инами был на охоте.
Гром и молнии ушли в сторону, облака над селением рассеялись. Дождь
надвинулся широкой полосой, такой плотной, что не было видно соседних хижин.
Еще через мгновение небо полностью очистилось от облаков. Старый Камосиве
попросил меня пройтись с ним, чтобы посмотреть на ревущую реку. Груды земли
валялись по берегам, принесенные сюда бушующим ливнем. Повсюду текли
ручейки, от которых доносился звук, как от дрожащей тетивы лука.
Лес замер. Не было слышно ни птиц, ни насекомых, ни зверей. Внезапно,
без всякого предупреждения, на наши головы обрушился оглушительный раскат
грома.
-- Но облаков нет! -- закричала я, падая как скошенная на землю.
-- Не гневи духов, -- предупредил меня Камосиве.
Срезав два больших листа, он приказал мне укрыться.
Начавшийся с нескольких капель, сильнейший ливень пошел, казалось,
прямо с солнца. Порывы ветра сотрясали лес, а пелена темных облаков снова
скрыла солнце.
-- Грозу вызывают мертвые, чьи кости не были сожжены, чей прах не был
съеден, -- сказал старый Камосиве. -- Именно эти несчастные духи, не
возвратившиеся к своему народу, поднимают облака и собирают их, пока в небе
не зажигается огонь.
-- Огонь, который наконец сожжет их, -- закончила я его предложение.
-- О, ты уже начинаешь понимать, -- похвалил Камосиве. -- Дожди
начались. Теперь ты останешься с нами еще на много дней -- и ты многому
научишься.
Улыбаясь, я кивнула.
-- Ты думаешь, Милагрос успел добраться до миссии? Камосиве
вопросительно посмотрел на меня, а затем разразился хриплым веселым смехом,
смехом очень старого человека, перекликающимся с шумом дождя. У него все еще
сохранилась большая часть зубов. Здоровые, но пожелтевшие, они торчали из
десен, как куски старой слоновой кости.
-- Милагрос не пошел в миссию. Он отправился к своей жене и детям.
-- В какой деревне живет Милагрос? -- Во многих.
-- И у него в каждой жена и дети? -- Милагрос -- талантливый мужчина,
-- сказал Камосиве, и в его единственном глазу заплясали хекуры. -- Кое-где
у него есть и белые женщины.
Я в ожидании посмотрела на Камосиве. Наконец-то появилась возможность
узнать что-нибудь о Милагросе! Но старик молчал. Когда он дал мне руку, я
поняла, что его ум занят чем-то другим, и начала осторожно массировать
узловатые пальцы.
-- Старый человек, ты действительно дедушка Милагрос? -- спросила я,
надеясь вернуть его к разговору о Милагросе.
Камосиве внимательно посмотрел мне в глаза, его единственный сияющий
глаз изучал меня, как будто существовал и мыслил отдельно от тела. Что-то
бормоча, Камосиве дал мне другую руку.
Я без всяких мыслей смотрела в его сияющий глаз, который медленно
засыпал, не подчиняясь воле хозяина.
-- Интересно, сколько тебе лет на самом деле? Глаз Камосиве остановился
на моем лице. Его затуманили воспоминания.
-- Если развернуть в линию время, которое я прожил, то можно дотянуться
до Луны, -- пробормотал Камосиве. -- Вот как я стар.
Мы стояли, прикрывшись листьями, и наблюдали за темными облаками,
несущимися по небу. Туман опускался на деревья и пропускал серый призрачный
свет.
-- Дожди начались, -- повторил Камосиве, когда мы медленно возвращались
в шабоно.
Огонь в хижинах больше дымил, чем грел, и дым висел в неподвижном
воздухе вместе с капельками воды. Я растянулась в гамаке и уснула,
убаюканная звуками леса.
Утро было холодным и влажным. Ритими, Тутеми и я весь день провалялись
в гамаках, ели печеные бананы и слушали стук капель по пальмовой крыше.
-- Я думала, что Этева и другие еще прошлой ночью возвратятся с охоты,
-- бормотала Ритими, время от времени глядя в небо, которое из почти белого
постепенно становилось серым.
