не могу сказать,
что мне когда-либо полностью удалось избавиться от озорства.
Однажды, когда мне было пять лет и я играл около дома, к нам прибыли
двенадцать монахов, все в парадной одежде. Место, где мы жили, было
очень уединенное, и там редко проходили путники, поэтому; увидев
монахов, я очень удивился. Я недоумевал, что им понадобилось? Они
вошли в дом, а немного позже позвали и меня. Привели в маленькую
молельную комнату и там облачили в роскошное шелковое одеяние. Я не
понимал, зачем меня наряжают, но мне это понравилось. Меня усадили на
высокий трон, который специально приготовили для этого, и я просидел
там долгие часы, пока монахи исполняли ритуал. Когда же они ушли, я
подумал: "Наконец-то все закончилось". Однако все продолжали напоминать,
что я ? воплощение, и выказывать мне большое уважение, и вскоре я
понял, что все только начинается.
Через пару недель опять пришли несколько монахов и забрали меня в
монастырь Дэгэ Гонгчен, который в наших краях был весьма важным
местом: там жил сам князь Дэгэ. Мой отец служил в администрации князя,
сначала как должностное лицо, приблизительно равное по значимости мэру
или губернатору провинции на Западе, а позднее, поскольку он очень
любил животных, в качестве главы ведомства, задача которого заключалась
в том, чтобы не допускать внесезонную или слишком интенсивную охоту
в этой части Тибета. Меня привели к князю, и, поскольку я теперь
считался воплощением, он подарил мне целый дом внутри монастырского
комплекса. До девяти лет я жил там с учителем, который день и ночь
заставлял меня усердно учиться. Учить нужно было очень многое, в том
числе все монашеские правила и молитвы. Обычно ту стадию обучения,
которую я там проходил, монах заканчивает в девятнадцатилетнем
возрасте, я же ее завершил, когда мне было восемь лет, потому что мой
учитель был так строг; что совсем не оставлял мне свободного времени.
К тому же у меня была развита способность запоминать наизусть. Но мое
озорство время от времени прорывалось и там. Помню, например, что
однажды, когда князь участвовал в военной церемонии и ему пришлось
некоторое время неподвижно сидеть на коне как раз напротив окон дома,
где я жил, я, чтобы отвлечь его от удручающей серьезности этой сцены,
направил ему в глаза солнечный зайчик. К счастью для меня, князь к
этому времени хорошо меня знал, и даже посмеялся шутке, когда к нему
вернулось самообладание.
Затем я целый год изучал правила рисования и практики мандалы, после
чего меня зачислили в монастырскую школу. В каждой школе свои правила,
правило же той школы, в которую поступил я, состояло в обязательности
пятилетнего обучения. А поскольку я при поступлении был гораздо
младше, чем положено, то пробыл в школе шесть лет. Мне было всего
девять, а обычно туда поступали не раньше, чем в тринадцать. Поэтому
первый год мне не засчитали, рассматривая его как испытательный срок,
чтобы посмотреть, смогу ли я выдержать. Теперь необходимо было не
просто запоминать: мы изучали философию, что требовало хороших
способностей к рассуждению. Для многих это оказалось слишком трудным,
и они бросили учебу. Конечно, и для меня в столь юном возрасте школьная
жизнь была не всегда легка: как и другие, я страдал от невзгод,
свойственных жизни в подобном заведении. Мне очень быстро пришлось
извлечь некоторые сугубо практические уроки. Когда отец оставил меня
в школе на первый семестр, он снабдил меня всем необходимым на целых
три месяца. Но раньше я никогда самостоятельно не распоряжался
собственными средствами и потому израсходовал все запасы вдвое
быстрее, чем положено, потому что слишком щедро угощал своих новых
соучеников. Когда у меня не осталось еды даже для самого себя, я
умудрился прожить почти неделю на одном чае, который в школе выдавали
бесплатно, пока, преодолев смущение, не пошел попросить своего учителя
о помощи. Он распорядился, чтобы мне каждый вечер давали чашку супа.
В следующий семестр я уже расходовал свои запасы более осмотрительно.
