лишь отсек несколько ненужных кусков, и смотрите, что за чудо
произошло”.
Эта статуя хранилась в Ватикане, и всего несколько лет назад — по-моему, лет
десять назад — один безумец просто вошел и разбил головы Иисуса и Мариам
молотком, уничтожил эту прекрасную статую, подобной которой, может, и не будет
никогда, потому что Микеланджело рождается нечасто.
Этого человека схватили, но было слишком поздно. А на суде он сказал: “Я не
Микеланджело, и я не умею созидать, зато могу разрушить. Я хотел, чтобы мое имя
вошло в историю, я хотел видеть свой портрет во всех газетах, на первой
странице. Мне удалось это, и я готов к любому наказанию”.
Судья не нашелся, что сказать этому человеку. Он уничтожил одну из наиболее
драгоценных статуй, одно из самых замечательных произведений искусства, только
чтобы увидеть свою фотографию на первых полосах газет и увековечить свое имя:
“Микеланджело создал это, а этот человек уничтожил”. Он был готов... он сказал:
“Я готов отправиться хоть на виселицу. Это не имеет значения”.
Если у вас такие глаза, как у Микеланджело, тогда каждый камень становится
чем-то, чего обычные люди не могут увидеть. Только глаз Микеланджело может
проникать глубоко в камень, точно рентгеновский луч, и камень может стать
Иисусом, может стать Буддой.
Танка Теннен говорил: “Зачем нужны все эти статуи, когда реальный будда так
сильно мерз ночью? Ты выставил меня. И так всегда поступали все религии. Они
выталкивают будду и поклоняются статуям будды”.
Сутра:
Возлюбленный Ото,
Когда Тенджикю спросили о случае, когда Танка сжег статую, он ответил. “Когда
холодно, мл собираемся вокруг горящею камина”.
Тенджикю — это другой мастер. Когда его спросили о сожжении статуи Будды Танкой
Тенненом, он отвечал: “В этом нет ничего неправильного”. Он не говорит этого
прямо, он просто говорит:
“Когда холодно, мы собираемся вокруг горящего
камина”.
“Ошибся он или нет?” — настаивал монах. “Когда жарко, мы сидим в бамбуковой роще
в долине”,
— сказал Тенджикю.
Он не говорит, правильно это или неправильно. Таков путь дзен — не решать,
правильно или неправильно; он просто говорит “Мастер дзен поступает спонтанно.
Когда жарко, он уходит в тень бамбукового леса; когда холодно, он жжет дерево”.
Он вообще не говорит, совершил ли Танка Теннен что-нибудь неправильное. Он
просто говорит: “Каждый, кто осознает, действует спонтанно. Не найдя другого
дерева, Танка Теннен взял деревянную статую Будды. Здесь нет ничего
неправильного. Когда холодно, нужен огонь, а когда жарко, нужна тень”.
Дзен совершенно естественен. Вы должны действовать согласно своей природе, и ваш
отклик должен прийти из вашей спонтанности.
Через день после сожжения статуи Танка Теннен отправился навестить Нан-е,
который был. когда-то учеником Эно, а теперь был мастером дзен у императора.
Когда Танка развернул сбой коврик для задзен, Нан-е сказал:
“Этого не нужно”.
Это напоминает мне... Возможно, маленький Сиддхартха все еще здесь, а может, он
уехал. Когда он пришел впервые, много-много лет назад, он был маленьким
ребенком, совсем маленьким, года три или четыре. Я точно помню момент, когда он
пришел ко мне.
Он принес маленький коврик, он пришел как взрослый. Наверное, Маниша вспомнит,
она при этом присутствовала. Он развернул коврик, как делают дзенские ученики, и
коснулся моих ног. Все присутствовавшие стали смеяться. Этот маленький мальчик
делал нечто реальное, чего не ожидали от такого малыша. Он с огромной
благодарностью, изящно коснулся моих ног, а потом опустился на свой коврик.
Вот почему я дал ему имя Сиддхартха. Сиддхартхой звали Гаутаму Будду, это имя
дал ему отец. Оно столь же прекрасно, как и имя Будда. Оно означает “тот, кто
достиг”, — “Сиддхартха”, — “тот, кто нашел смысл, тот, кто постиг значение
существования”.
