, чтобы не ослабело внимание за дорогой, он инсценировал что-нибудь, а, иногда, покрикивал на нас с кажущейся яростью. Мы сразу же пробуждались. Затем следовала остановка у кафе и арманьяк с сэндвичами на дороге, где он обычно говорил. В поездке по стране Гурджиев, казалось, почти буквально вынюхивал все лучшее из еды, что было на месте, так что каждый день мы ели что-то новое и вкусное.
Иногда он вытягивал что-то из меня, заставляя меня высказаться, а затем с сожалеющим взглядом качал мне головой; и я осознавал, что погружен в слабости и несовершенства. Эти инциденты, эти постоянные шоки, направленные на того или иного из бесчисленных врагов внутри меня, сохранились в моей памяти.
Через день или немного позднее после возвращения в Приере, он поставил меня на работу с двумя другими людьми, копать канаву в лесу. Это была приятная работа в тени, и, когда мы останавливались на перерыв, было еще приятнее сидеть и говорить о «высоких идеях». Прошло несколько дней в этом тяжелом, но благоприятном труде. Но затем одного, а затем и другого, послали на другую работу и я остался работать один. Гурджиев сказал, чтобы я копал и нашел ключ, который, как он сказал, был где-то рядом, ключ, о котором он говорил уже пять лет. Когда прошел день и никто не пришел ко мне и не появилось даже намека на
воду, во мне начало расти сопротивление, восстание против делания того, что я знал только умом. Это не было слож ностью тяжелой физической работы. В Британской Колум бии я был хорошим землекопом на взрывных работах -сложной и опасной работе. То, что я должен был преодолеть теперь, быт мятеж - огромное сопротивление тела и чувств продолжать эту глупую, монотонную, явно бесцельную зада чу в изнуряющую жару. После нескольких дней работы я выкопал длинную, глубокую канаву и глубокую яму в трудной глине. Никто не подошел ко мне и не спрашивал ни о чем за едой в английской столовой. Потом Гурджиев взял мою жену и еще несколько человек в автомобильную поездку, что еще добавило мне эмоциональных трудностей, так как для меня не было ничего приятнее, чем ездить с ним.
Когда после нескольких дней отсутствия он вернулся и посмотрел на мою работу - его первый приход за две недели - я сказал: «Здесь нет воды, бесполезно продолжать». Он только заметил: «Должна быть здесь вода, нужно найти ее. Копайте теперь здесь». Он показал на другое место и ушел. Так я начал снова. Но назойливая мысль мучила меня. Я удивлялся, зачем я променял интересную комфортабельную жизнь в Америке на то, чтобы, приехав сюда, работать подобно землекопу и восхищаться. Не прихоть ли Гурджи-ева держит меня за этим занятием? Я был обескуражен и упал духом. В то же самое время у меня было чувство, что задача должна быть выполнена, и что это, может быть, будет первым реальным делом, которое я когда-либо сделал.
Через день или позже, после чая, я пошел отдохнуть в свою комнату. Лежание на боку, возможно, усилило чувство отчаяния; фактически, я был уже на краю его, когда открыл Путь Пилигрима и прочитал: «И затем увидел я, что они все пошли дальше, не исключая и Христианина, который не говорил ни с кем, кроме самого себя, иногда со вздохом,
иногда спокойно; он также часто читал в свитке, дававшем ему новые силы.
«Я видел затем, как они все подошли к подножию Холма, у которого протекал Ручей. На этом самом месте были также две другие дороги, кроме той, которая шла прямо от ворот; одна шла по левой стороне, другая — по правой у подножия Холма, но кратчайший путь лежал прямо через Холм (название ее было Трудности). Христианин подошел к Ручью, напился и освежился, а затем начал подниматься вверх на Холм, говоря:
На этот Холм высокий я жаждаю подняться; И сложности меня не напугают; Я чувствую, путь к жизни здесь лежит; Идем, ты, Сердце, бейся; нет слабости ни страха; Пойдем по сложному, по правому пути. Ошибочен тот легкий путь, в тупик ведет он. «Другие двое также подошли к подножию Холма. Но когда они увидели, что Холм крут и высок, и что есть два других пути, то предположили, что эти два пути могут соединиться снова с тем, по которому пошел Христианин, на другой стороне Холма, поэтому они решили пойти по ним (название одного из них было Опасность, другого — Уничтожение). Итак, один из них пошел по пути, называемому Опасность, приведшему его в большой Лес; другой взял направление на Уничтожение, приведший его в широкое поле, полное темных Скал, где он споткнулся, упал и больше не поднимался.
