ежищем для тараканов.
Через семь лет беспрерывного страдания от тараканов... он снова пошел к аббату и
сказал: “Вы починили окно, но матрац совершенно прогнил”.
Аббат сказал: “Возвращайся в свою келью, новый матрац пришлют”. А люди, которые
принесли новый матрац, вытащили старый и почистили келью, но новый матрац
оказался больше, чем келья. Они кое-как втиснули его, а так как они втискивали
его, стекло на окне разбилось. Теперь снова начинается та же самая история...
Четырнадцать лет прошло — опять он вернулся к нулю. В первый день, когда он
вошел, была эта ситуация. Он снова должен был ждать семь лег. Снова дождь — а он
стареет, болеет, его постоянно лихорадит — но он не может говорить.
Спустя семь лет, когда он вошел к аббату, аббат велел ему заткнуться прежде чем
тот заговорил. “За двадцать один год я ничего от тебя не слышал, кроме жалоб,
жалоб, жалоб! Убирайся из монастыря!”
Потратив бесполезно двадцать один год в траппистском монастыре, бедняга был
выброшен — больной, старый, истощенный. Двадцать один год беспрерывной пытки!
Томас Мертон жил в траппистском монастыре. Само собой, он смог увидеть то, что
дзен не дает вам никакой дисциплины, это не аскеза, и он смог увидеть, что он
делает с собой и что другие трапписты делают с собой. Это сущий мазохизм —
самоистязание во имя аскетического образа жизни. Это не образ жизни, это образ
смерти! Это медленное самоубийство, медленное отравление.
А его утверждение раскроет любой человек, который обладает прямым опытом дзен.
Он говорит: “Это не путь аскетическою совершенствования”. Смысл таков, что это
путь совершенствования без аскетизма. Это вообще не путь совершенствования.
Дзен — это эволюция, бесконечная эволюция. Совершенствование — это дорожный
тупик, дальше не пройти. В дзен всегда доступно бесконечное и вечное. Вам не
исчерпать его. Фактически, когда вы продолжаете путь, то путь не исчерпывается,
мало-помалу вы начинаете рассеиваться и исчезать. Вдруг вы обнаруживаете
однажды, что вас нет больше, есть только существование.
Это вообще не совершенствование, это не спасение. Это растворение, это
исчезновение, это таяние, подобное таянию льда в океане.
Томас Мертон продолжает: “Это не мистицизм, как его понимают на Западе”.
На Западе это понимается как мистицизм; это не значит, что это не мистицизм.
Безусловно, это не мистицизм, который возникает в уме как философская точка
зрения. Это чистый мистицизм, не порожденный умом, но возникший из самых истоков
вашей жизни. Он расцветает мистическими цветами, испускающими таинственные,
абсолютно неведомые ароматы в существование. Это мистицизм — но это не “изм”.
Это не философия, это не вероучение или культ. Снова и снова вы должны отступать
в направлении прямого опыта.
Он говорит: “Фактически, он не укладывается ни в одну из наших категорий”.
Все его утверждения прекрасны, но кое-что упускается. Это недостающее звено вы
обнаружите лишь если у вас есть опыт. Тогда вы можете сравнить. В противном
случае Томас Мертон будет выглядеть абсолютно правым, человеком дзен, Он не
человек дзен. Он хотел им быть, но если бы он был человеком дзен, не было бы
нужды ехать в Японию. Я никогда не был в Японии.
Фактически, в японских монастырях дзен читались мои книги, их предписывали в
университетах дзен — но я никогда не был в Японии. Мне это и не нужно. Сам Будда
никогда не отправлялся в Японию, Махакашьяпа не родился в Японии.
Его желание поехать в Японию показывает, что он видел ясно одно: что
христианство не работает. И он искал какой-то новый подход, который бы работал.
Его утверждение: - “фактически, он не укладывается не в одну из наших категорий”
— истинно. Но это не только наши категории — он не укладывается ни в какой вид
категорий. Он за пределами категорий. Ни христианские категории, ни ндуистские,
ни мусульманские, ни джайнские — он не укладывается ни в какую категорию. Он так
оригинален, что вы не можете подогнать его ни под какие категории. Оригинальное
всегда индивидуально; это не категория.