Правила в школе были очень строгие, и мы должны были каждый вечер
практиковать и заучивать тексты в своих маленьких комнатах. Масляные
светильники и топливо для обогрева выдавали, но не очень щедро, и я
помню, что однажды моя лампа выгорела прежде, чем я завершил большое
количество практик, которые должен был читать каждый вечер, чтобы
поддерживать обеты, взятые при получении множества посвящений,
дававшихся тулку вроде меня. В это время нам не разрешалось покидать
комнаты, и был особый монах, надзиравший за коридорами, дабы
обеспечить соблюдение правил, поэтому я не осмелился пойти одолжить
светильник у соседа. Я попытался читать свои практики при свете углей
? некоторые из них я знал достаточно хорошо, чтобы читать, когда
угольки уже чуть тлели. Но, наконец, погасла последняя искра, и
остался я в темноте наедине с кипой длинных тибетских текстов, которые
нужно было прочесть для соблюдения самайи. В то время я еще не знал,
как соблюдать обет, применяя сущность практики, ? все наставления я
понимал и выполнял самым буквальным образом.
На каникулах я нашел время навестить двух своих дядей, и эти посещения
оказались для меня очень важны, поскольку оба дяди были великими
практиками Дзогчена. В следующих главах этой книги я буду перемежать
объяснения Учений с историями, связанными с впечатлениями, которые я
вынес от общения с ними. Один дядя был настоятелем монастыря, другой ?
йогином; отношения с ними были для меня очень важны все те годы,
которые я провел в школе, а поскольку они были практиками, общение
с ними было жизненно необходимым противовесом моим интеллектуальным
занятиям, отнимавшим у меня большую часть времени в возрасте от девяти
до шестнадцати лет. В 1954 году, когда мне было шестнадцать, я закончил
учебу и покинул школу. Я многое узнал о разных учениях, освоил тибетскую
медицину и астрологию. Я знал наизусть целые тексты по философии и
ритуалы. Я старательно учился у многих учителей и мне даже предложили
преподавать некоторые предметы в школе. Тогда мне казалось, что я
постиг их достаточно хорошо, но, как до меня дошло позднее, на самом
деле я не понимал ничего.
Хотя я этого еще не знал, обстоятельствами мне была уготована встреча
с особенным Учителем, которому предстояло придать всему, что я узнал и
прочувствовал, новую, более глубокую перспективу, и благодаря встрече
с ним мне довелось пробудиться и прийти к правильному пониманию учения
Дзогчен. С его помощью я понял важность Учения, которое в конце концов
сам стал передавать на Западе. Этот Учитель не был важной персоной.
Тибетцы привыкли, что знаменитые учителя высокого ранга, как правило,
подают себя с большой помпезностью. Без таких внешних признаков люди
обычно не в состоянии определить качеств учителя, и я сам, наверное,
не составлял исключения. Но, закончив школу, я получил первое
официальное назначение, и меня направили в Китай как представителя
тибетской молодежи в Народном собрании провинции Сычуань ? органе
местного самоуправления. Находясь там, я начал учить китайский язык и
одновременно преподавал тибетский, так что все эти дела и выполнение
официальных обязанностей занимали у меня много времени. Но я не мог не
заметить, что там было совершенно другое общественное и политическое
устройство, и пытался представить, каким образом происходящее в Китае
в конечном счете отразится на моей родине и ее народе. Однажды я
увидел сон, где очутился в местности с множеством белых домов,
построенных из бетона. А поскольку такие здания были характерны для
Китая, а не для Тибета, я ошибочно (как оказалось впоследствии)
предположил, что дома были китайскими. Но когда я во сне подошел
поближе, то увидел на одном из них мантру Падмасамбхавы, написанную
очень большими тибетскими буквами. Я был озадачен: ведь если дом
китайский, то почему над дверью мантра, написанная по-тибетски? Открыв
дверь, я вошел и внутри увидел старика ? на вид совсем обыкновенного
старика. Я подумал: "Неужели этот человек ? действительно Учитель?"
