сь, но всю свою жизнь я страдала из-за того, что мой муж написал
“Грека Зорбу”, и церковь разгневалась. Потом он написал “Последнее искушение”, и
весь мир протестовал, во всем мире сжигали его книги — теперь они запрещают
фильм”.
Религии принесли столько вреда, что это почти невероятно — и они по-прежнему
делают это.
На Востоке, особенно когда религии не были организованными, когда религия была
свободной, когда она была индивидуальным делом, люди были очень естественны, и
они приходили к безбрачию естественно. Когда безбрачие приходит естественно, оно
обладает совершенно другим вкусом. Нет подавления, нет сексуальных грез, нет
проблем. И к тому времени, когда вы приближаетесь к пятидесятилетию...
В Индии пятидесятилетний возраст называется “подготовкой для леса” — ванпрастха,
К тому времени, когда вам пятьдесят, ваши дети вернутся из своих школ,
колледжей, университетов; теперь они возьмут заботу о ваших делах на себя. Вы
теперь можете смотреть в направлении леса.
Возможно, вам придется подождать несколько дней, чтобы научить своих детей
практическим аспектам жизни. Они побывали в университетах, но ничего не знают о
практической жизни. Они медитировали, они учились, встречались с великими
пророками, но они абсолютно наивны в практических делах. Так что, возможно, за
двадцать пять лет... Таков был индийский расчет: двадцать пять лет на
образование, двадцать пять лет для жизни хозяина дома, двадцать пять лет на
подготовку к уходу в Гималаи или в леса, двадцать пять лет — последние двадцать
пять лет — полностью посвящены медитации. Если жизнь — это сто лет, тогда ее
совершенно естественно разделили на четыре части.
К тому времени, когда человеку исполняется семьдесят пять, он должен удалиться в
лес. Теперь пора приготовиться к смерти — к другому путешествию, к другому
опыту. Жизнь окончилась. Поэтому старшим оказывали больше почтения — и они это
заслуживали. Если они жили естественно, они были достойны этого.
Итак, когда Танка Темнен развернул свой коврик для задзен, Нан-е сказал: “Этого
не нужно”. Он был старым человеком. Он немедленно узнал Танку Теннена.
Только просветленный может узнать другого просветленного. Нет другого способа.
Непросветленный не может узнать просветленного. Просветленный может опознать
обоих — непросветленного и просветленного. Высшее может узнать низшее, но низшее
не может узнать высшее, потому что высшее обладает обоими переживаниями: высшего
и низшего. Низшее имеет только опыт низшего; ему неведомо ничего за его
пределами.
Но сложность в том, что низшее, массы, которые никогда ничего не знали о высшем
— они вершат дела. Они решают, кто просветленный, кто непросветленный. И это так
забавно...
Одна газета из Индора написала передовицу и попросила своих читателей
проголосовать — просветленный я или нет. Поэтому я попросил Чаитанью Кирти
написать им: “Сколько среди ваших читателей просветленных? Подумайте сначала о
себе: вы просветленный? Можете ли вы узнать просветленного, не будучи
просветленным?” Однако подобная глупость встречается на каждом шагу.
Люди, которые обладали опытом, естественно почитались младшим поколением, потому
что они познали все стороны жизни; они прошли все стадии и вышли за пределы.
Теперь они снова становятся невинны, как дети;
они готовятся снова вступить в существование.
Но Нан-е сразу же сказал: “Этого не нужно. Ты такой же просветленный, как и я.
Ты такой же мастер, как и я. Здесь возраст не имеет значения. Здесь время не в
счет”.
Танка сделал несколько шагов назад.
Это пути дзен. Пока вы не поймете их символики, всею их метафорического языка,
вы не поймете суть.
Танка сделал несколько шагов назад. Что это показывает? Он говорит. “Я глубоко
ушел в себя. Ты прав”. Несколько шагов назад означают вхождение внутрь.
Нан-е сказал: “Правильно. Ты действительно ушел глубоко”.
На это Танка сделал несколько шагов вперед — просто чтобы проверить мастера: что
он скажет?
Нан-е сказал: “Неправильно”. Сделать несколько шагов вперед — значит идти
наружу; сделать несколько шагов назад — значит идти внутрь. “Назад” равнозначно
“вовнутрь”, “вперед” равнозначно “наружу”.
