ом. Это и было сценой всей истории, местом преступления.
Однажды, часа в четыре дня в пятницу мы стояли на этом балконе, и между нами
состоялся довольно тяжелый разговор о безумии этого места и о том, как
когда-нибудь мы убежим отсюда и станем тайными, неуловимыми и прекрасными
маньяками, которые потом перевернут здесь все с ног на голову. Сейчас это
выглядит страшно напыщенными грандиозными планами. И когда мы все это
обсуждали -- мы были практически одного роста, что придавало разговору еще
большее сходство с заговором двух крошечных существ -- над нашими головами с
карканьем пролетела ворона. Это был знак. Мы ничуть в этом не сомневались. Я
прекрасно помню, что мы оба тотчас покрылись "гусиной кожей". "_Знак!_" --
сказал Карлос. В этот момент мы знали наверняка, что мы правы, а все остальные
-- нет. А еще один случай... Я не много времени у вас отнимаю?
РИШАР: [_Смеется_]
БАРБАРА: Просто каждое воспоминание вызывает какое-то еще.
РИШАР: Они стоят любого количества времени.
БАРБАРА: Жалко, что я никогда не записывала ни одно из них. Так вот, занятная
история случилась в Сан-Франциско. Он подошел ко мне, ущипнул и сказал:
"_Ого!_ Ты такая _подтянутая_! Ты такая _стройная_! Ты просто в _прекрасной
форме_!" Я смеялась до упаду. Ему казалось настолько важным, что я снова
похудела, -- а потом во "Втором Кольце Силы" появилась _Ла Горда_ ["Пышка"].
РИШАР: Которая весила 220 фунтов, пока Дон Хуан не довел ее до 115.
БАРБАРА: С того момента, как он видел меня беременной, я сбросила 44 фунта.
РИШАР: И вы снова могли стать ребенком, играющим с ним.
БАРБАРА: Да. Было еще кое-что, что он мог позаимствовать у меня. Когда я была
маленькой, у меня было двойное зрение, и только к одиннадцати годам я поняла,
что у других этого нет. Я могла заставить глаза смотреть в разные стороны, и
тогда видимое разделялось, а потом я могла снова сводить их в одно зрение.
Карлоса это очень заинтересовало.
РИШАР: В "Икстлане" Дон Хуан говорит о том, как глаза можно заставить смотреть
на одно и то же независимо, и утверждает, что отсутствие фокусировки приводит
к двойному восприятию мира. Это похоже на ваш рассказ о глазах, смотрящих в
разные стороны.
БАРБАРА: Похоже.
РИШАР: Так может быть расфокусирование глаз совсем не является древней
мезоамериканской мистической техникой?
БАРБАРА: Может, и нет. У Уильяма Блейка есть стихотворение о двойном зрении. И
персонажи "Второго Кольца" совершенно не похожи на индейцев. В книгах Карлоса
вообще трудно узнать типичных индейцев.
РИШАР: Это относится даже к Дону Хуану?
БАРБАРА: В Доне Хуане это наиболее заметно. Даже самые преданные читатели
Карлоса признают, что Дон Хуан эклектичен. Они считают, что он много
путешествовал и много видел.
РИШАР: Рамон тоже много путешествовал и много видел, так в чем же разница?
БАРБАРА: Ладно! Надеюсь, у вас осталось много времени. Индейцем является
человек с определенной, богатой и согласованной системой верований. Дон Хуан
не относится к индейской культуре. Рядом с ним мало слишком мало других
индейцев, он никогда не рассказывает традиционных историй и не соблюдает
традиционных обычаев. И еще одно. Если уж Карлос настолько хорошо знаком с
традициями мексиканских индейцев, то почему он берет две прелестных местных
концепции _нагваля_ и _тоналя_ и выворачивает их наизнанку? Так, как будто
они не имеют своего собственного значения в системе убеждений других людей?
Это меня очень задевает. Действительно обижает.
РИШАР: Он превратил их в дзен-буддизм.
БАРБАРА: Что бы он там с ними ни сделал. Вы знаете, что он одно время жил в
Сан-Диего?
РИШАР: Правда?
БАРБАРА: Некоторое время. В полуподвальной комнате.
РИШАР: Это он вам рассказывал?