И тогда он нагнулся, коснувшись своим лбом моего, ? так тибетские
учителя дают благословения ? и начал читать мантру Падмасамбхавы.
Все это показалось мне очень странным, но теперь я уже был совершенно
уверен, что он ? Учитель. Затем старик велел мне обойти находившуюся
неподалеку большую скалу; сказав, что в середине скалы я найду пещеру,
в которой находятся восемь нерукотворных мандал. Он велел мне немедленно
пойти туда и взглянуть на них. Сказанное им удивило меня еще больше,
но, тем не менее, я сразу же пошел туда. Когда я добрался до пещеры,
позади меня возник мой отец ? как только я вошел, он начал читать
вслух Праджняпарамита-сутру; важнейшую из сутр Махаяны. Я начал
повторять за ним, и мы вместе стали обходить пещеру. Я не смог увидеть
все восемь мандал целиком, а разглядел только их углы и края, но
проснулся я, ощущая их присутствие.
Спустя год после того сна, когда я уже вернулся в Тибет, в нашу
деревню прибыл один человек навестить моего отца, и я стал свидетелем
их разговора, в котором гость сообщил отцу о своем знакомстве с одним
очень необычным лекарем. Он описал место, где жил лекарь, а также
подробно описал самого человека, и, пока он рассказывал, в моей памяти
всплыл прошлогодний сон. Я был уверен, что человек, описанный гостем,
? тот самый, которого я видел во сне. Обратившись к отцу, я напомнил
ему свой сон, о котором рассказал вскоре после того, как его увидел,
и спросил отца, не хочет ли он посетить этого лекаря. Отец согласился,
и мы отправились на следующий же день. Наше путешествие верхом длилось
четыре дня, и, когда мы добрались до места, старец действительно
оказался тем человеком, которого я видел во сне. У меня было реальное
чувство, что я бывал в этой деревне раньше и мне знакомы и эти
тибетские дома, построенные по-китайски, из бетона, и мантра над
дверью дома лекаря. У меня уже не оставалось сомнений, что он должен
быть моим Учителем, и я остался у него, чтобы получить учение. Имя
Учителя было Чангчуб Дордже, а выглядел он как простой тибетский
крестьянин. Внешне его манера одеваться и образ жизни были совсем
обычными, хотя в этой книге я поведаю некоторые другие истории о нем,
из которых вы сможете понять, что его состояние было весьма далеко от
ординарного. Его ученики тоже жили совсем скромно, причем большинство
из них были самыми простыми, далеко не богатыми людьми, которые
выращивали урожай, работая в поле, и в то же время занимались
совместной практикой.
Чангчуб Дордже был учителем Дзогчена, а Дзогчен опирается не на
внешнее: ведь это Учение о сущности состояния человека. Поэтому, когда
позднее я по политическим обстоятельствам покинул Тибет и в конце
концов поселился на Западе, в Италии, получив должность профессора
в Восточном институте Неапольского университета, то убедился: хотя
внешние условия и культура здесь и отличаются от тех, которые окружали
меня в Тибете, основополагающее состояние каждого человека всегда
одинаково. Я убедился, что учения Дзогчен не зависят от культуры и их
можно изучать, понимать и практиковать в любом культурном контексте.
Глава 2
ВВОДНЫЙ ОБЗОР: УЧЕНИЕ ДЗОГЧЕН И ТИБЕТСКАЯ КУЛЬТУРА
Если вы даете объяснение Дзогчена
ста людям, которые интересуются,
то этого недостаточно;
но если вы даете объяснение
одному человеку; который не интересуется,
то этого слишком много.
Гараб Дордже.
В наши дни многие люди совершенно не интересуются духовными вопросами,
и такое отсутствие интереса усугубляется общим материалистическим
мировоззрением нашего общества. Если вы спросите их, во что они верят,
то они, скорее всего, ответят, что не верят ни во что. Такие люди
считают, что религия основана на вере, которую они ставят немногим
выше суеверия, считая, что в современном мире она неуместна. Но
Дзогчен нельзя считать религией, в нем не требуется ни во что верить ?
он предлагает человеку наблюдат...
Продолжение на следующей странцие...