Нан-е сказал: “Неправильно”. На это Танка обошел вокруг Нан-е и ушел.
Он воздавал дань: “Я приходил посмотреть, действительно ли ты так велик, как все
говорят, и убедился, что ты идеально подходишь для того, чтобы быть мастером
самого императора!”
Каждый шаг Нан-е оказался верным. Когда Танка попытался развернуть свой коврик,
тот остановил его: “Этого не нужно”. Тогда он сделал несколько шагов назад, и
Нан-е сейчас же сказал: “Правильно”.
На это Танка сделал несколько шагов вперед. Нан-е сказал: “Неправильно”.
Танка обошел вокруг Нан-е... Обойти вокруг Нан-е — это символ огромного
уважения; завершенный круг — это выход из источника и новое возвращение к
источнику как к пели. Совершая полный крут, он выражал: “Ты совершенно
просветленный, полностью просветленный. Мне нечего спросить, нечего сказать”. Он
просто ушел, без слов, без вопросов. Этих символов было довольно.
Нан-е прокомментировал (когда Танка ушел): “Прежние золотые деньки далеко”.
Прежде это было совершенно обычным — просветление. Найти такого человека, как
Танка Теннен, было самым обычным делом; но те золотые дни прошли, и люди теперь
до того ленивы, что не сделают даже нескольких шагов назад, внутрь.
“Кет через тридцать”, — предсказывал он, — “к этому парню не подступишься”.
Он так молод, и уже обладает поразительной ясностью, он уже просветленный. Через
тридцать лет, когда он станет зрелым человеком и его круг завершится — он уже
начал двигаться к завершению... Нан-е говорит: “Лет через тридцать этот человек
будет одним из величайших мастеров, каких когда-либо знал мир. Тогда к нему не
очень-то подступишься.
Якусай написал:
Первые заморозки,
Мой путь лежит на северо-восток,
обращенный к звездам.
Таков путь каждого, кто углубляется в медитацию. Кажется, что вы углубляетесь в
медитацию, но одновременно что-то в вас поднимается ввысь, к звездам. Это
происходит одновременно. Корни уходят в глубину, а дерево растет ввысь.
Медитируя, вы создаете корни глубоко в своих истоках. Напитавшись, ваше сознание
начнет движение к звездам — колонна света уходит к запредельному.
Первые заморозки.
Мой путь лежит на северо-восток,
обращенный к. звездам.
Человек медитации, куда бы он ни шел, всегда движется к звездам, потому что он
всегда движется к источнику насыщения. Когда он укрепился корнями в земле, у
него нет проблем. Где бы он ни был, он движется все выше и выше, подобно
ливанскому кедру. Эти древние деревья — им сотни, тысячи лет — по-прежнему
растут вверх, к звездам. Красота этих деревьев просто напоминает нам, что таков
же путь человеческого сознания: глубже в землю, выше в небо.
Вопрос Маниши:
Возлюбленный Ошо,
А. Т. Судзуки описывает два различных типа “видения”, обозначенные двумя разными
китайскими иероглифами.
Я уже сказал вам, Д. Т. Судзуки все еще в уме; отсюда разделение. Даже видение
разделяется на два типа.
Д. Т. Судзуки описывает два различных типа “видения”, обозначенные двумя разными
китайскими иероглифами.
“Кан” состоит из руки и глаза и значит “наблюдать объект как независимый от
наблюдателя” — объективное знание.
Вы смотрите на дерево. Дерево отлично от вас, это один вид видения.
“Видимое и видение есть две отдельные сущности”.
С другой стороны, иероглиф “Чин” составлен из одного глаза и двух распрямленных
ног; он означает чистый акт видения,
Судзуки рассматривает различие между этими двумя типами видения как
“революционное в истории дзенской мысли”.
Во-первых, дзен не есть мысль. Во-вторых, акт чистого видения вообще нельзя
называть “актом чистого видения”. Что вы видите? Для видения — для того, чтобы
видеть — вам необходим объект.
Медитирующий выходит за пределы объекта и за пределы субъекта, за пределы
первого китайского иероглифа, “кан”, который означает двойственность — видящий и
видимое, познающий и познаваемое — и второго иероглифа, “чин”, который означает
чистый акт видения. Однако само слово “видение” значит, что там есть что-то,
иначе как вы можете видеть? Что вы увидите? Если ничего нет, видение исчезает,
появляется бытие.
