ь осталось недолго, дорога впереди длинная, а ты погружен в иллюзии».
Гурджиев часто говорил о необходимости исправлять прошлое — не пребывать в нем и предаваться бесплодным самообвинениям, но чувствовать угрызения совести. «Угрызения совести» в среднеанглийском языке передается словами: «Повторные укусы внутреннего знания, понимания». Сравните с соответствующим глаголом французским - кусать вновь — в противоположность самоуспокоению.
Он сказал одному ученику: «прошлые радости бесполезны человеку в настоящем; они подобны прошлогоднему снегу, не оставляющему следа, по которому его можно вспомнить. Реальны только отпечатки, оставленные сознательным трудом и произвольным (добровольным) страданием, и они могут принести пользу в будущем»
По другому поводу он сказал: «Что посеешь, то и пожнешь. Будущее определяется действиями в настоящем. Настоящее, хорошо оно или плохо, есть результат прошлого. Долг человека в том, чтобы в каждый момент настоящего готовиться к будущему и исправлять допущенные ошибки. Это закон судьбы. Благословен... источник всех законов!»
В ответ на чью-то жалобу, что все происходит нелогичным образом, он сказал: «Всякое удовлетворение сопровождается неудовлетворенностью».
Говоря о необходимости помогать друг другу, он сказал: «Мы обыкновенно знаем лучше других, чем те знают себя, следовательно, взаимопомощь необходима и полезна. Но часто самолюбие и гордость не дают нам воспользоваться тем,
что нам говорят о наших недостатках и слабостях, так как мы зачастую отрицаем их или стараемся оправдаться.
Во всех своих действиях мы должны стремиться достигнуть того, что полезно другим и приятно вам самим».
Он часто говорил о «несчастье, которое порой становится счастьем». По этому поводу у Лао-цзы есть такой рассказ: «Один старик жил вместе со сбоим сыном в старой заброшенной крепости на холме. Как-то раз лошадь, доставлявшая ему пропитание, заблудилась и не вернулась. К нему пришли соседи и стали утешать его по поводу его неудачи. «Откуда вы знаете, что это неудача?» - спросил он. Несколько дней спустя появилась его лошадь и привела с собой несколько диких лошадей, которых старик с сыном приручили. На этот раз соседи поздравили его с удачей. «Откуда вы знаете, что это удача?» - спросил старик. Случилось так, что, объезжая одну из лошадей, его сын был сброшен на землю и навсегда остался хромым. Его соседи выразили ему сочувствие, вновь говоря об его несчастье. «Откуда вы знаете, что это несчастье? - спросил он. Прошло некоторое время, и разразилась война; его сына из-за хромоты не могли забрать в солдаты».
Мы говорили между собой об электричестве и магнетизме, или животном магнетизме, и о том, как у некоторых людей бывает больше животного магнетизма, чем у других. Когда один из нас задал по поводу этого вопрос Гурджиеву, тот ответил: «В человеке есть две субстанции: субстанция активных элементов физического тела и субстанция, состоящая из активных элементов астральной материи. Смешиваясь, эти субстанции образуют третью субстанцию. Эта третья субстанция есть смешанная субстанция; она -собирается в определенных частях человека и образует вокруг него атмосферу, подобно тому, как образуется атмосфера вокруг планеты. Атмосферы вокруг планет непрерывно получают и теряют вещество из-за действия других окружающих планет. Человека окружают другие люди так же, как и планеты окружаются другими планетами. Когда, в известных пределах,
встречаются две атмосферы - и эти атмосферы взаимно симпатические, - между ними происходит контакт, и получаются закономерные результаты — нечто перетекает; количество атмосферы остается тем же, но ее качество меняется. Человек, который работал над собой и обладает пониманием, : может управлять своей атмосферой. Она, подобно электричеству, имеет положительную и отрицательную части, и одну часть можно заставить течь как электрический ток. Во всем есть положительное и отрицательное электричество. В человеке всегда желания и-нежеланиям- положительны и отрицательны, соответственно. Астральной материи всегда противостоит физическое вещество или материя.'
