основательные в знании. [Иные] говорят: "Мы веруем в это; все от Господа нашего"".
Первое прочтение, к которому склоняются суфии, философы, шииты и другие, встречается в некоторых самых ранних комментариях к Корану и показывает, что есть разряд людей, которые "основательны в знании" и способны толковать иносказательные места Корана. Второе прочтение, предпочитаемое в наиболее распространенной версии Корана сегодня, утверждает, что один Бог в состоянии знать толкование иносказательных мест, а верующим остается лишь уповать на это, не задавая более вопросов. Со свойственной Корану завершенностью риторических формул стих заканчивается указанием на то, что "только рассудительные (улу-ль-албаби; букв.: имеющие сердца) вразумляются". Для тех, кто прислушивается к языку Корана, не забывая о человеческой психологии, это упоминание о сердце само по себе служит указанием на то, что есть особое знание, позволяющее подступиться к Божественному: "В сотворении небес и земли, в смене ночи и дня есть знамения для обладающих рассудительностью*" (3:190).
Современные споры среди мусульман о законности суфизма примечательны тем, сколь далеко может развести противоборствующие стороны то, что касается постановки знака препинания в данном кораническом стихе. Буквализм, свойственный фундаментализму, везде придает Божественный статус тексту. Передергивая факты, фундаменталисты отрицают возможность любого толкования, требуя при этом от других принятия навязываемых ими толкований. Полагая, что некоторые люди имеют достаточно знаний для толкования Писания, суфии и тяготеющие к суфизму оспаривают единоличное право распоряжаться культурным наследием исламской традиции.
Наглядным примером мистического знания в Коране служит история встречи Моисея с необычным "рабом Божьим", которого обычно отождествляют с вечно юным пророком Хидром (или Хизром** - "зеленый"). В этом эпизоде (18:60-82) Моисей и его служитель*** искали "место слияния двух морей", волшебное место, известное, по ближневосточному преданию, бьющим там источником живой воды. Они узнали, что достигли этого места, когда рыба, сваренная служителем Моисея, ожила и уплыла в море. Там они повстречали человека, которого Бог описывает как "одного слугу из слуг Наших, на которого Мы низвели Нашу милость и которому Мы дали познать высшее знание" (18:64).
* Иначе - сердцем.
** Притяжательная форма от арабск. хадир.
*** Имеется в виду библейский Иисус Навин.
Моисей попросил его следовать за ним, но тот сперва отказал на том основании, что Моисей не постигнет своим разумением его действий. Наконец, умилостивившись, таинственный пророк представил перед Моисеем череду странных деяний: сделал дыру в днище корабля, убил отрока и поправил стену в городе, населенном негостеприимными жителями. Когда Моисей возроптал против казавшихся несообразными деяний, Хидр растолковал, что он преследовал три цели: защитить рыбаков от царя, который насильственно захватывал все корабли; спасти верующих родителей от сына - как бы тот не заразил их нечестием и неверием; охранить зарытое под стеной сокровище, что принадлежало двум юным сиротам в городе. "Вот, - говорит он, - объяснение тому, в отношении чего ты не имел силы быть терпеливым". Здесь великому законодателю пророку Моисею оказывается недоступным толкование, которое открыто слуге Божьему, наделенному Божественным знанием. Этот рассказ с двояким смыслом будет служить классическим примером того разрыва, что существует между прилюдной ролью пророка и внутренним опытом святого.