Потому я ни в чем не соглашусь с Д. Т. Судзуки. Эти два типа видения являются
просто умом, логикой, рациональностью, но не медитацией, не дзен. Дзен выходит
за пределы видения и за пределы видимого. Он входит в бытие — просто бытие,
совершенно тихое, созвучное с существованием.
Там нет двойственности, нет также и единства — вы должны понять это — потому что
если двойственности нет, вы не можете назвать это единством. “Один” немедленно
предполагает “два”; потому Гаутама Будда не пользуется словом “единство”. Он
использует слово адвайта — недвойственность. Оно имеет огромное значение.
Когда вы говорите “один”, тут же вы вспоминаете про “два”. Как может один
существовать без двух, трех, четырех, пяти, шести, семи?.. Один — это число; оно
просто предшествует двум. Если существует один, тогда последуют тысячи чисел,
миллионы, триллионы. Этому нет конца. Если вы начали с одного — значит, вы
пустились в долгое путешествие без конца.
Чтобы избежать этого, был найден окольный путь: не говорить “единство с
существованием”, а говорить “недвойственность”. Это в точности то же, что и
единство, но из-за языка возникают трудности. Разве может существовать один без
двух? Так что не говорите “один”, просто скажите: “не два”. Подразумевается
единство, но говорить это не обязательно. Оно невыразимо, но сказав “не два”, вы
указали направление. Вы намекнули на него простым жестом — не поднимая никакого
шума. Это просто намек.
Судзуки упускает суть. Революционный шаг — это не дзенская мысль, а опыт дзен.
Этот опыт является “недвойственностыо”. Там нет видящего и нет видимого, есть
просто бытие.
Время Сардара Гурудаяла Сингха.
Дайте свет! Я люблю видеть, как мои люди смеются. Я категорически против
серьезности, но, к несчастью, должен обсуждать серьезные вещи. Однако это хорошо
— сделать вас сперва серьезными: тогда смех приходит гораздо легче. Тогда он
дает огромное расслабление.
Малыш Альберт вбегает в сельский магазин и подскакивает к прилавку.
— Эй, мистер, — кричит он старому Джо, хозяину. — Когда мой папа чинил крышу,
лестница выскользнула из-под него. Сейчас он висит, уцепившись пальцами за
подоконник верхнего этажа!
— Сынок, — говорит старый Джо, — ты попал не туда! Тебе нужна полиция — и
поспеши!
— Нет, — говорит Альберт, — вы не поняли. Мне не хватает пленки для видеокамеры!
В одно прекрасное воскресное утро на Чудную Полянку Веселеньких Придурков
приехал старый отец Фунгус. Гость проповедовал в маленькой часовне приюта
умалишенных. Он рокотал и бушевал на своей кафедре, он вопил о проклятии и
адском пламени, он ворковал о Божьей милости и нежных эманациях Святого Духа...
и вдруг Придурок Мелвин вскочил с места, воздел руки в воздух и закричал:
— Дерьмо собачье! Неужели мы должны выслушивать
этого идиота?
Придурок Мелвин, улыбаясь, уселся обратно. Наступила зловещая тишина. Отец
Фунгус в крайнем
замешательстве обернулся к директору госпиталя доктору
Дерьмоуту.
— Боже мой! — сказал, заикаясь, священник. — Мне замолчать?
— В этом нет необходимости, святой отец, — позевывая, отвечал Дерьмоут. — Больше
этого не повторится. Придурок Мелвин говорит что-нибудь дельное только раз в
семь лет.
Два известных любителя музыки, кардинал Катзасс и Папа Польский потягивают вино
и болтают о том о сем в личных покоях Папы в Ватикане.
— Вы знаете, — говорит Катзасс, обращаясь к Папиному известному интересу к
клубничке, — у меня есть очень необычная музыкальная знакомая.
— Правда? — говорит папа.
— Да, — продолжает Катзасс. — Я обращаюсь с ней, как с гитарой — прижимаю
вверху, а играю внизу, и получается замечательная музыка!
— Что ж, — говорит Папа Польский, — должен признаться, что у меня тоже есть
очен...
Продолжение на следующей странцие...
