно себя чувствую и готова идти на любые .жертвы, включая эти дурацкие диеты для снижения уровня холестерина, ибо желаю жить долго.

Берта поднялась и открыла дверь. Посетительницы стали прощаться. Собрание на площади еще не кончи­лось.

— Я и вправду рада была вас повидать, а теперь вот только докончу этот ряд и лягу спать. Я, по правде говоря, верю в проклятого волка, а потому хочу вас по­просить: вы обе — женщины молодые, может, побудете где-нибудь поблизости, пока не кончится ваше собрание, тогда уж я буду уверена, что волк не подойдет к моим дверям.

Хозяйка гостиницы и жена мэра согласились, поже­лали Берте доброй ночи, и та вошла в дом.

— Она все знает! — вполголоса сказала хозяйка. — Кто-то ее предупредил! Разве ты не заметила насмешки в ее словах? Разве не поняла — она догадалась, что мы пришли ее караулить?

Жена мэра слегка смутилась.

— Она не может знать. Не найдется такого безумца, который решился бы... А что, если она...

— Что?

— Если она и в самом деле — ведьма. Помнишь, как дул ветер во время нашего разговора?

— А окна между тем были закрыты.

Сердца у обеих сжались — дали себя знать столетия суеверий. Если Берта — действительно ведьма, смерть ее, вместо того чтобы спасти город, погубит его оконча­тельно.

Так гласили легенды.

Берта погасила свет и в щелочку ставни поглядела на двух женщин, стоявших на улице. Она не знала, что делать — плакать, смеяться или покорно принять свою судьбу. Лишь в одном не было у нее ни малейших сомнений — именно она была предназначена в жертву. Муж явился ей во второй половине дня и, к ее удивлению, не один, а в сопровождении бабушки сеньо­риты Прим. Первым чувством, которое испытала Берта, была ревность — отчего это они вместе? Но затем она увидела, какие тревожные и обеспокоенные у них глаза, а уж когда гости рассказали ей, о чем шла речь в ризнице, просто впала в отчаяние.

Они просили ее немедля бежать.

— Да вы шутите, наверно, — отвечала им Берта. — «Бежать». Куда мне с моими больными ногами пускать­ся в бега — я до церкви-то, что в ста шагах от дома, еле-еле могу доковылять. Нет уж, вы, пожалуйста, ре­шите это дело там, наверху. Защитите меня! Даром, что ли, я всю жизнь молилась всем святым?!

Гости объяснили, что положение более серьезное, чем представляется Берте: сошлись в противоборстве Добро и Зло, и никто не может вмешиваться. Ангелы и демоны начали одну из тех битв, которые затевались время от времени и на сколько-то лет или столетий губили или спасали целые края.

— Меня это не касается; защищат...


Продолжение на следующей странцие...