Отзвуки коранического слова в сердцах тех, кто со всей горячностью твердил его, постепенно усиливаясь, созидали традицию мистического толкования. Зачатки данного направления можно отыскать в трактовании сподвижниками Мухаммада отдельных стихов Корана. Вероятно, наиболее значимым ранним комментарием к Корану для суфизма представлялся тот, что приписывают шестому имаму шиитов, широко почитаемому Джафару ас-Садику (ум. 765). Его объяснения корани-ческих мест подчеркивают то обстоятельство, что существует множество толкований Корана, в соответствии с различной подготовкой слушателей. Он также представляет образец понимания Корана, который мо-
жет постоянно находить смыслы, нужные для потребностей внутреннего опыта. При толковании стиха "Когда цари входят в какой-нибудь город, то разоряют его" (27:34) он в своем комментарии представляет его как иносказательное описание психологического воздействия встречи с Богом: "Сие указует на сердца верующих. Когда мистический гнозис проникает в сердца людей, желания и стремления оных тотчас прекращаются, так что не остается места в их сердцах ни для чего, опричь Бога"1. Толкования Джафара стали частью ядра коранического комментария, обогащенного усилиями суфиев вроде Зу-н-Нуна Египетского* (ум. 860). Последующие поколения мистических толкователей, включая такие фигуры, как Сулами, Кушайри и Рузби-хан Бакли (ум. 1209), расширили этот комментарий, добавив отдельные замечания видных представителей раннего суфизма на некоторые стихи, а в определенных случаях они присовокупили свои собственные толкования. Другие влиятельные мистические традиции толкования Корана мы находим в обширном персидском комментарии, собранном учениками Ансари под названием "Раскрытие тайн" (не путать с одноименным трудом Рузбихана Бакли), и в комментарии, созданном на протяжении нескольких поколений наставников из суфийского ордена Кубрави. Другие экзегетические традиции регионального уровня появились среди суфиев в Турции, Северной Африке и Индии. Что поражает в этом начинании, так это его собирательный, неизбирательный характер. Различные взгляды на священный текст признавались как правомочные плоды конкретного опыта, который приходилось переживать. При соблюдении правил грамматики каждое толкование могло заявлять о своей правомочности, не вытесняя одно другое. Труды по мистическому толкованию Корана образуют по-настоящему обширный предмет, к изучению которого лишь только подступаются ученые.
*Саубан Абу-л-Файд Зу-н-Нун ал-Мисри.
Безусловно, это одна из наиболее важных основ суфизма.
Мистические темы Корана
Даже при беглом знакомстве с Кораном бросаются в глаза некоторые его темы. Одна из них касается созидательной силы Бога, проявляющейся в творении, но никоим образом творением не ограничивающейся. Эта сила прославляется в величественном стихе о кресле* (2:255), который часто украшает дома мусульман в виде каллиграфической надписи:
"Бог... Нет другого достопоклоняемого. кроме Его, живого, присносушего. Его не объемлет ни дремота, ни сон; в Его власти все, что есть на небесах и на земле. Кто может предстательствовать пред Ним без Его изволения? Он знает, что пред ними и что позади их; они постигают мудрость Его только в той мере, как Ему угодно. Престол Его обширнее небес и земли, и хранение обоих их не есть для Него бремя, потому что Он высок, могуществен".
Бог является творцом жизни и смерти, началом и концом, к которому все возвращается. В сравнении с
ним ничто иное не является истинно сущим: "Все, что на ней*, исчезнет, пребудет вечно только лице Господа твоего, владыки славы и величия" (55:26-27).
* Арабск. айат аль-курси. О толковании значения слова курсийун (букв.: кресм) комментаторы и переводчики расходятся. Комментаторский труд двух египетских ученых XV века ас-Суйути (1445-1505) и аль-Махалли "Джалалайн" толкует его как знание; Байдави (ум. ок. 1286) - как 1) знание, 2) власть: Замахшари (1074-1143) - как I; величие, 2) знание, 3) власть, 4) кресло рядом с Небесным троном; богословский модернистский журнал "Манар" - как знание; Ф. Рази (1149-1209) - как 1) великое тело, охватывающее небеса и землю, 2) власть, 3) знание, 4) изображение величия Аллаха; М. Асад - как eternal power (извечное могущество); Маудуди - как kingdom (царство): М. Али - как knowledge (знание); Масон и Бла-шер - как Throne (престол). Такую справку дает современный переводчик Корана Н. Юсупов.