БАРБАРА: Да. Он жил в доме одного приятеля. Мне показалось, что это далековато
для ежедневных поездок в Калифорнийский университет, но подобные вещи его
никогда не волновали.
РИШАР: Особенно, если при этом он мог смотаться в Мексику и назад в мгновение
ока.
БАРБАРА: Возможно, поэтому. Так или иначе, он рассказывал, как постепенно
опустошил комнату. Сначала он избавился от кровати. Потом от книг. До тех пор,
пока в ней не осталось ничего, кроме печатной машинки и самого Карлоса. И он
начал бояться, что что-то попытается забраться в комнату -- лисы, или луна,
или что-то еще. Сквозь плотно закрытое окно мог просочиться луч света -- и он
уже беспокоился. Он боролся с этим. Но ему удалось победить все это, только
бросив все свои обычные привычки. Он перестал есть. Он перестал спать. Он, так
сказать, оттачивал себя. Я подумала, что все это просто ужасно. Но так он
упражнялся в аскетизме. На нем появились глубокие следы истощения. Если бы мне
пришлось давать ему психологическую характеристику, я бы сказала, что этот
человек на долгое время изолировал себя, сражается за самодисциплину, подавлен
собственной волей, совершенно одержим, боится любых проявлений чувств,
стремится к безупречности и контролю над своими эмоциями. Истощение по
собственной воле. Он был безжалостен к самому себе. Хотя с одной стороны он
очень колебался, переходя к такой системе, но тем не менее сурово прервал все
свои личные отношения. Возможно, он просто хотел из разорвать, но мне это
казалось борьбой. Он заставил себя оставить своего маленького мальчика. Он
заставил себя ежедневно ходить в библиотеку, одевать безукоризненный темный
костюм, носить с собой чемоданчик, приводить все в порядок согласно жестким
правилам и с неизменным качеством. Я подозреваю, что, взрослея, он становился
сильнее и глубже. В то же время, ему всегда хотелось убежать в мир веселых
игр. Его воображение было настолько сильным, что ему нужен был всего лишь
партнер, типа меня или Рамона, -- и тогда он _входил_ в этот иной мир счастья,
по которому тосковал.
[Барбара зачитывает выдержку из книги, которую сейчас пишет, "Сколько нам
осталось дней", о доме престарелых для евреев-иммигрантов в Венеции, штат
Калифорния. Отрывок описывает ее сон, в котором к ней пришел Карлос
Кастанеда и рассказал, как научиться понимать старых людей.]
Даже если модель полевых наблюдений Карлоса слишком идеальна, чтобы ее можно
было применять в точности в таком виде, как он ее описывает, но даже просто
найти кого-то, с кем можно беседовать на подобные темы -- большая удача в
антропологии. Одна из причин, по которой я ему благодарна, заключается в том,
что он научил меня вкладывать себя в свои отчеты и помог мне осмелиться это
делать. Раньше отчеты от первого лица считались в антропологии дурным тоном,
но если вы не знаете, что происходит с самим человеком, проводящим наблюдения,
вы упускаете половину происходящего. Или даже большую его часть. Другим добрым
делом, которое он сделал, является демонстрация того, как неприметный и на вид
обычный человек может скрывать в себе огромную ценность для мира. Таким
человеком был мой отец, такими людьми являются старики, о которых я расскажу в
"Сколько нам осталось дней".
РИШАР: Никто не узнал бы об учении Дона Хуана, если бы Карлос не отправился в
пустыню и не выслушивал бы его в течение десяти лет.
БАРБАРА: Совершенно верно.
РИШАР: И тот факт, что книги о Доне Хуане -- явная подделка, не снижает
ценности этой модели?
БАРБАРА: Думаю, что нет. Модель остается верной, нам нужны знания подобных
людей. Она говорит нам: "Посмотрите вокруг. Вокруг нас множество людей,
которые могут вполне обычными словами рассказать нечто такое, что стоит
послушать." Именно антропологи должны их выслушивать. Такие усилия глубоко
человечны. Вот та причина, по которой все это мне нравится.