Только что он пробыл здесь почти месяц. Я не знаю, здесь он или нет. Он приехал
с подружкой, он уже стал совсем взрослым. Анандо рассказывала мне: когда он,
спустя столько лет, входил в ворота, у него были слезы на глазах. Наверное, он
вспомнил первый день — когда пришел ко мне, почти двадцать лет тому назад.
Он был таким очаровательным ребенком... Его мать говорила мне: “Очень трудно
разыскать его, потому что он идет с любым человеком. Он очень дружен со всеми
саньясинами”, — а он был маленьким ребенком.
Он, бывало, просил кого-нибудь: “Дай мне десять рупий. Я хочу посмотреть кино”.
И обмен был не только односторонним: если кому-то были нужны деньги, он мог
взять деньги еще у кого-нибудь и отдать этому человеку со словами: “Держи, но
помни, когда мне понадобится... Отдашь, когда сможешь”.
Поэтому люди частенько спрашивали Сиддхартху:
“Можешь достать двадцать рупий?” Он сейчас же отправлялся на поиски. Вся коммуна
дружила с ним, и никто не смог бы отказать ему, до того он был очаровательным,
невинным. Эти слезы, должно быть, были вызваны воспоминаниями о том дне, когда
он впервые пришел сюда.
По-прежнему он невинен, и он взрослеет самостоятельно. Его отец умер. Он учится
актерскому мастерству в очень хорошей школе искусств,. Я был рад, когда он
сообщил мне, что учится играть. Актерам очень легко медитировать, потому что они
всегда играют чью-то роль, так что могут также свидетельствовать то, что они с
ней не идентичны. Они могут стать Иисусом Христом в фильме, но им известно, они
не Иисус Христос. Поэтому им очень легко понять: то, что они играют — это не их
сущность.
По-моему, актер — одна из лучших профессий для медитирующих, потому что она учит
вас, что ваша отождествленность может изменяться каждый день. Актер перемещается
от одного фильма к другому. В одном фильме он — одно, в другом фильме он что-то
другое, в третьем фильме он что-то еще. Так, мало-помалу, он может осознать —
если ему известно искусство осознавания, — что все эти отождествления приходят и
уходят. И в конце концов он может понять, что его собственная личность — это не
что иное, как роль, преподанная его родителями, священниками, политиками и
профессорами.
Все эти люди создают вокруг вас определенную личность, которая не является вашим
подлинным существом;
она нужна лишь для удобства. Они создают социальное существо из существа
духовного. Социальное существо заурядно. Ваше духовное существо огромно и
необъятно.
Через день после сожжения статуи Танка Теннен отправился навестить Нан-е,
который бал когда-то учеником. Эно, а теперь был мастером дзен у императора.
Несомненно, он был весьма значительным человеком. — мастером дзен у императора.
Когда Танха развернул свой коврик для задзен, Нан-е сказал: “Этою не нужно, —
потому что этот коврик расстилают только ученики, а ты уже мастер. Ты не должен
делать этого”.
Танка Теннен сделал так просто из уважения. Ведь этот человек, Нан-е, был очень
стар, и он был императорским мастером, а Танка Теннен был молод, хотя и стал
просветленным, Это восточный обычай почтительности к старшим... это часть
естественного роста. Если человек живет естественно, тогда он созревает
сексуально к четырнадцатилетнему возрасту и становится способным выйти из-под
сексуальной, биологический зависимости в возрасте сорока двух лет — если он
живет совершенно естественно. И как только он выходит из-под контроля биологии,
ему очень легко выбраться из ума.
Древний расчет таков, что к сорока девяти годам человек может медитировать с
легкостью, безо всякого усилия. Единственное условие: он должен жить без
подавляющих религий, богов и священников. Если он жил как простое естественное
человеческое существо, без всякого сдерживания, без всякой вины, то к
сорокадвухлетнему возрасту он выбирается из-под биологического контроля.
Ваш секс — это ваши цепи; это биологическая зависимость. Не боритесь против
него. Если вы боретесь против него, вы не избавитесь от него даже в восемьдесят,
даже в девяносто лет. Вы не выйдете из него ни в какой точке. Даже когда вы
будете умирать, ваша последняя мысль будет о сексе.