Как вы думаете, подхожу ли я под какую-нибудь категорию? Все категории против
меня! И причина этою в том, что я не подхожу под них. У меня нет желания
подходить кому-нибудь. Мне достаточно самого себя. Мне не нужна никакая религия,
мне не нужна никакая философия, мне не нужна никакая категория.
Другими словами: я сам по себе есть категория. Дзен не будет подходить ни под
какие категории, потому что он сам по себе есть категория. И это настолько
бунтарская категория, настолько бессистемная категория, что в дзен полевые цветы
принимаются как равные розам и лотосам. Не имеет значения, лотос ли это, или
роза, или просто дикий цветок, единственное, что имеет значение — это цветение.
Все они расцвели в своем потенциале. Вот в чем все они равны. Их краски
различны, их красота различна, их ароматы различны — а у некоторых, возможно,
вообще нет никакого аромата.
Поэтому они не подходят к одной категории, но что касается цветения, все они
расцвели, распустились во всей тотальности. Все то, что было скрыто, стало
действительностью. То, что было мечтой побега, расцвело в реальности.
Дзен это цветение вашего потенциала. У всех разный потенциал, поэтому когда вы
расцветаете как человек дзен, вы обладаете уникальной индивидуальностью. Вы не
подходите ни под какую категорию — и не только под христианские категории. Вот
что подразумевает Томас Мертон: “Фактически, он не укладывается ни в одну из
наших категорий”.
Но я должен сказать вам, он вообще не укладывается ни в одну категорию — вашу,
нашу или чью-нибудь еще. Он за пределами ума. Все категории принадлежат уму. Это
единственный бунт против ума: выход за его пределы. Это единственное восстание
против личности: вхождение в не-я, в анатту. Это окончательная свобода от всех
видов зависимости: тюрем и категорий, “измов” и идеологий, мировоззрений и
философий. Это абсолютная свобода от всего того, что ум может создать и что ум
может понять. Это также свобода от сердца.
Сердце может понять нечто глубже, чем ум, но дзен гораздо глубже, чем сердце.
Сердце может быть лишь гостем на одну ночь. Когда вы движетесь в направлении
своего существа, ваше сердце, ваше искусство, ваша музыка, ваш танец, ваша
поэзия, ваша живопись, ваша скульптура могут быть лишь остановкой на одну ночь.
Но вы должны идти глубже. Вы должны добраться до самых корней своей жизни,
откуда вы получаете питание каждый миг, до той точки, где вы соединены с
существованием, где вы больше не отдельны.
“Следовательно, все наши попытки”, — говорит Томас Мертон, — “повесить на него
ярлыки и этикетки — такие как пантеизм, квиетизм, иллюминизм, пелагианизм —
должны быть совершенно неуместными”.
Это самое наивное понимание, для которого не требуется никакого прямого опыта.
Он подходит к сути. Он говорит: “Но главная особенность дзен в том, что он
отвергает все систематические изыскания чтобы, вернуться, насколько возможно, к
чистой несформулированной и необъясненной почве прямою опыта. Прямого опыта
чего? Самой жизни”.
Прекрасное утверждение, но пустое — пластиковый цветок без аромата и без жизни
внутри. В противном случае, зачем он хотел отправиться в Японию? Если бы у него
уже был этот прямой опыт, о котором он говорит, то не было нужды ездить в
Японию, и не было нужды оставаться в траппистском монастыре. Он был бы человеком
свободы.
Но он так и не смог обрести такую свободу. Он стремился к ней, он желал ее — а
желаете чего-то вы лишь потому, что не имеете этого. Если что-то у вас есть, вы
этого не желаете.
И вы спросили: Возлюбленный Мастер, Томас Мертон понял суть?
Тогда еще нет — но, возможно, в этой жизни. После того, как он был убит
христианами...
Познавшим прямой опыт хорошо известно, что ваша последняя мысль перед смертью
будет и вашей первой мыслью, когда вы родитесь и начнете расти. Как только у вас
начнет появляться разум, неожиданно появится и ваша последняя мысль из прошлой
жизни. Она таилась внутри вас.