«Я посмотрел тогда на Христианина, увидел его поднимающимся на Холм, затем он упал и пополз дальше по камням - из-за крутизны места. Приблизительно посередине дороги к Вершине Холма была приятная Беседка, сделанная Хозяином Холма, для отдыха усталых путешественников Туда попал и Христианин и сел отдохнуть Затем он развер нул свиток на своей груди и с удовольствием начал читать его
Стало свежо и он надел на себя Покров или Одеяние, которое ему дали, когда он стоял у Креста. Это приятное место погрузило его в сон, продолжавшийся до ночи, и во сне Свиток выпал из его рук. Когда он спал, кто-то подошел к нему, разбудил его и сказал: «Иди к Вершине, ты, лентяй, выбирай путь и будь мудр, и с этим христианин внезапно встал и быстро пошел по своему пути, и вскоре пришел к Вершине Холма.
Потом я вспомнил подобное же переживание Орейджа здесь. Он чувствовал то же, что и я, возможно, в этой же комнате. Но теперь что-то не давало мне возможности сделать усилие. Я вернулся к своей задаче, взял заступ и лом и начал снова, вспоминая себя и удерживая ум от странствования в мечтах, приятных и неприятных, я работал иногда быстрее, чем обычно, иногда медленнее, делал упражнения на счет, повторяя наборы слов. Но день, все же, прошел медленно и монотонно.
Однажды, когда я лишился всех надежд найти воду, это все же случилось Когда я воткнул заступ в глинистое место, появилась вода. Я начал копать глубже, и чем больше это делал, тем сильнее оказывалась струйка. Я продолжал уже в сильном возбуждении и, наконец, ручей воды побежал вокруг моих ног Я изумленно уставился, едва веря своим глазам, так как вода поднялась до лодыжек. Было так, словно пелена внутри меня отодвинулась, облака исчезли, изнутри полился свет Я вылез из ямы и пошел к дому сказать об этом Гурджиеву, но его не было. Радость била из меня подобно ручью. Я вошел к себе в комнату и взял Библию. Кажется наугад, я прочитал «Благославен человек, перенесший соблазн, ибо сделав это, он получил корону жизни». Перевернув страницу: я перешел к Апокалипсису «Он тот, кто преодолеет порядок всех вещей. Я буду его Богом, он будет Моим Сыном». «Переборя свою волю, я воздвигну столп в земле моего Бога, и он не выйдет больше, и я напишу
на нем имя своего Бога, и напишу на нем мое новое имя...» «И показал он мне чистый ручей воды жизни, ясный как кристалл, выходящий из короны Бога и Агнца и увидели они его лицо, и имя его было в их умах»
Эти слова, которые я слышал с детства и читал сотни раз и которые раньше вызывали приятное религиозное чувство, теперь освободились от ассоциаций Было так , словно я увидел их в первый раз, и смысл их стал ясен. Они оказались связанными не с чем то в далеком прошлом, или будущем, но теперь. Они связаны с деланием, с преодолением слабостей, с полным вкладыванием себя в момент, когда необходимо большое усилие Они касаются психологического процесса внутреннего развития, являющегося результатом сознательной работы, родом сверхусилия.
Состояние экстаза, взгляд через «двери восприятия», присутствие Бога или, как теперь говорят, «состояние высшего сознания», продолжающегося весь день. Когда интенсивность этого состояния велика, после него остается не только память, но и кристаллизация. Когда на следующий день Гурджиев вернулся, он подошел к месту, посмотрел на него и сказал: «Теперь, я думаю, все. Больше не надо. Мы поищем воду в другом месте». Задача сослужила свою службу.