Охотники возвратились далеко за полдень на следующий день. Ирамамове и
Этева направились прямо в хижину старой Хайямы, неся ее младшего сына Матуве
на носилках из полос коры. Он был ранен упавшей веткой.
Мужчины осторожно переложили его в гамак. Нога Матуве безжизненно
свисала вниз, из нее торчала лучевая кость.
Рваная кожа вокруг раны распухла и приобрела лиловый оттенок.
-- Она сломана, -- сказала старая Хайяма.
-- Она сломана, -- повторила я вместе с другими женщинами, собравшимися
в хижине.
Состояние раненого было безусловно тяжелым. Матуве застонал от боли,
когда Хайяма выпрямила его ногу.
Ритими поддерживала ее на весу, пока старая женщина готовила повязку из
древок сломанных стрел. Хайяма ловко приложила их со всех сторон ноги,
сделав прокладки из хлопка между кожей и тростником. Вокруг стрел по всей
ноге от голени до середины бедра Хайяма положила свежие полоски тонкой и
прочной коры.
Тотеми и Шотоми, молодая жена раненого, хихикали всякий раз, когда
Матуве стонал. Не то чтобы они развлекались, они старались ободрить и
утешить его.
-- О Матуве, это же не больно, -- пыталась убедить его Шотоми. --
Вспомни, как ты радовался, когда кровь текла из твоей головы после удара
дубинкой на последнем празднике.
-- Не двигайся, -- велела Хайяма сыну.
Закрепив тонкую лиану на одной из стрел, она обмотала ею ногу от голени
до бедра и таким образом зафиксировала повязку.
-- Сейчас ты не можешь двигать ногой, -- сказала Хайяма, с
удовлетворением разглядывая свою работу.
Примерно через две недели Хайяма сняла повязку. Опухоль прошла, а нога,
бывшая прежде лилового цвета, стала зеленовато-желтой. Легко проведя рукой
вдоль кости, она объявила: -- Срослось, -- и начала массировать ногу,
поливая теплой водой.
Каждый день в течение месяца она делала одну и ту же процедуру:
массировала ногу, а потом снова накладывала повязку.
-- Кость уже полностью срослась, -- наконец сказала Хайяма, разломав
шину на мелкие куски.
-- Но я не могу двигать ногой, -- в страхе запротестовал Матуве. -- Я
не могу ходить как прежде.
Хайяма успокоила его, объяснив, что колено не разгибается оттого, что
нога так долго была в одном положении.
-- Я буду делать тебе массаж, пока ты не сможешь ходить как раньше.
С дождями пришло ощущение спокойствия, безвременья, день и ночь плавно
переходили друг в друга. В садах никто много не работал. Бесконечные часы мы
проводили, лежа или сидя в гамаках и общаясь тем странным образом, которым
люди общаются во время дождей: с длинными паузами и бессмысленными взглядами
вдаль.
Ритими решила научить меня плести корзины. Я выбрала, как мне казалось,
самый простой вид -- большую U-образную корзину, которую используют для
переноски дров. Женщины получили массу удовольствия, наблюдая за моими
неуклюжими попытками перенять простую технику плетения. Потом я
сконцентрировала усилия на плетении того, что, по моему мнению, было
наиболее необходимо, -- широкой дискообразной корзины, используемой для
хранения фруктов или разделения пепла и костей после сжигания мертвых. Хотя
я была очень довольна конечным результатом, мне пришлось согласиться со
старой Хайямой, что мое изделие не найдет применения у Итикотери.
Слушая ее, я вспомнила, что у меня была школьная подруга, которая
хотела научить меня вязать. Полностью расслабившись, глядя в телевизор,
разговаривая или ожидая встречи, она всегда вязала; у нее была масса
красивых свитеров, перчаток и шапочек. Я же напряженно сидела рядом с ней,
зажав плечи и пальцы, держа спицы в дюйме от глаз, постоянно проверяя, не
потеряла ли петлю.
Конечно, я была не готова заниматься плетением. Каждый должен
попробовать как минимум три раза, убедила я себя и начала делать корзину для
ловли рыбы.