В древние времена священники - настоящие священники - понимали значение магнетизма и умели излечивать болезни благословением через возложение рук. Некоторые священники возлагали руки на больного, другие могли лечить на коротком расстоянии, другие — на больших расстояниях. Священник был человеком, обладавшим третьей, смешанной субстанцией, и мог использовать ее для лечения других людей.
Священник был магнетизером. Иисус Христос был магнетизером. Больные люди - это люди, у которых недостает этой смешанной субстанции, магнетизма или «жизни». Эту смешанную субстанцию можно увидеть, если она сгущена. Аура, сияние или нимб — реальны. Их до сих пор можно видеть у определенных святых мест и церквей, а иногда вокруг определенных людей. Месмер вновь открыл применение этой субстанции».
Кто-то спросил: «Как мы можем использовать эту субстанцию?»
Гурджиев: «Чтобы уметь ее .использовать, вы сперва должны ее иметь в себе. Приобретается она так же, как приобретается внимание — сознательным трудом и произвольным страданием, т.е. делая малые дела произвольно, сознательно. Начните с чего-либо малого, чего вам хочется и
чего сейчас вы не умеете делать. Прилагая это усилие и делание, вы приобретете магнетизм».
Гурджиев говорил о том, что нужно учиться.играть роли, причем начиная с чего-то весьма малого и простого. Сам он их мастерски исполнял.-Перед официальными лицами он, например, мог сыграть роль -простого человека,. почти -пол ностью лишенного интеллекта; и тем самым их обезоруживал. Однажды в Приере заехали по дороге на конференцию в Женеве два английских психолога, — предположительно для ознакомления с взглядами Гурджиева наразличные научные школы. Они были знакомы с Успенским.Гурджиев" устроил в их честь великолепный завтрак, но всякий раз, когда они задавали ему вопрос, он превращал - его в шутку. После завтрака он взял их с собой на прогулку по окрестностям и обратно к зданию студии, отпуская по дороге шутки и ведя себя как комик. Я стоял у дверей; и он спросил меня: «Какой сегодня день?» Я ответил: «Вторник». Он с улыбкой обернулся к ним: «Вот забавно! Он говорит - вторник, а я все время думаю, что сегодня — среда». И он провел их в студию. Оба психолога пришли в замешательство. Когда они уехали, его поведение изменилось. «Теперь, - сказал он, — они оставят меня в покое и не помешают мне в достижении моих целей». Другим качеством Гурджиева была его способность, с одной стороны, делаться почти невидимым и, с другой стороны, выступать подобно одному из риши в блистании излучаемой им энергии. Когда посетители бывали у нас в парке, они порой проходили мимо Гурджиева, едва удостоив его взглядом, как случилось с одним американцем, который говорил мне, каким необычайным человеком должен быть м-р Гурджиев и что он хотел бы с ним встретиться. Как раз в этот момент Гурджиев прошел рядом и вошел в дом. «Это -м-р Гурджиев», — сказал я. «Да ну, - ответил он, - вот так штука! Я разговаривая с ним в парке и подумал, что это садовник».
В обыденной жизни люди играют роли бессознательно. Гурджиев играл их сознательно, и те, кто с ним тесно работали, обычно знали, когда он играет роль.
В «Письме к дервишу» он писал: «Признаком совершенного человека и его особенностью в обыденной жизни должно являться то, что по отношению ко всему, происходящему вне его, он в состоянии подобающим образом в совершенстве внешне исполнять роль, соответствующую данной ситуации, но в то же время не смешивать и не отождествлять себя с ней. В молодости, как вы более- или менее знаете, я, будучи убежден в справедливости этого, очень много работал над собой в целях снискания такого благословения, какое, как я думал, предопределено небом; и после громадных усилий и непрестанного отвергания практически всего, что ценится в обыденной жизни, я наконец достиг состояния, когда нечто извне действительно не могло затронуть меня внутренне; и в том, что касалось актерской игры, я довел себя до такого совершенства, о котором никогда но мечтали ученые Древнего Вавилона применительно к актерам на сцене».