Это было в субботу утром. Тем же вечером, в турецких банях, во время нескольких свободных минут, пока мы не вошли в парилку, он сказал мне серьезно, но с огоньком в глазах: «Вы решили хорошую задачу в Приере. Теперь вы больше не Нотт, а Патриарх Нотт, и у вас будет новое имя в Приере, которое станет вашим навсегда» Некоторое время мы молчали, затем он поклонился мне. Мы встали и пошли в парилку. Там он сделал знак сесть рядом с ним на полку и сам хлестал меня веником, поддав пару. За обедом меня поместили за Стьернвалом, на стороне Гурджиева. Во время тоста за «круглого», он сказал мне: «Теперь вы больше не
круглый дурак, а род дурака, который я еще не знаю, но другого рода. Как сказал слепой, «увидим». Завтра я дам вам три бутылки арманьяка Доктор вам сделает специаль ный салат Приере, а вы пригласите людей и сделаете пикник у вашего ручья Но только мужчин, а не женщин. Понима ете?» Я кивнул.
Этой ночью я начал размышлять о «новом имени» и нашел в Апокалипсисе «Ему для борьбы я дам ему тайную манну и дам ему белый камень, а на камне написано новое имя, которое не познает никто, кроме него».
Это одна из мистерий эзотерического христианства «На следующий день, в воскресенье, вечером, мы встретились у источника с провизией для пикника Поев и поговорив, кто-то, воспламененный арманьяком, запел рус скую народную песню, одну из за душу берущих песен, исходящих из глубин русского сердца, которая говорит о всем и ни о чем. Другие спели греческие, армянские и немецкие песни Я сам пел «Через кусты и терник». Потом Стьернвал, крупный человек с бородой, встал в своей косо воротке и брюках, заправленных в сапоги и спел тонким глубоким голосом, вызывающим отзвук в лесу. Это, я думаю, был единственный раз, когда от него услышали песню в Приере. Гурджиев намеренно не пришел; это был мой вечер, но он одобрительно улыбнулся на следующий день, когда услышал об этом.
Позднее, к концу сентября, когда вечера стали длинными, Гурджиев вернулся из Парижа и, как раз перед ужином, пригласил Стьернвала, Гартманна, Зальцманна и меня присоединиться к нему в меленьком круглом плавательном бассейне, который прятался от окон в дальнем углу лужай ки. Он сказал: «Теперь разденемся». Он сел на ступеньке, ведущей в бассейн, опустив ноги в воду, и позвал меня сесть рядом с ним, остальные сели позади. Пошутив немного, он передвинулся вниз на следующую ступеньку. Он заговорил о
необходимости некоторых усилий, когда человек достигает определенной стадии в работе над собой, стадии в октаве, и как необходимо для него сделать это усилие. Если он сделает это, то передвинется в другую октаву, взяв с собой все, что знает. Если усилие не сделано, он может откатиться назад и все, что он сделал, может быть потеряно. Сначала это усилие должно делаться под руководством учителя; позже человек может сам знать, когда его нужно сделать, и может знать, как делать. Он сказал также, что у меня было ощущение сверхусилия. В этой работе обычные усилия мы можем делать по пути. Каждый, волей-неволей, должен сделать усилие. Природа вынуждает нас, как она вынуждает лосося сделать прыжок перед водопадом. Человек должен быть способен делать. Магия, реальная магия коренится на делании. Мы должны делать сверхусилия. Когда мы идем дальше, работа становится более сложной. Если вы делаете сознательное усилие, Природа должна платить, может быть сразу. Это закон.
«Следующая ступень», - сказал он, и мы передвинулись ниже к воде. Он затем начал говорить по-русски и говорил некоторое время; из этого я понял очень мало. И так, еще ниже, со ступеньки на ступеньку, мы говорили, пока он и я не оказались по шею в воде. Было холодно. Мы начали дрожать. Наконец, Гурджиев нырнул и поплыл, мы за ним. Потом мы оделись и пошли в его комнату и сели перед большим огнем.
На следующий день Стьернвал спросил меня, знаю ли я о Дзене. «Немного», - ответил я «Хорошо, - сказал он, -в реальных школах Дзен учитель часто использует странные методы к своим ученикам, чтобы фиксировать в них учение. Разум Гурджиева вчера вечером так впечатлил вас, что вы знаете...
Продолжение на следующей странцие...