Статья 43
Ришар де Милль
ПОРТРЕТ АЛЛЕГОРИСТА
"Корреспондент журнала "Тайм" Сандра Бертон провела в беседах с Кастанедой
много часов, и он казался ей привлекательным, стремящимся к сотрудничеству и
убедительным -- но лишь до определенного момента... В продолжение бесед
Кастанеда предложил несколько версий своей жизни, которые непрестанно
изменялись по мере того, как Бертон представляла ему факты того, что
рассказываемое им не выдерживает проверки на реальных данных..."
Я думаю, что когда-нибудь будет написана подробная биография Карлоса
Кастанеды. Мне бы хотелось ее прочесть, но не хотелось бы ее писать. Биографу
придется провести продолжительное время в Перу, пытаясь добиться отзывчивости
от семейства Арана, которое пока что не проявило никаких ее признаков. Ему
придется тщательно изучить архивные записи в Лиме и Кахамарке и переговорить
со множеством местных жителей, знавших Кастанеду младенцем, ребенком, юношей и
мужем. Учитывая обычную латиноамериканскую скрытность в отношении семейных и
личных вопросов, неплохой биограф получился бы из перуанца, долгое время
знакомого с этой семьей. Однако жизнь показывает, что самих перуанцев
Кастанеда не очень-то интересует, так что подобные надежды представляются
тщетными.
Другим требованием к созданию удачной биографии являются санкции на ее
написание. Не получившие подобных полномочий биографы сталкиваются с самыми
разнообразными сложностями. Они не могут получить доступ к некоторым записям и
интервью. Их издатели беспокоятся о правовой стороне дела. Результату не
хватает тех признаков, которые придают покупателю уверенность в подлинности
приобретаемого товара. Чье же согласие будет достаточным в данном случае?
Очевидным ответом будет согласие со стороны Кастанеды, но это совершенно
неверно. Полномочия, предоставленные Кастанедой, окажутся еще хуже, чем их
полное отсутствие. Как может человек, построивший свою личную и общественную
карьеру на искажении подлинных материалов и создании фальшивых записей,
кого-нибудь уполномачивать? Разумеется, это невозможно. Кто же еще может дать
такое согласие? Его наследники, но надеятся на их активность при его жизни
бессмысленно из-за его неистощимой энергичности. К тому времени, как он
покинет этой мир и присоединится к Дону Хуану под пятитысячефутовым куполом,
доступность перуанских архивов и существование живых свидетелей его жизни
станет совершенно сомнительной.
Я расписываю всю это, чтобы объяснить, что эта статья не является биографией
Карлоса Кастанеды. Это его портрет. Основная разница заключается в том, что
приведенные здесь биографические данные неполны, никем не санкционированы и
наверняка во многих случаях неточны. Я могу лишь заверить, что они более
достоверны, чем любая версия, представленная самим Кастанедой, тем не менее во
многих случаях остаются гипотетическими предположениями. Чтобы оградить вас от
скуки во время чтения различных повторений типа "он рассказывает", "она
вспоминает" и "наиболее вероятно, что", я собираюсь излагать все просто, на
уровне заявлений, даже в тех случаях, когда свидетельские показания скудны или
их можно по-разному интерпретировать. Это делается для облегчения чтения, но
следует помнить, что многие из этих утверждений могут быть поправлены при
дальнейших исслдованиях и появлении более точных данных. Целью этой статьи,
как и всех статей в этом сборнике, является представить подлинный образ
Кастанеды, хотя иногда я не могу доказать, что какие-то его части
действительно подлинны. Я расскажу то, в чем убежден, а вы сами будете решать,
прав ли я. Чтобы помочь вам в этом, я продолжу свою практику дословного и
насколько возможно полного цитирования, хотя некоторые источники моей
информации пожелали остаться анонимными, и я обязан соблюдать эти требования.
Поскольку читатели не любят безымянных действующих лиц, иногда я буду
использовать псевдонимы. Как и раньше в моих статьях, "Карлос" является героем
историй, которые я считаю выдуманными, а "Арана" и "Кастанеда" -- людьми,
которых я считаю реально существующими.
Некоторые свидетельства относятся к до сей поры неосвещенным подробностям
жизни Кастанеды. Является ли это вторжением в личную жизнь? Это можно было бы
так расценивать, если бы Кастанеда был замкнутым человеком, каким его часто
описывают, но я думаю, что он совершенно не замкнутый человек, поскольку он
об...
Продолжение на следующей странцие...