Было подсчитано, что каждый мужчина думает о сексе по крайней мере раз в три
минуты, а каждая женщина думает о сексе каждые семь минут. Такое вот
несоответствие. Вот почему мужчины выглядят более сексуально ориентированными,
чем женщины. Различие невелико: три минуты или семь минут — это не так важно.
Мужчине надо обождать всего четыре минуты. В эти четыре минуты у женщины может
заболеть голова, она примет две таблетки аспирина — и будет готова!
Ваши религии, обучающие вас безбрачию, ответственны за то, что вы находитесь в
рабстве секса. Безбрачие — это извращение вашей природы. Я хочу, чтобы вы были
абсолютно естественны: если пришло время для секса, значит, это время для секса.
Тогда вы выйдете из него к сорока двум годам, просто выйдете, нет и речи ни о
каком усилии для соблюдения безбрачия. Когда вы совершаете какое-нибудь усилие,
это против природы. Природа не дозволяет никакого усилия; она хочет, чтобы вы
были совершенно расслаблены, и тогда она все сделает сама. К сорока девяти годам
вы действительно зрелы, и вы провели семь лет без зависимости от секса.
Один из лучших новеллистов этого столетия, Казандзакис, который написал “Грека
Зорбу”, написал также книгу об Иисусе — “Последнее искушение”. Иисусу было всего
тридцать три... и я согласен с Казандзакисом, что на кресте пришло последнее
искушение.
Тем знойным летним днем он висел на кресте. Вы думаете, он размышлял о Боге? Он
начал грезить о Марии Магдалине, он фантазировал: “Быть может, если бы я жил
иначе, любил Марию Магдалину и не совершал этих ошибок, я не висел бы на этом
кресте...”
В “Последнем искушении” Казандзакис рисует все эти грезы. Из-за этого его
отлучили от греческой ортодоксальной церкви. Его книга была запрещена во всем
мире, потому что христиане везде - протестовали против нее: “Это уже слишком!”
Когда был снят фильм, везде проходили бурные демонстрации против его проката. А
Казандзакис, один из лучших писателей нашего столетия, жил в полной нищете и
бедствовал, потому что церковь осудила его, отлучила его.
Он умер, но недавно моя саньясинка, Амрито, которая знает его жену, навещала ее
в Греции. Она спросила ее:
“Хотелось бы вам присоединиться к движению саньясы?”
Та ответила: “Я бы очень хотела, но опасаюсь. Я столько перенесла из-за
страданий моего мужа, полного осуждения повсюду — а он не сделал ничего
дурного”.
Я полностью поддерживаю его; его прозрение удивительно. Совершенно естественно,
что тридцатитрехлетний мужчина, повешенный на кресте, должен думать: “Боже мой!
Что я сделал? Если бы я жил другой жизнью, с прекрасной женщиной, которая всегда
хотела жить со мной... Я пытался сказать ей: “Убирайся прочь! Ты — искушение,
убирайся прочь!”” В последний миг это искушение неминуемо должно было прийти к
нему.
Я абсолютно авторитетно могу сказать, что Казандзакис прав. Совершенно
естественно вспомнить о Марии Магдалине, одной из красивейших женщин, от которой
он отказался. Это было противоестественно. А когда оказалось, что Бог не в
состоянии совершить никакого чуда, он безусловно мог подумать: “Мне надо было бы
завести жену, детей и жить естественно. Зря я настаивал на этом звании — быть
единородным сыном Божиим: ведь Бога, похоже, и вовсе нет!” Шести часов на кресте
довольно, чтобы привести в чувство кого угодно.
Среди интеллигенции Европы сейчас развернулось движение за то, чтобы Казандзакис
был снова признан церковью, посмертно. Но церковь абсолютно непреклонна:
такого человека нельзя снова считать христианином, он нанес огромный ущерб
образу Иисуса Христа.
По-моему, он принес громадную пользу образу Иисуса Христа. Он говорит, что Иисус
Христос не был извращенным человеком, он был естественным. Он отнесся к Иисусу
Христу с большим уважением, чем кто бы то ни было — наделив его этими мыслями.
Его жена сказала: “Я просто боюсь. У вашего мастера все время неприятности, и
конца этому не видно, а я страдала слишком много и я стара, слишком стара. Мне
бы очень хотело...
Продолжение на следующей странцие...