-- О-хо-хо, Белая Девушка, -- безудержно смеялась Шотоми. -- Эта
корзина снова недостаточно плотно переплетена. -- Она сунула пальцы между
прутьями лозы на дне. -- Рыба проскользнет сквозь эти отверстия.
Наконец я ограничила себя простой задачей расщеплять кору и ветви,
используемые для плетения, на тонкие полосы. Эта работа получалась хорошо, и
я решила сделать гамак. Я выбрала полосы длиной около семи футов, крепко
связала концы и переплела поперек тонкой полоской из той же коры. Потом я
закрепила плетение ветвями лиан и хлопковыми нитями, которые выкрасила в
красный цвет оното. Ритими была так очарована гамаком, что повесила его
Этеве.
-- Этева, я сделала тебе новый гамак, -- сказала я, когда он
возвратился после работы в садах.
Он скептически посмотрел на меня.
-- И ты думаешь, что он меня выдержит? Я щелкнула языком от
удовольствия, показывая, как прочно закреплены концы. Он неуверенно сел в
гамак.
-- Кажется, выдержит, -- произнес он, растянувшись во весь рост. Я
услышала скрежет лианы по столбу и, прежде чем успела предупредить, Этева
вместе с гамаком оказался на земле.
Ритими, Тутеми, Арасуве со всеми своими женами, наблюдавшие за нами из
соседней хижины, покатились от хохота, немедленно собрав большую толпу.
Шлепая друг друга по плечам и бедрам, они смеялись все сильнее и сильнее.
Позже я спросила Ритими, можно ли все-таки пользоваться этим гамаком.
-- Безусловно, -- сказала она, и в ее глазах засияла детская улыбка.
Она уверила меня, что Этева совсем не расстроился.
-- Мужчины любят, когда женщине удается их провести.
Хотя я серьезно сомневалась, что Этева действительно доволен этим
происшествием, он, конечно же, не злился на меня. Он объявил всему шабоно,
как чудесно отдыхать в новом гамаке. Меня стали осаждать просьбами. Иногда я
делала по три гамака в день. Несколько мужчин помогали мне доставать хлопок,
который они отделяли от коробочек и семян. С помощью палки они заплетали
волокна в нить и соединяли нити в крепкую пряжу, которая прочно соединяла
полосы коры в гамаке.
С готовым гамаком, висящим на руке, я вошла в хижину Ирамамове.
-- Ты собираешься делать стрелы? -- спросила я. Он поднялся, держась за
шест, а потом подтянулся на одной из балок крыши.
-- Этот гамак мне? -- он протянул мне тростник, взял гамак, привязал и
уселся в него. -- Хорошо сделано.
-- Я сделала его для твоей старшей жены, -- сказала я. -- Я сделаю и
тебе, если ты научишь меня, как делать стрелы.
-- Сейчас не время делать стрелы, -- заявил Ирамамове. -- Я только
проверяю, сухой ли тростник на древки. -- Он весело взглянул на меня и
засмеялся. -- Белая Девушка хочет делать стрелы! -- прокричал он высоким
голосом. -- Я научу ее и возьму с собой на охоту.
Все еще смеясь, он предложил сесть рядом. Он положил древки на землю и
разобрал их по размеру.
-- Длинные -- лучше всего для охоты. Короткие же -- для ловли рыбы и
для уничтожения врагов. Только самые лучшие стрелки могут всегда
использовать длинные стрелы. Они часто трескаются, и их путь трудно
определить.
Ирамамове разобрал короткие и длинные древки.
-- Сюда я надену наконечники, -- он указал на один конец тростниковых
палочек.
Он крепко связал их хлопковой нитью и к другому концу смолой приклеил и
закрепил ниткой разрезанные пополам перья.
-- Некоторые охотники украшают свои стрелы собственными узорами. Я
делаю так только во время войны: мне нравится, когда враг знает, кто его
убил.
Как и большинство мужчин Итикотери, Ирамамове был великолепным
рассказчиком. Он оживлял свои истории точным звукоподражанием,
драматическими жестами и паузами. Шаг за шагом он проводил слушателя по
тропам охоты: как впервые замечал зверя, как, прежде чем выпустить стрелу,
он дул на нее растертыми корнями одного из своих магических растений, чтобы
да...
Продолжение на следующей странцие...