Бог описывается загадочными словами в знаменитом стихе света (24:35):
"Бог есть свет небес и земли. Свет Его подобен светильнику в стене: светильник в стеклянном сосуде: стеклянный сосуд блистает как звезда. В нем горит благословенное дерево - маслина, какой нет ни на востоке, ни на западе; елей в нем загорается почти без прикосновения к нему огня. Свет к свету! Бог ведет к Своему свету кою хочет. Бог вразумляет людей сравнениями. Бог всеведущ".
Места, подобные этому, с их сугубо поэтической образностью, зовут читателя к поиску внутреннего ключа к уподоблениям и преувеличениям священного текста. Можно было бы привести и много иных примеров ко-ранического утверждения созидательной силы Бога, которые производят огромное впечатление на воображение прилежных читателей.
Другая тема, привлекающая пристальное к себе внимание, - это сокровенная близость, которая может существовать между Богом и людьми. "Мы создали человека и знаем, что внушает ему душа его: Мы к нему ближе его шейной жилы" (50:15). Верующие предавались созерцанию свойств тех, кто связан с Богом любовью: "Бог поставит людей, которых Он будет любить и которые Его будут любить" (5:59). Другие места Корана представляли человеческий дух в виде поприща, где можно обрести Божественное присутствие. Вездесущность Бога в творении ясно провозглашена в стихах, подобных следующим: "Пред Богом и Восток и Запад: куда бы ни обратились вы, везде лице Божие" (2:109). Бог равно проявляется и в природе, и в человеческом сердце: "Мы покажем им Наши знамения в этих странах, среди них самих, так что им ясно будет, что Он Истина" (41:53).
Но Бог в конечном счете обретается за пределами человеческого восприятия: "Взоры не постигают Его, но Он постигает взоры" (6:103). Коран особо подчеркивает нерушимое единство Бога в сравнении с людской склонностью к многобожию, когда поклоняются чему-то меньшему от Бога. "Нет ничего подобного Ему" (42:9). Коран дает, с одной стороны, четкое описание Бога через многочисленные атрибуты, наподобие Милостивого, Сострадательного и Всеведущего; эти свойства, упомянутые в Коране, образуют девяносто девять имен, традиционно приписываемых Богу. С другой стороны, короткая сура, называемая "Чистое исповедание"*, предостерегает, что Он находится за пределами всех определений. "Скажи: Он - Бог -един, крепкий Бог. Он не рождал и не рожден: равного Ему кого-либо не бывало" (112:1 -4).
По своей крайней важности теме Творения не уступает тема светопреставления, Судного дня для всех душ. Наиболее образные места Корана красочно описывают райский сад, адское пламя, то есть геенну огненную, и судьбы человеческие после воскрешения из мертвых. Бог описывает день, когда "Мы спросим геенну: полна ли ты? Она скажет: уже ли еще больше этого есть?" (50:29).
Ранние аскеты сосредоточивали свое внимание на страхе перед геенной огненной в качестве основного предмета для своих созерцаний. Даже когда у большинства суфиев произошло смещение от богобоязненности в сторону Божественной любви, язык Корана настолько проник в словник суфиев, что даже ужасающие сиены ада сумели стать образцом для описания экстатических состояний.
Так было в случае, когда два ранних суфия обменивались посланиями касательно их способности к Божественной любви, представляемой в образе вина:
"Сообщается, что Йахйа ибн Муаз (да смилостивится над ним Аллах) написал письмо Баязиду*, говоря: "Что ты скажешь о тех, кто осушает чашу вина и становится пьяным от предвечности и послевечности?" Баязид ответил: "Я сего не знаю, но я ведаю, что здесь есть человек, который денно и нощно осушает моря предвечности и после-вечности и спрашивает: нет ли еще?""2
Столь же действенным оказалось описание райских садов в Коране, которые были средоточием помыслов для многих. Ранние руководства по медитации дают подробные указания для череды сорокадневных затворов, требовавших сосредоточения последовательно на самоограничении, страхе Божием, жажде рая и любви Божией (см. главу 4).
Кораническая картина рая описывает сады с текущими реками и прелестными отроками и отроковицами, находящимися в услужении у душ блаженных. Хотя ...
Продолжение на следующей странцие...