Гурджиев никогда не пропускал ничего из того, что мы делали или говорили в моменты забытья. Если он присутствовал, когда это происходило, то тут же реагировал; а если ему рассказывали о таком инциденте, то он обычно поджидал благоприятного момента, чтобы поставить вас в унизительное положение в присутствии других. Я высказал кому-то глупое и дерзкое замечание по поводу Гурджиева. Тремя днями позже я находился в здании студии, где сидел на роскошных коврах с ним самим, Сьернвалом, Гартманном и некоторыми другими. Мы пили кофе. Он сказал мне: «Повторите то, что вы на днях сказали.такому-то и такому-то ». Я тут же осознал свою глупость в момент забытья. Во мне возникло сильнейшее противодействие тому, чтобы признаться в своем безответственном поступке. Он опять, улыбаясь, спросил меня. Но я хранил молчание и страдал. Тогда он сказал: «Если вы это сделаете, то Фома (Гартманн) сыграет вам любую пьесу,
какую вы пожелаете. После некоторой борьбы с собой и, охваченный унижением, повторил свои слова. Гурджиев улыбнулся и сказал: «Что вы хотите?» Я сказал: «Отрывок из гимна эссонов». Он кивнул Гартманну, тот подошел к пианино и сыграл отрывок. Этот инцидент нанес мне такой удар в солнечное сплетение, что я навсегда его запомнил.
Однажды, когда я весь извелся, пытаясь распутать ситуацию, включавшую меня, Гурджиева и еще трех учениц, я спросил его: «Почему вы позволяете им оставаться здесь, когда они говорят о вас такие вещи, когда они вам противятся всеми способами?»
Он сказал: «Вы не понимаете; они не говорят того, что действительно чувствуют. Мужчины - логичны, женщины -нелогичны. Вы ошибаетесь, потому что ожидаете от женщины, что она будет реагировать подобно мужчине. Мужчины - это мужчины. Женщины - это женщины. И еще одно: иногда необходимо иметь вокруг себя людей, которые вам не нравятся. Если люди всегда приятны, они вам нравятся -никакого побуждения к работе. Эти женщины дают вам очень благоприятную возможность для работы, и я тоже должен делать усилие!»
Как и обычно, Гурджиев был прав. Недопонимание было с моей стороны. Его терпение и его работа сделали из них очень полезных учениц.
В «Пути паломника» Христианин и Верный встречают Болтливого, который начинает с ними обсуждать религиозные таинства. В конце концов Верный говорит Болтливому: «Если человек обладает всем знанием, он, все-таки, может ничем не быть и, таким образом, не быть чадом божьим. Когда Христос сказал ученикам: «Вы знаете все эти вещи?» и они ответили: «Да», он добавил: «Блаженны вы, если вы их делаете». Ибо есть знание, не достигнутое делом. Человек может знать как ангел и, все-таки, не быть христианином... Есть знание, покоящееся на чисто словесной спекуляции, и есть знание, сопровождаемое милостью веры и любви и
которое подвигает человека на исполнение воли божьей, исходящей из глубины его души. «Дай мне,понимание, и я буду подчиняться твоему закону, и, более того, я буду соблюдать его от всей души». (Псалом 119, стих 34)».
Болтливый в гневе покидает их и возвращается назад. Этим летом Гурджиев делал заметки по главам, посвященным Ашиате Шиемашу, и однажды вечером он заговорил с нами, обращаясь преимущественно к Орейджу, о сознательной вере, надежде и любви, в особенности о последней. Потом Гурджиев рано ушел к себе в комнату, как он-часто делал, отдыхать, приглашая иногда людей для беседы.-В этот раз он предложил зайти Орейджу. На следующий день Орейдж сказал мне: «Прочитайте это. Вчера вечером я долгое время беседовал с Гурджиевым, после чего вернулся в свою комнату и записывал до четырех часов утра. Вот результат». Это был черновик статьи «О любви» - о трех видах любви, воздействующей ва отношения между мужчиной и женщиной. Это было самым интересным из всего, что мне когда-либо доводилось читать по этому всеобъемлющему предмету, и я перечитывал ее вновь и вновь. Позднее она была опубликована в «Атлан-тик...
Продолжение на следующей странцие...