Это совсем как последняя мысль, когда вы ложитесь спать. Понаблюдайте, что такое
последняя мысль... или, может быть, лучше создать последнюю мысль, так вы яснее
осознаете ее. Например, просто думайте о нуле. Продолжайте наблюдать ноль,
визуализируйте его, сохраняя внутри мысль: ноль, ноль, ноль, ноль... и придет
сон. Когда приходит сон, по-прежнему продолжается далекое эхо: ноль, ноль,
ноль... Когда сон углубляется, вы забываете о слове “ноль”.
Потом, запомните, рано утром, когда вы чувствуете пробуждение — не открывайте
глаза, подождите немного. Через мгновение первая мысль утром будет, “ноль”. Это
даст вам понятие о том, что несмотря на то, что вы забыли о нуле, всю ночь,
восемь часов, он непрерывно был с вами как подводное течение. В противном
случае, как вы обнаружили именно эту мысль утром как первую мысль?
То же самое и в случае смерти, поскольку смерть есть не что иное как более
глубокий сон. Последняя мысль, последнее желание обязательно будет вашей первой
мыслью, вашим первым желанием, как только вы созреете для того чтобы иметь
мысли. Она немедленно придет к вам на ум.
На Тибете существует особая церемония для умирающих, называемая “Бардо”. Человек
умирает, а мастера Бардо описывают определенные переживания, которые должны с
вами произойти: что вы будете рождены в определенной, особенной утробе, что вы
будете рождены как разумное существо, что вашей первой мыслью будет — как найти
истину, как стать буддой... Они продолжают повторять...
Человек умирает, он уходит все глубже и глубже в сон, а они продолжают
повторять, пока не почувствуют, что человек умер. Они дают ему последнюю мысль.
Возможно, он не имел бы этой последней мысли сам, так как его последней мыслью
могут быть деньги, его последней мыслью может быть секс, его последней мыслью
может быть все, чего он желал и не смог добиться: власть, престиж,
респектабельность.
Никогда не известно, какой, будет последняя мысль. Она будет тем, чего вы не
смогли материализовать в своей жизни и в чем разочаровались. Это будет вскипать,
всплывать у вас в голове и преследовать вас в новой жизни. Это будет
определяющим фактором в вашей новой фазе, в вашем новом путешествии.
Тибетские просветленные обнаружили, что лучше не зависеть от человека. Лучше
создать аромат, атмосферу, в которой он забывает о деньгах и сексе, власти и
престиже, славе и имени, и они продолжают повторение Бардо таким мелодичным
голосом, что невозможно этого не услышать.
Я знал одного известного доктора в Джабалпуре, доктора Бхарата, бенгальского
доктора, самого известного в той части страны. Он был президентом Ротари-клуба;
вот так я и узнал его — потому что он предложил мне выступить перед
Ротари-клубом.
Он прибыл к моему дому, усадил меня к себе в машину, послушал меня первый раз в
Ротари-клубе и очень глубоко заинтересовался мною. Обычно он приезжал навестить
меня время от времени. Он читал книги, которые я предлагал ему, потому что хотел
прочесть что-то о дзен, о тибетском мистицизме, о суфизме, о хассидизме — о том,
что я ему говорил.
Таким образом он узнал о Бардо. Он спросил: “Что такое Бардо?”
Я сказал: “Я приеду к вам в клинику и дам вам попробовать”.
Он спросил: “Что значит вы дадите мне попробовать?”
Я сказал: “Фактически, как раз наоборот. Но позвольте мне приехать к вам в
клинику”.
Я приехал к нему в клинику и велел ему: “Дайте мне хлороформ”.
Он переспросил: “Что?”
Я сказал: “Дайте мне хлороформ, и я буду продолжать повторять: один, два, три,
четыре, пять... а вы просто слушайте, на каком числе я остановлюсь. И когда я
вернусь, когда вы удалите хлороформную маску, прислушайтесь ко мне. Я начну
считать с того же самого числа, на котором я остановился, в обратном порядке”.
Он был немного обеспокоен. Сначала он сказал:
“Теперь мы перестали пользоваться хлороформом”.
Я сказал: “Вам придется это сделать, если вы хотите понять Бардо”.
Он сказал: “Но это же опасно”.
Я сказал: “Не...
Продолжение на следующей странцие...
